Шпаги и шестеренки (сборник) - Владимир Венгловский

Элоиза по совету новой подруги сбегала на улицу и выпросила у зеленщика немного редиски, которой обе с большим аппетитом позавтракали.

Несмотря на недовольство живого тела скудной едой и дурным отдыхом, Элоиза чувствовала себя замечательно. Ее планы неожиданно легко сбывались, и сейчас ей предстояло лучшее из занятий – учиться. Только на этот раз роль учителя досталась не мастеру, а крикливой юной англичанке, в совершенстве освоившей науку выживания в бедных районах Лондона.

Еще будучи Механической девушкой, Элоиза училась всему легко и с радостью. Став живой, она, по счастью, не утратила ни великолепной памяти, ни усидчивости, ни той способности воспринимать новое, что всегда восхищала мастера.

Мисс Дулитл от души хохотала, когда Элоиза принималась прохаживаться по комнате и, копируя ее походку, повадки и речь, училась зазывать покупателей. К сожалению, совсем скоро раненой стало хуже и занятия пришлось прекратить, а ученице – сесть у изголовья своей непутевой учительницы и до рассвета утирать пот с ее лба, поить из ложки водой и менять повязки.

Отправиться на работу в Ковент-Гарден ей удалось только на следующий день, но как ни выглядывала она мастера в толпе, он не появился. По невнимательности и неопытности заработала она ужасающе мало, так что спать пришлось лечь почти голодными. Элизу лихорадило, она дулась на бестолковую соседку, вновь и вновь заставляя ее разыгрывать посредине комнаты то один, то другой разговор с покупателями, объясняя, где стоило похныкать, где побожиться, а где оскорбиться.

На следующий день Элоиза еще посматривала по сторонам, но полностью сосредоточилась на торговле. Живое тело требовало хорошей пищи. Что толку от нее в доме мастера, если она вернется больной и немощной? За дни после пожара она уже похудела так, что платье больше не казалось тесным.

Мисс Дулитл становилось лучше с каждым днем. Они сдружились и через неделю почитали себя почти сестрами. Однако Элоиза так и не решилась рассказать свою настоящую историю, надежно спрятав под половицей пистолет и шкатулку. Того, кто ударил ее чем-то острым в подворотне, Элиза не толком не разглядела и не вспомнила, и девушки решили, что это был какой-то доведенный до отчаяния бродяга. Только такой мог позариться на заработок простой цветочницы.

Каково же мне? Неужели я была рождена на свет, чтобы стать причиной несчастья? Неужели удел женщины – приносить горе любимому, особенно если он талантлив и велик?

Теперь Элоиза не могла бы ответить, отчего при первом знакомстве Лондон показался ей жутким. Она легко привыкла к его шумной суете, как юная ткачиха привыкает к грохоту станков, и теперь с трудом могла вспомнить тишину мастерской, лишь дюжину дней назад составлявшей для нее весь мир. Элоиза накоротке сошлась с Робби, мальчишкой-газетчиком, и теперь могла читать газеты, не заплатив за них и полпенни.

Мир был так велик, так переполнен информацией, в нем было столько возможностей учиться, что это восхищало Элоизу каждый день и час, и одновременно внушало постоянный страх. Нет, не ужас от гибели с голоду или от ножа бродяги – эти страхи пролетали мгновенной тенью и уносились прочь, едва Элоиза встречала что-то интересное. Ее пугало, что в этом мире, оказавшемся столь невероятно огромным, мастер может никогда не найти ее. Что если он нанял квартиру в другой части Лондона и постарается забыть о пожаре, как старался все эти шесть лет забыть о Мюнхене и смерти жены? Что если он решил вернуться в Германию, боясь ответственности за смерть бедолаги-репортера, и там, на родине, предпринять еще попытку обессмертить имя фрау Миллер? Что, если он уже вытачивает детали для новой Механической девушки?

Днем Элоизе удавалось загнать этот страх внутрь, погасить его мощным потоком живых впечатлений и новых знаний о людях и городе, но ужас, что мастер может быть потерян для нее навсегда, возвращался в снах, рисуя картины одна мучительнее другой. Элоиза просыпалась посреди ночи от ворчания подруги, с которой они как-то умещались на одной кровати, и, чтобы не мешать ей и не тревожить ран, чужих и своих, – просиживала на стуле до рассвета, уверяя себя, что даже если мастер и перестал искать ее, она сама отыщет его, едва имя Миллера и его куклы появится «во всех газетах». В том, что рано или поздно это произойдет, Элоиза не сомневалась.

Мисс Дулитл, напротив, с каждым днем становилась все мрачнее. Ежедневно она требовала, чтобы подруга пересказывала ей новости, что прочла в газетах или услышала на улице. Лондон ловил серийного убийцу. Газеты пестрели заголовками о «Новом потрошителе» и «Убийце со стальным прутом», и Элиза уверила себя, что едва не стала его первой жертвой. Еще три девушки, погибшие за полторы недели от руки негодяя, были заколоты чем-то вроде заточенного металлического прута. Рана Элизы тоже была не от ножа, и она с каждым днем все больше боялась, что убийца может прийти за ней, чтобы избавиться от свидетеля.

Успокаивало девушку только то, что вместо нее повсюду появлялась Элоиза.

– А ежели он сунется, мне есть чем его встретить, – стараясь вывести подругу из испуганного оцепенения, сказала Элоиза как-то вечером. Мисс Дулитл потребовала подтверждения этим смелым словам и не желала отцепиться до тех пор, пока Элоиза не достала из-под половицы пистолет. Раненая успокоилась, тотчас потеряла интерес к пистолету и потребовала показать, что там в тайничке припрятано еще.

Музыкальная шкатулка с балериной заворожила бедную девушку. Она вцепилась в нее мертвой хваткой и истратила добрую порцию своего уличного красноречия, чтобы убедить подругу, что та просто обязана позволить ей оставить шкатулку у себя. Она очень натурально, как истинная актриса, изобразила, как страдает от болей и скуки, и заверила, что вот-вот сойдет с ума. Единственное спасение бедняжки, по ее словам, заключалось именно в шкатулке.

Элоиза сдалась и отдала коробочку, заметив однако, что, когда соберется уходить, возьмет обратно.

– Не когда, а если, – рассердилась мисс Дулитл, прижимая к себе вещицу и поглаживая пальчиками круглую крышку. – Разве тебе плохо со мной? Или есть куда идти? Сердца у тебя нету, если бросишь меня раненной.

Элоиза прекрасно знала, что подруга уже почти поправилась и от того, чтобы покинуть комнату, ее удерживает не рана, а страх перед убийцей. А еще – нежелание снова возвращаться на работу и заискивать перед богачами, уговаривая купить букетик цветов. Теперь у цветочницы была почти что настоящая собственная служанка. Конечно, она так не говорила, но Элоиза имела возможность много наблюдать за дамами в Ковент-Гарден и хорошо видела все ярче проявляющиеся в мисс Дулитл хозяйские замашки.

Это нисколько не смущало Элоизу. Она привыкла к хозяйской руке и была рада стать полезной. Даже думала порой, что можно было бы уговорить мастера не вкладывать пока денег в новую куклу, а помочь мисс Дулитл осуществить ее мечту – открыть цветочный магазинчик. Совсем крошечный, где они с подругой работали бы вдвоем. По ее словам, прибыль предполагалась нешуточная, так что Элоиза могла бы вернуть мастеру свой долг – и за котлы, и за дорогое фарфоровое личико, а главное – за ту большую обиду, что невольно нанесла ему, превратившись в человека. Порой ей казалось, что мисс Дулитл не очень хорошо представляет себе, как работают магазины, но Элоиза все время напоминала себе, что подруга живет на свете куда дольше ее и получила воспитание на улице, а не в мастерской в обществе раздражительного гения-одиночки.

Того, о чем писали газеты, Элоизе очень скоро стало мало, тем более, что все листки, утренние и вечерние, большей частью перепечатывали на разные лады подробности смерти несчастных жертв убийцы. Элоиза всей душой жалела, что не захватила из горящей квартиры мастера хоть пару томов. Узнав, что книги можно купить в лавке или взять в библиотеке, она поначалу обрадовалась, но цены в лавке оказались слишком высоки, а в библиотеку такой, как она, хода не была. Оставались еще книги, что передавали для бедных благотворители, устраивавшие бесплатные обеды для нищих с жиденьким супом, сваренным большей частью из моркови и заносчивости, да зазывавшие на благотворительные концерты, где, уступая капризам матушек, молодые оболтусы из знатных семей читали беднякам Байрона или распевали любимые песенки из оперетт. Но среди этих книг были большей частью романы. Дурные, как показалось Элоизе, потому что люди в них не были похожи на живых людей, с которыми она встречалась.

За почти две недели никто, ни мужчины, ни женщины, не спрашивали о мисс Дулитл, кроме ее батюшки, циника и сквернослова, вспоминавшего об отцовском долге лишь в поисках денег на выпивку. Элоиза увлеченно прочитывала газеты, невольно ища в них упоминания о мастере. Порой, когда в толпе мелькал пиджак, похожий на тот, в котором он обычно ходил за цветами, или шляпа, которая издали напоминала его шляпу, – Элоиза с трепещущим сердцем спешила туда, где мелькнул призрак недавнего прошлого, оставив недоуменных покупателей, уже готовых заплатить пару пенсов за один из ее скромных букетиков.