Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае - Эван Ознос

Ветеран партии Ван Цишань, возглавивший борьбу с коррупцией, учился на историка и убеждал коллег читать книгу “Старый порядок и революция” Алексиса де Токвиля. Когда об этом стало известно, она стала бестселлером. Читатели увидели много знакомого в рассказе о развращенных аристократах, возмущенных буржуа и правительстве, предполагавшем, что средний класс будет их опорой, – пока тот не помог королю лишиться головы. Де Токвиль писал: ‘‘Революция менее всего была событием случайным. И хотя она застигла мир врасплох, она, однако, была завершением длительной работы, стремительным и бурным окончанием дела, над которым трудились десять поколений”[13]. Ван не уточнял, на что именно у де Токвиля следовало обратить внимание. Люди предполагали, что на следующий тезис: нация нестабильна не тогда, когда бедна, а когда “народ, долгое время без жалоб переносивший самые тягостные законы, как бы не замечая их, мгновенно сбрасывает их бремя, как только тяжесть его несколько уменьшается”.

В июне 2013 года осудили Лю Чжицзуня. Сначала все шло гладко. Процесс продолжался менее четырех часов. Лю хорошо играл свою роль: он плакал, каялся и даже посетовал, что искушение отвлекло его от движения к “китайской мечте”. Чтобы избежать опасных разговоров о кумовстве и взятках, обвинение ограничилось злоупотреблением должностными полномочиями и взятками на сумму 10,6 миллиона долларов. Но когда Лю приговорили к “смертной казни условно”, которая, скорее всего, превратилась бы в тринадцатилетний тюремный срок, общество потребовало объяснений. Газета “Саут Чайна морнинг пост” вопрошала: “Как ему позволили подняться так высоко и занимать должность так долго? Какое положение занимают его обвинители, сколько денег они получили?

Все это следователи не потрудились выяснить”. Отдел закрыл дискуссию:

Дело Лю Чжицзуня закрыто. Пресса должна пользоваться только материалами “Синьхуа”. Не публикуйте подробных репортажей, не комментируйте, не устраивайте сенсацию.

У Лю нашлись последние слова: он передал дочери через адвоката слова: “Делай, что хочешь, но держись подальше от политики”. Си Цзиньпин столкнулся с политической проблемой, которая не заботила его предшественников: его никто не избирал, и в эпоху цинизма и сравнительной информационной открытости ему пришлось искать способ понравиться публике. Мао сравнивал партийцев с рыбой, а народ – с водой: “Рыба не может без воды”. В отсутствие идеологии правительству, искавшему легитимности, осталось развлекать людей.

Народ большей частью был избавлен от голода, неграмотности и халатности медиков и был доволен правительством в большей степени, чем во многих странах. В 2004 году гарвардский социолог Мартин Уайт опрашивал людей, получают ли они государственную медицинскую страховку, и лишь 15 % в сельской местности ответили – да. В 2009 году их доля выросла до 90 %. Хотя люди сталкивались с огромным разрывом в объеме выплат и их полисы покрывали только основные медицинские услуги, прогресс был налицо.

Сравнение уровня одобрения в Китае с другими странами всегда льстило партии. В марте 2013 года китайские СМИ сообщили, что, по данным Исследовательского центра Пью, 80 % населения КНР одобряет состояние экономики (это самая высокая доля среди всех стран). В реальности все было сложнее. Когда группа Ричарда Истерлина, профессора экономики Университета Южной Калифорнии, проанализировала материалы пяти долгосрочных исследований, предпринятых в Китае за два десятилетия, она не нашла

доказательств того, что люди в Китае в среднем стали счастливее… Скорее они менее довольны, чем в 1990 году, и проблема снижения довольства острее всего для беднейшей трети населения. Удовлетворение представителей даже богатейшей трети выросло очень незначительно… Одного экономического роста недостаточно. Для счастья также необходимы сеть социальной защиты и стабильная работа.

Результаты опросов (в 2013 году 93 % китайцев заявило, что “верит – лучшие дни их страны впереди”) указывали не на удовлетворенность, а на высокие ожидания. “Надежда – это не то, что уже есть, но и не то, чего не бывает. Она – как дорога: сейчас ее нет, а люди пройдут – и протопчут”, – писал Лу Синь.

Си Цзиньпин рассчитывал, что если партия объявит войну беззаконию, общество сосредоточится скорее на войне, чем на беззаконии. Это было рискованно. Десятилетиями партийные лидеры твердили: “Если бороться с коррупцией неохотно, можно погубить страну. Если бороться слишком рьяно, можно погубить партию”. Люди с азартом поддержали кампанию. На сайтах вроде “Я дал взятку” можно было рассказать о вымогательстве. Юрист Сю Чжиюн, прежде работавший в пекинской легислатуре, распространил петицию, призывающую высоких чиновников опубликовать данные о своих состояниях.

Вскоре партию утомил общественный энтузиазм. Мой телефон зажужжал:

Рассказывая о чиновниках, подозреваемых во взяточничестве или подкупе, или вырожденцах, строго следуйте официальной информации. Не рассуждайте, не преувеличивайте, не углубляйтесь в детали и не цитируйте записи из интернета.

К лету правительство закрыло сайт “Я дал взятку” и задержало почти сто участников кампании. Сю Чжиюна обвинили в подстрекательстве к подрыву общественного строя. Досталось и выступившим в защиту Сю. Когда венчурный капиталист-миллиардер Ван Гунцуан сочинил петицию об освобождении Сю, его арестовали за нарушение общественного порядка. Заработанное с нуля состояние Вана и его общественная позиция привлекли внимание интернет-аудитории. Власти насторожились: они чувствовали себя особенно неуютно, когда плутократы объединялись с активистами или проявляли интерес к политике.

В сентябре Верховный народный суд постановил: “клеветнический” комментарий в Сети, пять тысяч раз просмотренный или пятьсот раз перепечатанный, может обойтись его автору в три года тюрьмы. Теперь, когда государство не позволило дать людям высказываться, оно пыталось не дать им делиться услышанным. Лу Вэй, глава Управления по делам интернета, объявил, что “не бывает свободы без порядка”. Скоро сетевые дискуссии о коррупции утихли.

Кампания против коррупции имела свои пределы. Вместо того чтобы тратить деньги напоказ, некоторые государственные органы стали устраивать банкеты не в роскошных отелях, а у себя, приглашая именитых поваров. Появился неофициальный девиз: “Ешь тихо, бери осторожно, играй тайно”.

Долгосрочные цели партии секрета не представляли. Если Си Цзиньпин сделает так, чтобы она уцелела до 2022 года, Китай превзойдет рекорд СССР как самое долгоживущее однопартийное государство в истории. Советы продержались 74 года, и Китай боялся повторить судьбу СССР. Вскоре после своего вступления в должность Си Цзиньпин выступил с речью:

Почему погибла советская компартия? Не в последнюю очередь потому, что усомнилась в себе и своих идеалах. И тогда все, что потребовалось, – спокойное заявление о роспуске КПСС. И великая партия исчезла. В финале не нашлось никого достаточно мужественного, кто вышел бы вперед и сопротивлялся.

Речь о “достаточной мужественности” ознаменовала новый пропагандистский поворот. “Жэньминь жибао” предлагала людям ужасную картину жизни без партии. После развала Советского Союза русские обнаружили, что “ВВП уменьшился вполовину… Корабли ржавели и разваливались; олигархи разграбили государственную собственность; русские выстраивались в очереди; ветераны продавали свои медали, чтобы купить хлеб”. Газета спрашивала, что представляет угрозу Китаю? И отвечала – интернет:

Каждый день владельцы микроблогов и их инструкторы распространяют слухи, фабрикуют дурные известия о нашем обществе, рисуют апокалипсические картины… и порочат социалистическую систему – и все это, чтобы насаждать европейско-американскую модель капитализма и государственного устройства.

При Си Цзиньпине партия не демонстрировала признаков отказа от идеологической эквилибристики. Она продолжала “нести знамя социализма”, отстаивать “реформу мышления” и свою монополию “правящей партии”, хотя имела дело с “диким” капитализмом и шумным рынком идей. Если и был у части партийной элиты просвещенный взгляд на это противоречие, он не озвучивался. Зато партийный меморандум, в августе нечаянно ставший достоянием общественности, свидетельствовал о распространяющейся среди партийной верхушки паранойе. “Документ № 9” призывал не допустить губительные “деформации”: западную конституционную демократию, свободу прессы, участие общества в политике, общечеловеческие ценности (права человека) и “нигилистическое” восприятие партийной истории. “Семь табу” являлись инструкцией к действию для университетских профессоров и сетевых знаменитостей. “Жэньминь жибао”, вооружившись лексиконом прошлого, предостерегала, что призыв подчинить Партию закону – это “орудие информационной и психологической войны, используемое американскими магнатами-монополистами и их агентами в Китае, чтобы подорвать наш общественный порядок”.