Путь Никколо - Дороти Даннет

Но то было в сентябре, в дни галер. А теперь настал февраль, время Карнавала, когда предстоит решить, останется ли она здесь, или отправится прямиком в Бретань, чтобы стать камеристкой при вдовствующей герцогине, также приходившейся сестрой королю Шотландии. Еще одна счастливая вдова, тридцати лет от роду. По слухам, во время помолвки будущий супруг совсем не огорчился, когда его предупредили о том, что невеста довольно глупа и почти не говорит на его языке. Его это вполне устраивает, заявил вельможа. Все, что ей нужно знать, это как отличить рубаху от чулок… Он дважды сделал ее матерью, прежде чем сделал вдовой, так что стало быть, она в этом преуспела.

Ну что ж, если она, Кателина, желает стать вдовой, то сперва нужно стать женой, и сегодня для этого наилучшая возможность. Так заявила ей мать: шумная, властная женщина, которую Кателина недолюбливала, взявшая отныне в свои руки устройство дочернего будущего. Из списка подходящих кавалеров трое были выбраны при полной безучастности самой Кателины. И ее матушка по-дружески навестила мать каждого из них. Сейчас, когда она с родителями сидела у окна, глядя на рыночную площадь, юноши из хороших семей, вероятно, глазели на нее снизу, решая, кто первым появится перед ней сегодня после наступления темноты, держа в руке свиток со своим именем. Либо договаривались, что сошлются, с должными извинениями, на более ранние обязательства…

Все дома на площади в этот день сдавались в аренду, освобожденные от владельцев на время городских празднеств, чтобы важные люди могли насладиться зрелищем из окон, наслаждаясь при этом закусками и прохладительными напитками. Весьма приятное удобство, особенно в такой день, как сегодня, после снегопада. Все гобелены, висящие на подоконниках, были припорошены белым; снег лежал и на красных фронтонах несколькими этажами выше, прилипал к коричневым кирпичам, скрывал каменную резьбу над окнами и дверями.

Крыши домов напротив являли собой нетронутые белоснежные склоны, а статуи у фонтана все красовались в белых шапочках. Заснеженным также был и четырехугольный бастион старого крытого рынка на другом конце площади, и грузная башня колокольни, возвышавшаяся над ним.

Именно с колокольни сегодня весь день объявляли результаты лотереи. Бальи с обоими бургомистрами восседал на деревянной трибуне перед ратушей, разумеется, в сопровождении казначеев, нескольких эшевенов и городских стражников. Все они были в самых своих вычурных шляпах и тяжелых одеяниях синего, зеленого, дорогого красного и очень дорогого черного цвета, и толпились все вместе под навесом, украшенным зеленью и разноцветными флажками. По обеим сторонам потрескивали жаровни, а рядом стояли небольшие столики, где время от времени появлялись оловянные кувшины и тарелки, от которых шел пар.

Возможно, не самый приятный способ для Отцов Города провести Масленичный Вторник. С другой стороны, лотерея, если как следует постараться, могла собрать для города немало денег, и всегда находились щедрые дарители, в особенности сейчас, накануне ежегодной проверки мер и весов. Сейчас над толпой осторожно подняли дикобраза в клетке… Народу на площади и на прилегающих улицах было так много, что зрители почти не могли пошевелиться. Свое возбуждение они выдавали криками, и шапки на головах колыхались, подобно клеверу под ветром. Дети, сидевшие на плечах у отцов, радостно хлопали руками, — единственные, у кого была такая возможность.

Разумеется, дикобраз был ни к чему прачке, каменщику или рыбаку, точно так же, как они не будут знать, что делать с парой перчаток, бокалом для вина, ястребом или барабаном. В таких случаях чудесные призы вмиг обращались в деньги. Кателина заметила, что отцовский дворецкий терпеливо переминается в толпе, среди других хорошо одетых горожан, в ожидании, кому достанется отличный испанский жеребец. Другие, вероятно, положили глаз на герцогское Евангелие или гончую, или на картину с благочинным сюжетом Порой богатый член ремесленного цеха — обувщик, мясник, портной или столяр — выигрывал и оставлял приз себе, либо его заполучал какой-нибудь знатный горожанин Брюгге, а то и из другого города, ведь про лотерею было широко известно повсюду. Но чаще всего выигравшим доставались деньги, и всякий раз объявление приза встречалось криками неподдельного восторга.

На дикобраза особенно бурно прореагировали целых две группы: тюремщики из Стейна, которые его выиграли, и мастеровые в одинаковых синих дублетах компании Шаретти. Кателина обратила внимание, что все женщины с ними были в новеньких шалях, у работников на голове красовались новые шапочки, а в петлях жилетов — узелки разноцветных лент. Их хозяйка, маленькая, круглая и вежливая, с которой они встречались всего однажды, пользовалась репутацией умной и хваткой женщины, строгой к подчиненным и способной без опаски противостоять любому мужчине и высказывать свое мнение, если ей того хотелось. Но, похоже, она также знала секрет хорошего управляющего: порой давать слабину и проявлять щедрость.

Разумеется, сама вдова не появилась на рыночной площади, хотя Кателина исподтишка наблюдала за ее сыном Феликсом, на котором сегодня был поразительный наряд с плоеной курткой, отделанной повсюду черным и белым мехом, а также меховой берет, украшенный горностаевыми хвостами. Он просто завывал от смеха, хватая за руки двоих друзей, одним из которых, — разумеется, во всем синем, — был рослый подмастерье по имени Клаас. Тот самый, что отправился сражаться в Италию, а затем неожиданно вернулся. Тот самый, что так позабавил накануне ее сестру Гелис.

Даже отсюда ей был виден красный порез у него на щеке, хотя сегодня лицо уже не казалось таким опухшим. Он ответил довольно грубо, когда она спросила его об этом. Разумеется, она задала вопрос не так вежливо, как если бы обращалась к равному, но у него не было ни малейшего права обижаться. В конце концов, разве не она явилась в дом вдовы в тот вечер, прошлой осенью, когда Саймон так скверно обошелся с ним.

Ну, по крайней мере, на сей раз Саймон был ни при чем. Он уехал в Шотландию.

Феликс вновь взвыл, и это привлекло ее внимание. Похоже, Клаас что-то выиграл. Часть доспеха. Нет, скорее, залог, ему вручили единственную латную перчатку от рыцарей-госпитальеров святого Иоанна, которые, должно быть, пожертвовали доспех. Поднявшись на возвышение, отвечая на вопросы и широко улыбаясь, Клаас выглядел как настоящий солдат, каковым отнюдь не являлся. Из толпы зрителей слышались приветственные крики, по большей части женские. Он явно обратил на это внимание, но не повернулся к ним.

Правда в том, сказала себе Кателина ван Борселен, взяв с подноса какую-то сладость и передавая ее своей всеядной младшей всеядной сестрице, — правда в том, что этот юный любимец женщин довольно неглуп. А это то, что меньше всего ценится в слуге. Умен может быть любовник. И муж — только если очень повезет.