Дурная слава - Джанет Дейли

В его объятиях не было ничего грубого, не было боли, которой она ожидала, — только бархатное прикосновение сильных рук и жар губ. Даже когда его губы добрались до ее груди и, отвечая на ласку, все ее тело выгнулось, Иден ощущала только волны наслаждения.

Поцелуями он заставил ее губы разомкнуться, и ее язык присоединился к безумной пляске страсти. Это было ново для Иден. И все же… казались знакомыми движения его тела и то, как оно скользнуло поверх нее. Но это узнавание не было вопреки ожиданиям пугающим. Когда он прикасался к ней в сокровенных местах, до которых прежде не дотрагивался ни один мужчина, она и не вспомнила о насилии.

Скоро эти ощущения приняли другой характер: они теперь были не только приятными, они несли с собой напряжение и свирепую, яростную боль. Кожа ее стала такой горячей, что даже прохладный воздух, посылаемый в комнату кондиционером, не приносил облегчения.

И в этом была мука, какой Иден не ведала раньше. Она ощущала себя беспомощной, а ведь поклялась, что никогда больше не поддастся слабости. И уж во всяком случае, из-за мужчины. Она боролась с этой мукой и не хотела с ней расставаться.

Ее пальцы впились в простыни. Киннкэйд медленно провел рукой по ее бедру. Кожа Иден была разгоряченной и влажной. Ее сопротивление длилось не более мгновения. Глядя ей в лицо, он прочел в нем страдание и напряжение. А потом наступил момент почти непереносимого наслаждения, и лицо Иден преобразилось.

Когда наконец он скользнул в нее, на мгновение это стало для них обоих шоком, а потом они испытали ненасытную жадность…

Иден тихо лежала в его объятиях, прислушиваясь к еще тлеющему в ней, но уже не столь острому наслаждению. Все тело трепетало, напоминая о том, что произошло, но боль была теперь глухой, притупившейся, даже сладостной. Киннкэйд позволил себе с ней нечто немыслимое: она и предположить не могла, что это может доставить ей наслаждение. Иден хотелось улыбнуться и удержать, обнять это ощущение, это было как свершение надежд, достижение вершины. Ей было тепло и уютно.

Но, даже признавая, что внутри ее тела теплилась нежность, Иден сурово напомнила себе, что не стоит придавать свершившемуся слишком большого значения. То, что произошло между ними, было не более чем инстинкт, обыкновенный животный инстинкт. Глупо было бы относиться к этому как-то иначе. И уж куда глупее — позволить себе увлечься этими новыми отношениями.

Киннкэйд гадал, знает ли Иден о том, как выглядит.

Она лежала обнаженная, кожа ее светилась, как бывает после счастливого соединения, мягко поблескивала храня воспоминание об испытанном, волосы разметались по подушке.

Опираясь на локоть, он всматривался в ее лицо.

Ему хотелось знать, о чем она думает, что чувствует, но вместо этого он спросил:

— Тебе не было больно?

— Нет, конечно, нет.

То, как быстро последовал ответ, означало, что Иден неловко. Киннкэйд и сам ощущал нарастающее смущение. Но он не мог позволить ей стыдиться того, что произошло.

Киннкэйд опустился на подушки. И она тотчас же отодвинулась от него.

— Нет, не надо.

Он потянул и прижал ее к себе.

— Это как раз такой момент, когда мужчина и женщина лежат в объятиях друг друга, ощущая покой, и она говорит ему, какой он чудесный любовник.

Иден не ответила, и он повернул ее к себе лицом.

— Ну? — попытался пробудить ее к жизни Киннкэйд. В голосе его звучал юмор, но не надменность.

Она заметила озорной блеск в его глазах и поняла это как попытку разрядить ситуацию, облегчить для нее этот переход к реальности.

— Ты был изумительным любовником, — ответила Иден, намеренно стараясь говорить покорно и надеясь, что это скроет ее неловкость и смущение.

Киннкэйд хмыкнул и перекатился на постели, оказавшись лицом к ней.

— Вот что я называю проклятием прохладной похвалы. — Улыбаясь, он кончиками пальцев обвел контуры ее лица, остановившись на подбородке, и подушечками пальцев потер ее нижнюю губу. Улыбка его потускнела, а глаза потеряли яркость. — Ты тоже замечательная любовница. Иден, — пробормотал он.

И она тотчас почувствовала стеснение в груди, осознав, как отчаянно она хотела ему поверить.

— Соблазнительная, отважная, жадная в любви и красивая. Невероятно красивая, — стараясь совладать с вновь охватившей его страстью, шутливо продолжил Киннкэйд.

Как ни смешно, по она чувствовала себя лучше, когда он ее поддразнивал. Ей захотелось отплатить ему той же монетой.

— Теперь я должна ублажать тебя и твое эго?

— Нет, не эго. — Киннкэйд усмехнулся и поцеловал ее в губы. — Невозможно, верно, — спросил он, не прерывая поцелуя, — пожелать снова так скоро?

— Да, — прошептала Иден, чувствуя, что все в ней встрепенулось.

— Любовь не всегда бывает нежной, Иден.

Но даже после этого предупреждения Иден оказалась неподготовленной к свирепой страсти его поцелуя. Он не был ни грубым, ни требовательным. Он был жарким. Обжигающим. Откровенно сексуальным. По телу ее распространился жар, и она отдалась самозабвенно этому жару.

Много позже, когда они, пресыщенные страстью, лежали обнявшись, Киннкэйд ощутил полноту чувства, сблизившую его с Иден. Это чувство было прочным и глубоким. Оно согревало, как яркий свет маяка, видный путнику в бурную ночь. Он не искал этого. Он даже и не подозревал, что ему это надо.

Но теперь Киннкэйд знал, что он сделает все возможное, лишь бы удержать Иден, не позволить ей поставить точку на сегодняшнем вечере.

— У меня было много женщин, Иден, больше чем достаточно. Но, — он погладил ее по волосам, — но ты должна знать, что никогда ни с одной из них у меня не было ничего подобного. Ни с одной.

— Тебе незачем это говорить.

— Знаю, что незачем, милая. Но мне хочется это сказать… Ты понимаешь меня? — Он потерся подбородком о ее голову. — Мне важно, чтобы ты это знала.

— Это называется — мягко дать девушке отставку? — насмешливо спросила Иден.

Ей хотелось уязвить его и не хотелось, чтобы он что-нибудь возразил. Было бы много легче, если бы он не пытался вмешивать в их отношения чувства.

В следующую минуту она оказалась лежащей на спине, с руками, прижатыми к постели, а Киннкэйд — над нею, с лицом, потемневшим от гнева и нетерпения.

— Черт возьми, я говорю серьезно.

Зазвонил телефон, и Киннкэйд снова чертыхнулся, но в голосе его теперь слышалось больше горечи. Выпустив ее, он перекатился по постели, свесил ноги на пол и сел. Еще до того, как взять трубу, Киннкэйд уже знал, что это тот самый звонок, которого он подсознательно страшился.

Так же, как и Иден. Она не сводила глаз с его спины с четко обозначенными на ней напряженными, как канаты, мускулами. Часть ее существа жаждала прикоснуться к ним, провести по ним рукой, дотронуться до его широких плеч, прижаться к нему и замереть навеки.