7 лучших историй для мальчиков - Вальтер Скотт

Гленарван в сопровождении Айртона вошел в кабачок. Хозяин его производил впечатление человека грубого. Лицо у него было неприветливое, отталкивающее, говорившее о том, что сам он является главным потребителем джина, бренди и виски своего кабачка. Обычно его единственными посетителями были путешествующие скваттеры и пастухи, перегоняющие стада.

На вопросы кабатчик отвечал неохотно, но все же благодаря его указаниям Айртон смог ориентироваться и сообразить, по какой дороге им надо двигаться.

Гленарван отблагодарил кабатчика за его советы несколькими кронами и собирался было уже уходить, когда заметил наклеенное на стене объявление колониальной полиции, в котором сообщалось о бегстве каторжников из Пертской тюрьмы, а также назначалась цена за выдачу Бена Джойса: сто фунтов стерлингов.

– Несомненно, такого негодяя стоило бы повесить, – сказал Гленарван боцману, прочитав объявление.

– А главное, недурно бы поймать его! – отозвался Айртон. – Сто фунтов стерлингов – денежки немалые! Он не стоит их.

– А что касается кабатчика, то хотя у него и висит это объявление полиции, но он, признаться, внушает мне мало доверия, – добавил Гленарван.

– Мне тоже, – промолвил Айртон.

Гленарван и боцман вернулись к колымаге. Отсюда отряд направился к тому месту, где дорога к Люкноускому перевалу входила в узкий, извилистый проход, пересекавший горную цепь. Начался трудный подъем. Не раз пришлось путешественницам выходить из колымаги, а их спутникам – спешиваться. Приходилось поддерживать тяжелую колымагу, подталкивать ее, удерживать на опасных спусках, распрягать быков на крутых поворотах, подкладывать клинья под колеса, когда колымага начинала катиться назад. Не раз Айртон должен был прибегать к помощи лошадей, и без того утомленных подъемом.

Была ли тут виной чрезвычайная усталость или что-либо другое, но в этот день одна из лошадей пала. Она вдруг рухнула на землю, хотя ничто перед тем не указывало на возможность такого несчастного случая. Это была лошадь Мюльреди. Когда тот хотел поднять ее, она оказалась мертвой.

Айртон подошел и стал осматривать лежавшее на земле животное. Видимо, он совершенно не мог понять, отчего произошла эта мгновенная смерть.

– Должно быть, у этой лошади лопнул какой-нибудь сосуд, – сказал Гленарван.

– Очевидно, так, – отозвался Айртон.

– Садись на мою лошадь, Мюльреди, – обратился Гленарван к матросу, – а я поеду с женой в колымаге.

Мюльреди повиновался, и маленький отряд, бросив труп лошади на съедение воронам, продолжал свой утомительный подъем.

Цепь Австралийских Альп не очень широка: проходы, пересекающие ее, не достигают и восьми миль длины. Поэтому если проход, которого придерживался Айртон, действительно шел к восточному склону, то двумя сутками позже маленький отряд должен был бы оказаться по ту сторону хребта, а там уже до самого моря не могло встретиться никаких непреодолимых препятствий и трудностей.

Днем 10 января путешественники добрались до наивысшего места перевала, на высоте двух тысяч футов. Они очутились на плоскогорье, откуда открывался широкий вид: на севере сияли спокойные воды озера Омео, усыпанного водяными птицами, а за ним расстилались необъятные равнины Мёррея; к югу же тянулись зеленеющие пространства Джинсленда – его золотоносные земли, высокие леса. Весь этот край производил впечатление девственного, первобытного. Здесь природа еще владычествовала над своими творениями – над водами рек, над огромными деревьями, незнакомыми еще с топором, и скваттеры, пока, правда, редко там встречавшиеся, не решались вступать с ней в борьбу. Казалось, что Альпы эти отделяют друг от друга два совершенно различных края, причем один из них еще сохранил свою первобытную дикость. Как раз в это время заходило солнце, и его лучи, прорываясь сквозь мрачные облака, оживляли краски округа Мёррей.

А Джинсленд, заслоненный горами, уже терялся в смутной мгле. Во всей заальпийской области, казалось, наступала преждевременная ночь. На зрителей, стоявших между этими так резко отличавшимися друг от друга областями, подобный контраст произвел сильное впечатление, и они с некоторым волнением смотрели на простиравшийся перед ними почти неведомый край, через который им предстояло пробираться до самой границы провинции Виктория.

Здесь же, на плоскогорье, был разбит лагерь. На следующее утро начали спускаться. Спускались довольно быстро. Вдруг на путешественников обрушился град необыкновенной силы и принудил их забиться под скалы. Это были даже не градины, а настоящие ледяные пластинки величиной с ладонь, летевшие из грозовых туч с такой силой, словно они были выпущены из пращи. И несколько основательных ушибов убедили Паганеля и Роберта в необходимости поскорее укрыться под скалы. Колымагу в нескольких местах изрешетило. Против ударов таких острых ледяшек не устояли бы и крыши домов. Некоторые градины врезались даже в стволы деревьев. Из опасения быть убитыми этим неслыханным градом приходилось ждать его окончания. Длился он с час, а затем маленький отряд снова двинулся в путь по отлогим каменистым тропам, скользким от таявшего града.

К вечеру колымага уже спускалась по последним уступам Альп. По сторонам высились огромные одинокие ели. Остов колымаги во многих местах от сильной тряски разошелся, но все же крепко держался на своих грубых деревянных колесах. Горный проход заканчивался у равнин Джинсленда, и, выбравшись из него, наши путники могли считать, что они благополучно перевалили через Альпы. Решено было здесь заночевать.

12-го с рассветом маленький отряд, охваченный неослабевающим воодушевлением, снова двинулся в путь. Все стремились как можно скорее достичь цели, то есть того места на берегу Тихого океана, где произошло крушение «Британии». Конечно, только там можно было с пользой начать поиски следов потерпевших крушение, а не здесь, в этом пустынном Джинсленде. И Айртон настаивал, чтобы Гленарван поскорее отправил «Дункану» приказ идти к восточному побережью, где яхта могла быть очень полезна при поисках. По мнению боцмана, надо было воспользоваться дорогой из Люкноу в Мельбурн. Позднее послать нарочного будет трудно, ибо дальше со столицей нет прямого сообщения.

Мнение боцмана казалось обоснованным, и Паганель советовал обратить на него внимание. Географ тоже думал, что яхта могла бы быть очень полезна при подобных обстоятельствах и что позднее, миновав Люкноускую дорогу, они не смогут уже сообщаться с Мельбурном.

Гленарван был в нерешительности. Быть может, он и послал бы приказ «Дункану», чего так усиленно добивался Айртон, если бы против этого плана чрезвычайно энергично не восстал майор. Мак-Наббс доказывал, что присутствие Айртона необходимо для экспедиции: он ведь знал окрестности побережья, и если отряд случайно нападет на следы Гарри Гранта, то боцман лучше всякого другого сумеет повести отряд по этим следам; наконец, только он, Айртон, сможет указать то место, где произошло крушение «Британии». Словом, майор стоял за то, чтобы путешествие продолжалось без изменений. Он нашел единомышленника в лице Джона Манглса. Молодой капитан указал Гленарвану и на то, что его распоряжения легче будет переслать на «Дункан» из бухты Туфольд морским путем, чем теперь с гонцом, который будет принужден проехать верхом двести миль по дикому краю.

Майор и капитан одержали верх. Гленарван решил послать гонца по прибытии в бухту Туфольд. Майору, наблюдавшему за Айртоном, показалось, что у того был довольно разочарованный вид. Но Мак-Наббс ни с кем не поделился своими наблюдениями, а, по обыкновению, оставил их при себе.

Равнины, простиравшиеся у подножия Австралийских Альп, едва заметно понижались к востоку. Монотонное однообразие их ровной поверхности кое-где нарушали рощи мимоз, эвкалиптов и различных пород камедных деревьев, а также кусты растения гастролобиум грандифлорум с его ярко окрашенными цветами. Часто дорогу пересекали небольшие горные речки, вернее сказать – ручьи, берега которых густо заросли мелким тростником и орхидеями. Их переходили вброд. Вдали видно было, как убегали при приближении отряда стаи дроф и казуаров, а через кусты перепрыгивали кенгуру, подобные движимым резинкой картонным плясунам. Но всадники не очень-то помышляли об охоте, а их истомленным лошадям тоже было не до этого.

К тому же стояла удушливая жара. Воздух был насыщен электричеством. И животные и люди испытывали на себе его влияние. Все они, усталые, молча двигались вперед. Тишину нарушали лишь окрики Айртона, подгонявшего измученных быков.

От двенадцати часов до двух отряд ехал по любопытному лесу из папоротников. Конечно, будь наши путешественники менее истомлены, они пришли бы в восторг. Эти древовидные растения вышиной футов в тридцать были в полном цвету. Не только лошади, но и всадники, не нагибаясь, проезжали под склоненными ветвями гигантских папоротников, и порой колесико чьей-нибудь шпоры позвякивало, ударяясь об их стволы. Под неподвижными зонтами зеленой листвы царила прохлада, на которую никому не пришло в голову пожаловаться. Паганель, как всегда экспансивный, испустил несколько столь звучных вздохов удовольствия, что вспугнул ими стаи попугаев и какаду; те принялись оглушительно болтать.