Сияющие - Лорен Бьюкес

– Ты сможешь позвонить в полицию?

– Нет, мэм.

– Если он убьет меня, – прозвучало у Кирби как-то совсем просто.

– Ты там не первая будешь, – шипит в ответ Мэл.

– Пожалуйста, сообщи им адрес.

– Ладно… Но я не собираюсь все время здесь торчать.

– Это понятно, – бурчит Кирби себе под нос. Больше она не оглядывается. Кладет пиджак Дэна поверх разбитого стекла на подоконник. Что-то топорщится в кармане. Ах да, лошадка! Кирби оказывается внутри дома.

Кирби и Харпер

22 ноября 1931

Со временем залечиваются все раны. Даже шрамы и рубцы.

По ту сторону окна лежит совершенно другой мир. Кажется, она сходит с ума.

Будто она так и лежит в птичьем заповеднике, лишенная способности мыслить; рядом со своей собакой, которая привязана за горло проволокой к дереву и истекает кровью.

Она раздвигает тяжелые шторы, которых раньше здесь не было, и оказывается в просторной гостиной с новой, но старомодной обстановкой. В камине потрескивает огонь. Рядом с бархатным креслом стоит столик, на нем – хрустальный графин с виски.

Мужчина, преследуя которого она оказалась здесь, уже ушел. Харпер вышел в 9 сентября 1980 года и следит за маленькой Кирби со стоянки на заправке. Он потягивает кока-колу из банки, потому что ему необходимо держаться за что-нибудь, чтобы не кинуться через дорогу и не схватить ребенка за горло с такой силой, чтобы сбить с ног, и всаживать в нее нож снова, снова и снова, у всех на виду.

Тем временем Кирби поднимается на второй этаж и проходит в спальню, украшенную предметами, отобранными у умерших девушек, которые и не умерли еще, но уже обречены. Предметы слегка покачиваются и все время меняют очертания, становясь более-менее четкими. Три из них относятся к ней. Пластмассовая лошадка-пони, черная с серебром зажигалка и теннисный мяч, при виде которого шрамы начинают гореть, а голова кружиться.

Вдруг во входной двери поворачивается ключ. Кирби охватывает паника. Бежать некуда. Она бросается к окну, но то не поддается. Кирби в ужасе залезает в шкаф и сворачивается там клубком, стараясь не думать. Стараясь удержаться от крика.

– Со za wkurwiajace gowno!

Это инженер-поляк, опьяненный крупным выигрышем и изрядной порцией алкоголя, возится на кухне. В кармане его пальто еще лежит ключ, но истекают последние минуты. Входная дверь снова открывается – это из 23 марта 1989 года возвращается Харпер; на его джинсах еще свежая кровь Кирби, в руке зажат искусанный теннисный мячик.

Пока Харпер внизу расправляется с Бартеком, забивая его до смерти, она сидит в шкафу, крепко зажав рот рукой. Когда раздаются крики, она не может сдержать тихий стон.

И вот Харпер поднимается по лестнице, каждый его шаг сопровождается стуком костыля. Цок-цок. И неважно, что все это было раньше, – ведь их прошлое, настоящее и будущее сложены как оригами.

Харпер доходит до порога спальни, и Кирби так сильно прикусывает язык, что идет кровь. Во рту сушь и вкус железа. Но он проходит мимо.

Она подается вперед и напряженно вслушивается. Какой-то шум усиливается. Это же ее собственное дыхание: она дышит слишком часто и шумно. Нужно успокоиться и взять себя в руки.

Судя по характерному звуку, он поднимает сиденье унитаза. Писает. Шумит вода из крана – он моет руки. Тихо ругается. Потом какой-то шорох. А вот звякает пряжка брючного ремня о кафельную плитку. Включается душ. Задергивается штора.

Вот он, твой единственный шанс! Нужно войти в ванную, взять костыль и ударить по голове. Сбить его с ног, связать. И вызвать полицию. Однако она понимает – он или увернется, или уже не встанет никогда. Ее мозг перестал управлять телом, Кирби не сможет даже открыть дверцу шкафа.

Шум воды стихает – она упустила момент. Сейчас он выйдет из ванной и подойдет к шкафу взять чистую одежду. Лучше кинуться на него сейчас, оттолкнуть в сторону и побежать. Кафель мокрый и скользкий. Может, есть надежда?

Но вот снова включается душ. Вода бежит по трубам. Или он специально сбивает ее с толку. «Ну давай! Нужно что-то делать. Давай!» Она толкает дверцу шкафа ногой и выбирается на пол.

Надо что-то взять с собой. То, что может стать уликой. Хватает с полки зажигалку. Такую же в точности. Как такое возможно?

Она тихонько выходит в коридор. Дверь в ванную открыта. Слышно, как он насвистывает мелодию, стоя под душем. Мелодия нежная и светлая. Прямо расплакаться хочется! Если бы были силы хотя бы перевести дух…

Прижимаясь спиной к стене, Кирби продвигается к лестнице и так крепко сжимает зажигалку, что руке больно. Но она этого даже не замечает. Еще один шажок. А теперь следующий. Ну вот, получается! Еще и еще. Заставляет себя не смотреть на мужчину с проломленной головой в гостиной на полу, на разбрызганные кругом кровь и мозги.

Шум воды прекращается, когда она еще на лестнице. Кирби кидается к входной двери. Пытается перешагнуть через тело поляка, но в спешке наступает на его руку. Даже через ботинок Кирби чувствует, какая она безжизненно-мягкая; у нее бегут мурашки по коже. Недумайнедумайнедумай…

Она дергает дверь. И та открывается.

Дэн

13 июня 1993

– Сюда, пожалуйста, – приглашает Дэна владелец «Финмарк дейли» в небольшой кабинет. – Она была в ужасном состоянии, когда я ее нашел.

Дэн видит Кирби через стекло в двери: она сидит в кресле из искусственной кожи на колесиках и с высокой спинкой за столом из клееной фанеры. У нее над головой висит календарь с художественными репродукциями: сейчас это картина Моне. Или Мане. Дэн никогда не разбирался. Но претензии на хороший вкус сводятся на нет висящим на противоположной стене плакатом, где изображена девица с голой грудью верхом на «дукати». Кирби очень бледная и сидит, ссутулившись, будто ей хочется стать маленькой и незаметной. Рука, сжатая в кулак, лежит на коленях. Она тихо разговаривает по телефону:

– Я рада, мама, что ты в порядке. Нет, пожалуйста, не нужно приезжать! Правда, не нужно.

– Думаете, это попадет в вечерние новости?

– Что?

– Тогда мне лучше побриться. На случай, если у меня будут брать интервью.

– А вам не хочется? – Дэн понимает, что, если парень сейчас не заткнется, он даст ему в морду.

– Да нет. Обычные нормы поведения.

– На самом деле он хочет, чтобы вы оставили нас вдвоем, – вмешивается Кирби, вешая трубку.

– А-а-а! Но ведь это мой кабинет.

– И мы очень вам признательны за то, что вы даете нам возможность побыть наедине, – вытесняет Дэн несговорчивого хозяина из кабинета.