Бруклинские ведьмы - Наталья Фрумкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вместо этого я говорю:
— Это порядочное поведение из серии «держите дистанцию» или из серии «не хочу даже думать о том, что этот мужчина меня любит»? Я действительно хотела бы это понять.
— Откуда мне знать? — говорит он. — Потому я и собираюсь сделать ей предложение — посмотреть, что она скажет. — Выражение его лица до смешного серьезное. — Я, как говорится, иду с козырей.
О-о-о-ох. Лола разобьет ему сердце. Ничего хорошего из этого не выйдет.
— Да, — говорю я, — но… не будет ли это… я не знаю… слишком внезапно? Понимаете, это может поставить ее в затруднительное положение. Зачем сразу нырять с головой, если можно попытаться пройти вброд? Подойти на цыпочках, пощупать, теплая ли водичка.
— Нет. Категорически нет. Когда я делал предложение покойной жене, я именно так и поступил, и все отлично сработало. Мы с ней ели мороженое, я спросил, выйдет ли она за меня — вопрос сам выскочил, — и она уронила мороженое на землю, так была удивлена. А потом сказала «да». Мне пришлось купить ей еще одно мороженое. Лучшее вложение денег за всю мою жизнь.
В его лице есть что-то необыкновенно располагающее, выражение его глаз и вся эта неискушенность. Более того, есть что-то необыкновенно печальное в мужчинах того поколения, которое проламывалось сквозь жизнь, шло с козырей, понятия не имея, как это примут женщины. А может, они восхитительны, все эти славные мужчины, герои таинственных фронтов любви, и женщинам следует холить и лелеять их, и спасать от их же самых безумных импульсов, я не могу сразу сообразить, что мне делать.
— Думаю, не помешает поставить соответствующую музыку, это нам поможет, — говорю я, чтобы потянуть время.
Я ставлю любовные песни Фрэнка Синатры, а потом мы садимся бок о бок в фонтанах золотых искр, омываемые ароматами цветов. Я закрываю глаза и твержу себе мантру Бликс: «Что бы ни случилось, полюби это».
— Значит, нужно, чтобы она увидела во мне смелого романтического партнера, — изрекает он.
— Но, может быть, она… несколько стесняется? Представьте, что ей, возможно, хочется, чтобы все происходило постепеннее.
Он улыбается:
Теперь я понял, что не так с вашим поколением. Вы не рискуете. Вы вечно с этими своими смартфонами, текстовыми сообщениями, свайпами[18], онлайн-знакомствами, вы никогда не являетесь самолично, если это нужно. Я собираюсь охмурить ее, поразить ее и…
— Молодой человек! — восклицаю я, и он смеется. — Вы даже не пытались пока что поцеловать ее, но при этом считаете, что записка с просьбой выйти за вас замуж может сработать? Так? Я не понимаю мужчин!
Упс… надеюсь, он не задастся вопросом, откуда я знаю, что они еще не целовались. Но такая мысль даже не мелькает в его голове.
— Поверьте мне, это должно сработать, — говорит он. — Она все обдумает, вспомнит, как хорошо нам жилось много лет назад, задумается о будущем… и, к тому времени как я дам понять, что собираюсь ее поцеловать, скажет «да».
После этого я вижу, что у меня вряд ли найдутся доводы, которые произведут впечатление на Уильяма Салливана, поэтому я сажусь за стол, а он говорит мне написать его даме, что она прекрасная и добрая, и что когда он выходит с ней в мир, то не перестает улыбаться. Он хочет, чтобы я рассказала ей, что он живет ожиданием поездки к ней и ради того момента, когда она открывает ему дверь. И что когда она болела, он тоже был болен — болен от беспокойства — и, может, именно поэтому слишком много шутил, придя навестить ее в больницу, когда надо было сидеть и слушать.
Потом он нагибается ко мне через стол, и его глаза танцуют.
— Напишите, что я — арахисовое масло, а она — джем, — просит он. — И что ей никогда больше не придется отправляться в больницу в одиночестве.
— Серьезно?
— О’кей, а теперь пишите, что она — пчелки у меня на коленках и котики на моей пижаме.
Я записываю все это, улыбаясь:
— Все это начинает отдавать какой-то непоследовательностью, ну да ладно.
Из динамика на прилавке Фрэнк Синатра поет «Забери меня целиком», и Уильям Салливан велит мне написать: «Поэтому сейчас я прошу твоей руки и хочу на тебе жениться. Пожалуйста, сделай меня счастливейшим человеком в мире и выходи за меня. С любовью и искренностью, Уильям Салливан».
— Писать полное имя, вместе с фамилией? — спрашиваю я.
— Да, полное. Когда тебя зовут Уильям, одним именем не обойтись, нужна конкретика. — Он улыбается от уха до уха. — Так что, если вам несложно, напишите «Уильям Салливан».
— О’кей, молодой человек. Готово! — Я подписываю листок и даю ему ознакомиться.
Он читает очень серьезно и торжественно и, несколько раз прокашлявшись, говорит, что вышло хорошо.
— Мне вроде как нравится, когда вы называете меня молодым человеком, — сообщает он. Потом им снова овладевает страх: — Надеюсь, это сработает. А теперь, будьте добры, адресуйте его Лоле Данливи. Сейчас, только адрес из кармана достану.
И вот тут-тo мне и приходится скатать правду — что я знакома с Лолой и уже полюбила ее.
— Она моя соседка, — говорю я, а также сообщаю, что вижу его машину каждый раз, когда он приезжает за Лолой.
— Как думаете, есть у меня шанс? — расплывается он в улыбке.
— У вас всегда есть шанс. Конечно-конечно.
Я говорю ему, что, на самом деле, Лола будет ужинать у меня в День благодарения, и мы придумываем план. Мы решаем, что цветы доставят в День благодарения с утра, и если Лола их примет, то Уильям тоже придет на ужин. А если нет, то он поедет обратно и будет есть праздничную индейку в какой-нибудь закусочной.
Мы улыбаемся друг другу, а потом я выхожу из-за прилавка и обнимаю его. Он сперва немного тушуется, но я говорю:
— Молодой человек, вы вполне можете меня обнять. Мы вместе написали любовное письмо, а это значит, что мы в одной команде, — и после этого он меня обнимает.
На улице дождь, и когда он выходит из «Наших корешков», то выглядит так, будто для того, чтобы исполнить «Поющие под дождем»[19] прямо на Бедфорд-авеню, ему не хватает лишь зонтика.
36
МАРНИ
Итак, я создаю приворотные чары для Сэмми.
Небольшие, но для меня это ответственное дело. На
