Кто вы, Лаврентий Берия?: Неизвестные страницы уголовного дела - Андрей Сухомлинов

Думаю, дело в другом.

Действия Берия в этом эпизоде были квалифицированы по статье 58–13 УК РСФСР (ред. 1926 г.)

«Активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственной или секретной (агентура) должности при царском строе или у контрреволюционных правительств в период гражданской войны».

За эти действия согласно закону при смягчающих обстоятельствах допускалось снижение наказания на срок «не ниже трех лет». (Казаков вообще за это амнистировали. Помните возвращение домой Григория Мелехова из «Тихого Дона»? Он тоже был то за «белых», то за «красных».) Смягчающие вину Берия обстоятельства имелись: звание Героя Социалистического труда, пять орденов Ленина, атомный проект — это, согласитесь, немало. Да и срок прошел большой — 30 лет. По закону суд мог учесть и давность совершенного деяния. Вот Берия и пошел на эту хитрость. Признаюсь, мол, хоть в этом, остальное не устоит или простят. Дадут три года. Нормально. Во всяком случае — лучше, чем «вышка».

Кстати, признательные монологи Берия зафиксированы в протоколе довольно часто.

Так, Берия охотно разоблачает себя и клеймит позором свои действия, которые вообще не подлежат правовой оценке. Это тоже своеобразный маневр, его цель — отвлечь суд от своей главной вины — нарушений законности, преступного преследования и уничтожения невинных людей. Вот как записаны, например, в протоколе слова Берия в суде по «аморалке»: «…Самым тяжким позором для меня, как гражданина, члена партии и одного из руководителей является мое бытовое разложение, безобразная и неразборчивая связь с женщинами. Трудно представить себе все это. Пал я мерзко и низко… Я настолько падший человек, что вам трудно теперь мне верить, а мне что-либо опровергать…» (Чувствуется опять литературная обработка показаний.)

Судьи были счастливы от подобных признаний и самобичеваний и не стали всесторонне вникать в фигурирующие в обвинительном заключении такие «мелочи», как измена родине, заговор с целью захвата власти, подготовка государственного переворота в целях изменения существующего строя, реставрации капитализма и «установления в стране фашистских порядков» (именно так в 1953 г. на июльском Пленуме ЦК КПСС высказался Л. Каганович). Не говоря уже о должностных преступлениях. Зачем? Раз признался в распутстве, то все остальное само собой разумеется: изменил жене — значит, и в остальном негодяй. Как в той шутке:

«Сегодня ты не пьешь с друзьями,А завтра Родину продашь».

Интересно, как могли поверить в это и согласиться входившие в состав специального судебного присутствия такие опытные юристы, как первый заместитель председателя Верховного суда СССР Е. Зейдин и председатель Московского городского суда Л. Громов? Хотя ответ ясен: над ними тоже довлело всемогущее «есть мнение».

Это мои предположения. А вы решайте сами. Вывод один — Берия признался в том, что был мусаватистским шпионом. Но вопросы остаются.

Что же касается второго эпизода, включенного в обвинение Берия по этой статье (ст. 58–13 УК РСФСР) — «служба в охранке меньшевистского правительства Грузии», — то надо сказать, что ничего конкретного по этому вопросу ни на следствии, ни в суде получено не было. Более того, в суде этот вопрос практически вообще не исследовался. Судьи о нем просто забыли (если не считать одного короткого вопроса Москаленко), но в приговор записали, расценив, наверное, как преступление неучастие Берия в голодовке политзаключенных в Кутаисской тюрьме и его плохое поведение в камере Метехского замка в 1920 году, о чем на следствии говорили некоторые свидетели, ссылаясь, правда, на уже ушедших или расстрелянных очевидцев.

Ну а насчет того, что «все последующие годы, вплоть до своего ареста, Берия поддерживал и расширял тайные связи с иностранными разведками», надо сказать одно: глупость — она и есть глупость.

Глава 14

РАССТРЕЛ

Все эти мои рассуждения через 50 лет на решение суда никакого влияния оказать, конечно, не могли. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Более того, он подлежал немедленному исполнению.

Итак, приговор — всех подсудимых расстрелять, лишить их воинских званий, орденов и наград, конфисковать все лично принадлежащее им имущество.

Далее начинается так называемое исполнительное производство. Это означает, что суд должен, говоря простым языком, добиться того, чтобы все записанное в приговор было выполнено.

Определил суд, допустим, меру наказания в виде штрафа — должна быть квитанция об оплате его, дал суд срок лишения свободы — должна быть бумага из тюрьмы, что осужденный прибыл туда и «приступил» к отбыванию наказания. В нашем деле наказание, которое определил суд, состоит из трех частей: расстрел, конфискация имущества и лишение наград и воинских званий. Начнем с конца.

Лишение наград и генеральских воинских званий производит не суд, а органы власти, которые присваивают эти звания и награды. Поэтому в приговоре записано неправильно. Нужно было записать гак: «Возбудить ходатайство перед компетентными органами власти о лишении подсудимых наград и воинских званий». Кстати, Берия всего этого лишился еще 26 июня 1953 года согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР, подписанного Ворошиловым и Пеговым, так что эта часть наказания его не касалась, а потому ему в приговор и не записана. Но в конечном итоге все было сделано по закону: в материалах дела имеются сообщения о том, что Указом Президиума Верховного Совета СССР остальные осужденные — Меркулов, Кобулов, Гоглидзе, Мешик, Деканозов и Влодзимирский тоже лишаются всех наград и воинских званий.

Вдело подшито и распоряжение суда, направленное в МВД СССР, об обращении в доход государства через Московское горфинуправление имущества, на которое ранее был наложен арест. Это и есть конфискация. Имущество осужденных было описано, оценено и изъято в самом начале следствия. Хранилось оно на складах больших московских магазинов, таких как ГУМ и ЦУМ. Мне не хотелось бы здесь подробно разбираться с этим вопросом и переписывать все добро, изъятое у них. Но скажу откровенно, ничего особенного там не было. А несметные сокровища, якобы хранившиеся у них, — все это выдумки фантазеров.

Теперь о расстреле. Тема неприятная и весьма деликатная. Подробному освещению не подлежит, хотя бы по этическим принципам.

Во всяком случае, во все времена лица исполнителей закрывались колпаками, с тем чтобы потом их, этих исполнителей столь не популярной акции, не узнал народ. А из фактов расстрелов в ЧК, ГПУ, НКВД, НКГБ, МВД, КГБ, которые исчисляются миллионами, вы не найдете воспоминаний об этом или мемуаров исполнителей.

Это не афишировалось, а уж если и описывалось, то только в совершенно секретных материалах. И то не очень подробно.

Если не считать рассказа Э. Радзинского о том, как 3 сентября 1918 года коммендант Кремля Мальков вывел во двор цитадели власти глуховатую и слеповатую Фанни Каплан и в присутствии непонятно зачем и почему оказавшегося там же большевистского поэта Демьяна Бедного, с интересом наблюдавшего за зрелищем, выстрелом из револьвера в затылок убил ее за предполагаемое покушение на жизнь Ленина.

Но вернемся к нашим делам. Как сказал поэт, «умом Россию не понять». И вот уже в течение полувека с завидной периодичностью на страницах различных изданий смакуются рассказы о расстреле Берия. Главным героем здесь выступает генерал-полковник П. Батицкий[182].

С подачи самого Павла Федоровича переписываются его многочисленные официальные и неофициальные интервью и рассказы о том, как он, будучи комендантом суда, выполнил распоряжение И. Конева и выстрелом из трофейного парабеллума в лоб Берия убил его. До этого они вроде бы затащили его на лестницу бункера, привязали к крюку, забитому накануне в стену. Берия вился у их ног, просил о пощаде, со страху обмочился, но это ему не помогло: выстрел Батицкого восстановил историческую справедливость.

А. Антонов-Овсеенко эту сцену описал так.

«Казнили приговоренного к расстрелу в том же бункере штаба МВО. С него сняли гимнастерку, оставив белую нательную рубаху, скрутили веревкой сзади руки и привязали к крюку, вбитому в деревянный щит. Этот щит предохранял от рикошета пули.

Прокурор Руденко зачитал приговор.

Берия: Разрешите мне сказать…

Руденко: Ты уже все сказал. (Военным) Заткните ему рот полотенцем.

Москаленко (Юферову): Виктор, ты у нас классный стрелок…

Батицкий: Товарищ командующий, разрешите мне (достает свой «парабеллум»). Этой штукой я на фронте не одного мерзавца на тот свет отправил.

Руденко: Прошу привести приговор в исполнение.