Миллион запретных наслаждений - К.Л. Паркер

Мне захотелось убежать оттуда без оглядки, найти Ноя и просто не думать о том, что, скорее всего, я вот-вот потеряю маму. Но я не могла. Во-первых, я не простила бы себе, если бы оказалось, что это действительно ее последние часы, и, во-вторых, Ной отказался от меня. Это было все равно, что бежать от одной беды к другой, такой же смертельной и безнадежной. Я сейчас была там, где была нужна.

Со мной в больницу приехала Дез. И Полли. Слава Богу, она догадалась привезти мне что-то потеплее того до неприличия короткого красного платьица, в котором я собралась выйти из дому. Если бы отец увидел меня в таком наряде, он бы, наверное, получил удар и оказался на больничной койке, по соседству с мамой. И вот теперь я стояла у окна в черном вязаном платье-свитере и черных сапожках. Ничего сексуального, ничего изысканного. Думаю, вид у меня был довольно тоскливый, такой же как мое настроение. Опустевшее сердце все еще горевало, но предчувствовало, что впереди испытания куда более тяжкие. Потеря единственного мужчины, которого я могла полюбить, стала для меня страшным ударом, но скорая потеря матери просто лишала меня желания жить.

От этой мысли безысходность, которую я почувствовала у себя в груди, усилилась в десять раз, как будто царивший в комнате холод каким-то образом просочился прямо мне в сердце. Мама была моей лучшей подругой. Всегда. Не такой, как Дез, и даже не такой, какой стала Полли. Мама была чем-то большим. Она знала меня лучше, чем кто бы то ни было, ведь я была ее живым продолжением, ее кровиночкой. Мне не нужно было даже рта раскрывать, чтобы она поняла, что я чувствую, что думаю. И она, как человек более опытный, всегда лучше знала, что и когда мне нужно было услышать, заставляла меня слушать, даже когда мне этого не хотелось. Большинство детей не признаются в этом, но моя мама оказывалась права почти всегда. Никогда больше не увидеть ее теплой улыбки, никогда больше не услышать заразительного смеха, никогда больше не почувствовать теплоты ее нежных объятий и ее запаха… Сама мысль эта была для меня невыносима.

— Лейни? Хочешь кофе? — спросил отец, отрывая меня от раздумий.

Я повернулась к нему и слабо улыбнулась. Это было в его духе. Его жена умирала, и он, не видя способа отвратить неминуемое, нашел другой объект для заботы. Я взяла кофе. И только теперь заметила, как исхудало его лицо. Под глазами темнели круги, и, судя по щетине, последний раз он брился очень давно. Я знала, что отцу бесполезно напоминать, что нужно и о себе подумать, поэтому молча улыбнулась.

Глядя на спящую маму, я прижала бумажный стаканчик к груди в надежде, что хотя бы его тепло согреет сердце. Если смотреть правде в глаза, единственным, что могло помочь мне справиться с душевной болью, было полное выздоровление матери. Впрочем, крепкие объятия Ноя и его обнадеживающий шепот, напоминающий, что все будет хорошо, тоже, наверное, помогли бы. Я скучала по нему, и мне отчаянно хотелось, чтобы он оказался здесь, рядом со мной. Но у судьбы, думаю, были на нас другие планы. Надо же, как все вышло. Ной разорвал наш контракт именно для того, чтобы я успела увидеть смерть мамы и получила возможность оставаться дома и заботиться об отце, жизнь которого без жены наверняка превратится в бессмысленное жалкое существование. Я задумалась: что, если это моя греховная связь с Ноем каким-то образом вывела из себя судьбу и происходящее является расплатой за мое поведение?

— Мистер Талбот? — донесся от двери знакомый голос. Подняв взгляд, я увидела высокого врача с каштановыми волосами. Он достал ручку из кармана белого халата и начал что-то писать в открытой папке. — Здравствуйте. Я доктор Дэниел Кроуфорд. Теперь я буду лечащим врачом вашей жены, и я же проведу операцию. Если вы не возражаете, конечно.

Дэниел Кроуфорд. Милый и симпатичный дядя Ноя. Мое сердце тихонько вздохнуло. Но от облегчения, не от желания. Лишь одного Кроуфорда я хотела, и его здесь не было. И потому мое сердце вздохнуло второй раз.

Дэниел посмотрел на отца, потом на меня с теплой, приветливой улыбкой и опять перевел взгляд на Мака.

В других обстоятельствах мама сама принимала бы решение о том, как будет проходить ее лечение, но сразу после поступления в больницу ее напичкали снотворным и успокоительным. Ее врач заверил нас, что так лучше, что это уменьшит вероятность перевозбуждения, которое при слабом сердце противопоказано.

Поэтому Маку и пришлось принимать все решения. По-моему, медсестры и доктора обрадовались, что ему, а не мне. После того как я ворвалась в больницу, раскричалась и начала требовать, чтобы все подняли свои задницы и спасли маму, они посматривали на меня с опаской. Дез и Полли, как могли, пытались меня утихомирить, но лишь угроза охраны выставить меня из больницы в конце концов заставила меня успокоиться.

— А доктор Джонсон? — спросил отец.

— Доктор Джонсон недостаточно компетентен, — сказала я и, видя, как неодобрительно нахмурился отец, добавила: — Что? Это правда.

Со стороны Дэниела, который уже осматривал мать, раздался негромкий смех.

— Видишь? Доктор Кроуфорд согласен.

Мак потер затылок и посмотрел на жену.

— Не знаю, правильно ли менять врача, когда игра так затянулась.

— Это не игра, папа, — громко сказала я, хотя с моей стороны это было несправедливо. Я знала, что он, конечно же, не воспринимал все вокруг как дурацкую игру, но была в отчаянии, что, впрочем, не оправдало моего неуместного замечания. Но отец не рассердился, ведь на душе у него было то же самое.

— Могу вас заверить, я достаточно компетентен, — вмешался Дэниел, пряча ручку обратно в карман. — Я заведующий отделением кардиохирургии и много раз проводил пересадку сердца…

— Подождите, — прервала я перечисление его заслуг, разумеется, великих, в этом можно было не сомневаться. Ведь он был Кроуфордом, и величие у них, наверное, в крови. Вот только одна маленькая деталь — маленькая, но сверхважная — из произнесенных им вначале слов вдруг вспомнилась мне. — Какую операцию?

Маму из отделения неотложной помощи перевели в интенсивную терапию, а потом привезли в палату. Насколько нам было известно, здесь она и должна была оставаться, борясь за жизнь, до тех пор пока не произойдет чудо, и ей станет лучше, и мы заберем ее домой. Или… не заберем. Теперь, когда у нас появились деньги, я делала все, что могла, чтобы добыть ей новое сердце, но все мои старания пропадали впустую: перед ней в списке было слишком много людей — доказательство некомпетентности и бездеятельности доктора Джонсона.

Дэниел искренне улыбнулся.

— У нас есть донор, Дилейн. — Он явно запомнил мое имя на балу «Алого лотоса», когда я, отказавшись разговаривать с ним, выставила себя полной дурой.