Маньчжурские стрелки - Богдан Сушинский

— Что не делает нам чести, штурмбаннфюрер, и совершенно непростительно, — покаянно склонил голову барон. — Завтра же постараемся связаться с княгиней, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

— На ее вилле «Орнезия», в кругу людей, близких к еще одному нашему другу, князю Боргезе, который занимается сейчас на берегу Лигурийского моря подготовкой германских камикадзе, вы сумеете почувствовать себя человеком европейской аристократической элиты.

— Что очень важно, князь, для той роли, к которой вы отныне будете готовить себя, — уточнил Штубер. — И потом, после многомесячного рейда сибирской тайгой, побывать на вилле «Орнезия»… — мечтательно запрокинул голову Штубер. — Это значит, побывать в совершенно иной жизни, в совершенно ином измерении.

— Не слишком ли мечтательно вы все это произносите, Штубер? — подозрительно покосился на него Скорцени.

— Простите, штурмбаннфюрер, всего лишь полет фантазии.

— По-моему, до сих пор вы всегда восхищались красотами Украины и жили по законам этики Восточного фронта. Все остальное в этом мире вас мало интересовало.

— В этом-то и трагизм моей фронтовой судьбы, — вздохнул Штубер, явно намекая, что не возражал бы против того, чтобы сопровождать Курбатова в его командировке на север Италии, к вилле княгини Сардони.

46

Идея включить в свиту «имперской тени», то есть двойника фюрера, лишь недавно дошедшего до Германии в составе группы маньчжурских стрелков русского немца фон Тирбаха, пришла Скорцени буквально в последнюю минуту. Все решил неожиданный звонок из разведотдела штаба дивизии СС «Мертвая голова», к которой лишь недавно приписали молодого барона.

Напомнив Отто о сорвиголове, прошедшем вместе с русским казачьим полковником Курбатовым через всю Россию и половину Европы, начальник отдела тут же поинтересовался, не собирается ли он каким-то образом использовать этого опытного диверсанта.

Как только Скорцени понял, что речь идет о том самом германском белогвардейце, который уцелел во время похода князя Курбатова из Маньчжурии к столице рейха, по тылам и русских, и германцев, он тотчас же затребовал его к себе.

— Кстати, почему он оказался в разведотделе дивизии СС? — поинтересовался Скорцени, когда штандартенфюрер Нейрих уже согласился на переподчинение фон Тирбаха.

— А мы посвятили его в СС, — объяснил начальник разведотдела штаба.

— Уже посвятили?

— Не забывайте, что происходит он из древнего германского рода Тирбахов. Это подтверждено специальной проверкой сотрудников Главного управления по делам поселений и расы[32]. К тому же осевший в Маньчжурии отец его подтвердил свое отцовство специальной депешей, полученной через представительство Маньчжоу-Го в Берлине.

— И все же не поторопились ли с посвящением?

— Наши сотрудники сумели довольно быстро пройтись по архивам рода. Как оказалось, он действительно происходит из рода фон Тирбахов, причем предок его был возведен в баронское достоинство еще во времена Генриха IV. Мало того, фюрер лично знаком с его родным дядей, владельцем поместья «Шварцтирбах», который подтвердил родословную казачьего барона.

— Ну, если уж в роли поручителя выступил сам фюрер!..

— Но самое любопытное обнаружилось в совершенно иной связи. Оказалось, что предок рейхсмаршала Геринга в свое время служил в охране замка одного из предков нашего молодого барона фон Тирбаха.

Они оба иронично ухмыльнулись, понимая, что вряд ли диверсанту из Маньчжурии следует распространяться по этому поводу, ибо еще не ясно, как воспримет данный факт всесильный и мстительный «фюрер авиации».

— В общем-то, меня куда пристальнее интересует его диверсионная родословная… — камнедробильным басом прогрохотал Скорцени, чтобы как можно деликатнее уйти от этой темы.

— В данном случае вы говорите устами «первого диверсанта рейха», — вкрадчиво напомнил ему штандартенфюрер СС, с которым Скорцени был знаком еще по совместной службе в дивизии «Дас рейх». — Однако никогда не следует игнорировать породистость германца и связанную с ней гордыню.

— …Которые в настоящем диверсионном деле всегда отчаянно мешают.

— Мы, конечно, хоть сегодня можем послать его в «окопную разведку» за линию фронта, под пули советских снайперов. Но разумно ли столь бездумно использовать подобных проходимцев? Вот я и вспомнил о вас, «первом диверсанте рейха».

— С этой минуты он поступает в распоряжение Управления диверсий Главного управления имперской безопасности, — не стал Скорцени испытывать нервы штандартенфюрера.

Не важно, как он станет использовать фон Тирбаха, главное, чтобы этого диверсанта не перехватил кто-либо другой; чтобы этот свирепый славяно-германец оказался под его, а не чьим-либо иным командованием.

И на следующее утро барон фон Тирбах уже стоял перед Скорцени.

В свое время Курбатов позволил себе оставаться точным и объективным, поэтому в досье, составленном на наследника владений в районе замка «Шварцтирбах», нашло свое отражение все то, чем барон-диверсант способен был потрясать и что со временем могло отпугивать от него людей, которым выпадет когда-либо оказаться в одной с ним группе.

Вот почему для Скорцени не оставались секретом ни отчаянная храбрость барона, ни его преданность «белому делу» и рейху. Точно так же, как не мог он не обратить внимания и на приступы ярости, время от времени посещавшие фон Тирбаха в минуты наивысшего напряжения. Приступы, во время которых вдруг начинала проявляться совершенно непостижимая физическая сила, в порыве коей барон способен был буквально растерзать свою жертву, впадая при этом в полное безумие.

Кто-то иной сразу же посоветовал бы фон Тирбаху обратиться к хорошему психиатру, и еще неизвестно, какого рода диагноз появился бы после этого в медицинской карточке барона. Однако для обер-диверсанта рейха куда важнее было не подавлять агрессию барона, а правильно, с пользой для диверсионного отдела Главного управления имперской безопасности целенаправить ее.

Первое, что пришло в голову Скорцени после знакомства с досье, — использовать Тирбаха в одном из лагерей СС для военнопленных и врагов нации. Но потом решил, что пытаться эксплуатировать его диверсионный опыт на этом поприще совершенно бессмысленно. И вспомнил о группе Штубера «рыцари рейха», в которую гауптштурмфюрер фон Тирбах вполне мог бы вписаться. По крайней мере до тех пор, пока не подвернется что-либо более конкретное или пока не сформируется новая группа князя Курбатова.

Но пока что барону фон Тирбаху предстояло заданно особой важности: войти в свиту и в личную охрану лжефюрера.

— Вам конечно же никогда не приходилось встречаться с фюрером? — ошарашил обер-диверсант фон Тирбаха, как только тот предстал перед ним.

— Не приходилось, господин штурмбаннфюрер, — спокойно, с эдакой, достойной уважения русской небрежностью объявил наследный владелец замка «Шварцтирбах». — Аудиенции он меня так до сих пор и не удостоил. Почему-то…

— То есть, по вашим представлениям, должен был бы? — прошелся по нему своей диверсионно-расстрельной улыбкой «самый страшный человек Европы».

— А почему бы ему не поинтересоваться, что представляет собой Советский Союз в наши дни, причем поинтересоваться у германца, который под видом русского прошел эту страну от самых дальних ее окраин?

— Понимаю, вам верилось, что фюрера заранее известили о вашем выходе на диверсионную тропу и он просто дождаться не мог вашего появления в Берлине.

Фон Тирбах четко уловил саркастические интонации в голосе Скорцени, но даже они не очень-то смутили барона.

— Если фюрер все же решит встретиться с таким диверсантом, то я готов уделить ему несколько минут своего времени.

— Кстати, он и в самом деле как-то поинтересовался князем Курбатовым и вами. Но Курбатов — русский, а вы — германец. И это возымело свое влияние на образ мыслей фюрера. Его больше заинтересовал русский казачий офицер, который всегда в диковинку. Несмотря на то, что вы — русский германец.

— Я всегда чувствовал себя просто германцем, — несколько напыщенно объявил фон Тирбах. — И никогда — русским.

И вновь Скорцени отметил, сколь непринужденно держится барон и что его манера говорить по-прежнему остается все такой же снисходительной и небрежной, ни к чему не обязывающей. За этим несомненно скрывался некий особый характер.

— Интересно: находясь в составе русской армии, вы, дьявол меня расстреляй, тоже решались на подобные заявления?

— Во всяком случае, никогда не скрывал своих убеждений. И хотелось бы, чтобы в Германии о моих чисто германских корнях и чисто германской душе знали все.

— Мы уже знаем о них.