Возлюбленная колдуна - Дебра Дайер

— Тетя Софи, вы не понимаете. Коннор — не такой, как мы. Он принадлежит к Туата-Де-Дананн, древнему народу. Я не могу даже представить, на что он способен.

— Ты действительно боишься его? Лаура смотрела в огонь, видя, как огонь пожирает поленья.

— Я боюсь того, что он может влиять на мой разум.

— Иди к нему. Поговори с ним. Попытайся понять его. — Софи погладила Лауру по ще­ке. — Вы с Коннором делите нечто особенное и совершенно непостижимое. Не отказывайся от этого дара.

Лаура поднялась на ноги, опираясь о ручку кресла в котором сидела.

— Я хочу, чтобы моя жизнь стала такой, как прежде, когда не было всей этой магии, заклинаний и викингов, путешествующих во времени.

— Понятно. Тогда, надо думать, ведьму в своей жизни ты тоже не потерпишь.

— Тетя Софи, я вовсе не… Софи подняла руку.

— Я на первом же поезде возвращаюсь в Нью-Йорк.

— Как вы можете!

— Я не могу изменить себя, Лаура. — Со­фи поднялась с кресла с достоинством короле­вы, встающей с трона. — И я не могу оставать­ся там, где нетерпимы к тем, кто чуть-чуть отличается от большинства.

Лаура стояла около камина, глядя, как Софи направляется к двери. Она чувствовала, как внутри нее шевелится, пробуждаясь, одиночес­тво, которое, как ей казалось, ушло навсегда.

— Тетя Софи, пожалуйста, не уезжайте!

Софи остановилась у двери.

— Прости меня, Лаура. Я не могу здесь оставаться. — Она оглянулась через плечо, и на ее губах появилась печальная улыбка. — Надеюсь, ты поймешь, как драгоценен дар лю­бви. Я надеюсь, что ты поймешь это, пока не слишком поздно.

Лаура обхватила себя руками, пытаясь рас­топить лед одиночества, холод отчаяния, про­никавший в ее кровь. Слезы жгли ей глаза, пока она смотрела, как ее тетя выходит из комнаты. «Вы не понимаете, — прошептала она пустой комнате. — Как я могу быть уверена, что то, что я чувствую, — действительно любовь?»

— Папа. — Лаура постучала в дверь каби­нета на втором этаже.

Ответа не было.

Мгновение она стояла в коридоре, раздира­емая противоречивыми чувствами, не зная, как отец примет ее. Цепи, выкованные сегодня ут­ром, были такими непрочными! И то, что она собиралась сделать, могло разорвать их. Она повернула ручку и отворила дверь.

Дэниэл сидел за столом в бордовом кожа­ном кресле. Одна его рука, сжатая в кулак, лежала на полированной столешнице розового дерева рядом с пустым бокалом из-под бренди. В другой руке он держал карманные часы.

— Папа!

Он не замечал ее присутствия, по-прежнему глядя на циферблат.

В его густых волосах виднелись глубокие борозды, как будто он водил руками сквозь густые, темные волны. Галстук съехал набок, первые несколько пуговиц рубашки были рас­стегнуты. До этого мгновения Лаура ни разу не видела своего отца растрепанным. Он всег­да был безупречен… И непроницаем. Он пол­ностью владел своими чувствами и своим ми­ром. И вот этот человек исчез, стоило Софи щелкнуть пальцами.

Лаура прислонилась к двери, закрывшейся с тихим щелчком.

— По-моему, нам нужно поговорить обо всем, что случилось.

Дэниэл сидел как окаменевший, его лоб прорезали глубокие морщины. Солнечный свет проникал сквозь высокие окна за его спиной, окружая его заревом, боровшимся с тьмой, исходившей из него, с тьмой, которая поразила его душу.

Лаура была знакома с этой тьмой; ее саму наполнял тот же мрак боли и сомнений.

Она подошла к нему, чувствуя, как каждый удар сердца отдается в горле.

— Папа, я понимаю, какое потрясение ты испытал.

Он не ответил, все так же глядя на часы, как человек, застывший во времени.

Она подняла с пола его темно-серое пальто и набросила его на спинку чиппендейловского кресла, стоявшего около окна.

— Ты должен понять, что тетя Софи ос­талась точно такой же женщиной, какой она всегда была.

Он стиснул зубы, и на его щеке заиграл желвак. Лаура остановилась около отца, глядя на его склоненную голову, на руку, лежавшую на столе, на часы на его ладони с золотой цепочкой, свисающей с края стола. Стекло ча­сов отражало солнечные лучи, затемняя стрел­ки. Но внимание ее отца было приковано к фо­тографии, вставленной в крышку часов. К зо­лотой крышке был прикреплен овал, вырезанный из большого фото — портрет Со­фи, какой она была больше двадцати лет на­зад.

— Тетя Софи мало изменилась с тех пор, как был сделан этот снимок.

Дэниэл захлопнул крышку, сжав часы в ру­ке.

— Ты давно знала о ее… — Он заколебал­ся, постучав ребром ладони по столу. — Ты давно знала о ее… талантах?

— Около недели. До тех пор она сама о них не подозревала.

Он поднял на нее темные глаза, полные боли.

— Она не знала, что она… она… — Он про­чистил горло. — Она узнала только несколько дней назад?

— Она открыла в себе эти способности, когда Ридли нашел эту книгу в винном по­гребе.

Дэниэл нахмурился.

— Как я припоминаю, Ридли в тот день едва не сломал лодыжку. Какое совпадение!

— Папа, мне кажется, тетя Софи собира­ется уехать.

Дэниэл постучал кулаком по лакированной столешнице.

— И ты позволишь ей уйти из твоей жиз­ни? — продолжала Лаура, не получив ответа.

— Подозреваю, что она едет на метле.

Лаура смотрела на него и видела, что его боль слишком напоминает ее собственную.

— Ты знал тетю Софи с трехлетнего воз­раста. Ты когда-нибудь видел, чтобы она при­чинила кому-нибудь зло?

— Нет. — Он смотрел на стиснутый кулак, из которого высовывалась цепочка часов. — Но это не меняет того факта, что она… ведь­ма, — сказал он едва слышным голосом.

— Да, она ведьма. Но что это меняет?

— Ты сама видела, на что она способна, — он махнул рукой, и золотая цепочка сверкнула в солнечных лучах. — Она — ведьма! Настоя­щая, взаправдашняя ведьма!

— Однако я не вижу, чем она отличается от нас. — Лаура смотрела на сжатый кулак отца, но внутренним зрением видела Коннора и боль в его красивых синих глазах. Действительно ли он великий обманщик? Или просто человек со способностями, которых она не понимает?

Она ощутила внутри себя дрожь, вызван­ную сомнением, которая грозила уничтожить ее, если она слишком глубоко проникнет в правду.

— Ты — ирландец. Это делает тебя иным в глазах таких людей, как Эстер Гарднер. Но делает ли это тебя хуже их?

— Это не одно и то же. Я не могу за­ставить книгу летать по комнате, — пробор­мотал он.

— Ты считаешь, что тетя Софи сможет по­вредить тебе одним из своих заклинаний?

— Нет. — Он не сводил взгляда со своего сжатого кулака. — По крайней мере не целенаправленно.

— И я тоже не верю. — Непрошеный голос Коннора шептал в ее памяти: «Я никогда не сделаю тебе ничего плохого… Ты — мое серд­це». И ей почему-то было очевидно, что эти слова искренние. Коннор никогда не причинит ей никакого вреда по своей воле. — Папа, ты не должен допустить, чтобы тетя Софи уезжала. Ты любишь ее, а она любит тебя.