Следователь по особо секретным делам - Алла Белолипецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это было еще что! В своем стремлении сохранить добытое в этом мире добро душегуб пошел гораздо дальше – благодаря тому, что здешние обитатели не чувствовали физической боли. В мочки обоих своих ушей Василий Комаров вонзил золотые наконечники от генеральского аксельбанта, золоченый шнур которого он закинул себе на спину – наподобие конской уздечки. А в правое его ухо была, помимо этого, воткнута золотая женская серьга с грушевидной жемчужиной – единственная, не парная. Как она попала к нему – с учетом того, что нападал он исключительно на мужчин, – оставалось лишь гадать.
Мнимый пьяница в ивняке продолжал тянуть свою песню: «Меж двумя хлебородными нивами…» И шаболовский душегуб, шевеля в воде ногами, чтобы поддерживать себе в вертикальном положении, повернулся в сторону певца. При этом уши его навострились в самом прямо смысле слова: его ушные раковины зашевелились, изогнулись. А острия золотых наконечников в них нацелились вверх и асинхронно закачались вправо-влево, как если бы за ушами негодяя сидели два хулиганистых гнома, которые всем и каждому демонстрировали раззолоченные до зеркального блеска детородные органы.
Николай крепился секунды три или четыре, а потом всё-таки не выдержал: даже не рассмеялся – разразился гомерическим хохотом. И его хохот полетел над прудом, заглушая и пьяную песню, и хлюпанье разгребаемой воды, которое производил поплывший к берегу душегуб. При этом левой рукой Василий Комаров делал неширокие гребки, а правую руку прижимал отчего-то к боку.
4
Скрябин перестал смеяться, сделав над собой героическое усилие, когда Василий Комаров, увешенный украшениями, как веревка прачки – бельем, вылез на берег. Тут же певец в кустах умолк – оборвал на полуслове фразу «Будут песни к нему хороводные…» А сам Николай наконец-то сумел разглядеть душегуба по-настоящему.
Лицо у того выглядело одутловатым и набрякшим водой – что было и понятно. А пуля расстрельщика не только разворотила негодяю затылок – она еще и пробила ему щеку, выбив, должно быть, несколько зубов. И теперь это отверстие с неровными краями прикрывала изнутри проложенная между щекой и языком золотая вещица – то ли монета, то ли округлый медальон. Губы Василия Комарова совсем пропали, подбородок втянулся, а волосы, покрытые ряской,поредели до такой степени, что больше походили на тонкую рыболовную сетку. Что же касалось его глаз… Николай уразумел теперь, почему Комаров полагался на слух, выискивая певуна на берегу. Глаза душегуба полностью побелели – утратили все призраки радужки. То ли на них возникли гигантские бельма, то ли их обесцветила здешняя густая вода.
Но, едва Николай подумал об этом, как душегуб посмотрел прямо на него: черные точки зрачков на его глазных яблоках всё-таки уцелели, хоть и были теперь не больше крапинок на спине божьей коровки. Скрябин тоже вцепился в него взглядом, вытянул перед собой руку и помахал брегетом на золотой цепочке – который в этот момент стал похож на самодельный мячик Ганны Василевской.
– Вот, смотри! Я знаю, ты хочешь эту вещь заполучить.
И медленно, спиной вперед, старший лейтенант госбезопасности отступил на два шага.
– А ты ведь, мил человек, не пьян. – Голос душегуба звучал так, словно рот его был набит кашей; дыра в щеке давала о себе знать. – И ты не таков, каковы тут все.
С этими словами шаболовский душегуб вскинул правую руку. И Николай понял, что Василий Комаров держал её плотно прижатой к боку не просто так.
На днях, читая в архиве НКВД материалы комаровского дела, Николай обратил внимание, что тупой предмет, которым душегуб проламывал головы своим жертвам, в ходе следствия так и не обнаружили. И теперь до Скрябина дошло, почему так вышло: слишком уж обыденным этот предмет являлся. В правой руке Василий Комаров сжимал сейчас длинную деревянную ручку от сковороды с чугунной насадкой на конце: чапельник или сковородник, как именовались такие съемные ручки в просторечии. В одной коммунальной квартире с Николаем жила не только Елизавета Павловна Коковцева, но и немолодая супружеская чета, оба – из фабричных рабочих. И соседка Скрябина постоянно грозила своему мужу, когда тот заявлялся домой в подпитии: «Вот я тебе чапельником голову размозжу!» Хоть никогда и не пыталась привести эту угрозу в исполнение.
И, едва Скрябин об этом вспомнил, как прямо возле его лица что-то с посвистом рассекло воздух. Николай успел отпрянуть – но лишь чудом. Чугунный наконечник чапельника обдал его мелкими густыми брызгами, а Василий Комаров мгновенно отвел руку назад – привычно и ловко делая новый замах.
У самого Николая ничего, кроме золотого брегета, в руках не оказалось. Этими часами, будто кистенем, он взмахнул перед белоглазой мордой шаболовского душегуба, рассчитывая выиграть хоть пару секунд времени, и крикнул, что было сил:
– Сюда, быстро!
Он даже не мог оглянуться – проверить, исполнено ли его приказание.
Комаров не утерпел – попробовал схватить брегет свободной левой рукой. Однако промахнулся, цапнул один воздух. И, грязно выругавшись, снова взмахнул своей палицей.
Николай хотел отпихнуть страшное орудие убийство при помощи своего особого дара, вот только – не сумел этого сделать! Чапельник колыхнулся в руке душегуба, но не выпал из неё. Ручка сковороды лишь слегка изменила траекторию своего движения, так что её чугунный наконечник не ударил Николая по голове, а всего лишь задел по касательной его левое плечо. И впервые в этой Москве Скрябин испытал боль: резкую и внезапную, словно к плечу ему приложили брусок раскаленного железа. В него еще никогда не попадали из огнестрельного оружия, но он успел подумать: если бы попали, ощущения были бы такими же.
Скрябин ясно понял: если орудие шаболовского душегуба всё-таки ударит его по голове, ему придет конец – настоящий, не мнимый. И он не только застрянет в этом мире навсегда – никогда не вернется в настоящую Москву. Он еще, скорее всего, станет имбецилом наподобие тех, кого Василий Комаров награждал ударом чапельника в этом вроде бы нереальном мире. Примитивное орудие убийства явно обрело здесь свойства, которые сближали
