Он. Она. Другая (СИ) - Лия Султан

— Сабин, — выдавливаю из себя ее имя, но не могу продолжать дальше. Галстук сдавливает шею, душит, перетягивает кожу. Расслабляю его, чтобы дышать стало легче.

— Таир, я говорила с ней, объясняла, что ты работаешь за границей и любишь ее. Просто одни дети жестоки, другие чувствительны.

— С каждым днем она отдаляется от меня, — озвучиваю ей свои страхи, потому что вижу в ее глазах сострадание, которого не заслуживаю за все, что ей сделал. Я верю, что Сабина никогда не пойдет на подлость и никогда не станет настраивать дочь против меня. У нее душа чистая.

— Просто ты уехал именно тогда, когда она стала более осознанной. В три она еще мало что понимала. А сейчас наша дочь иногда выдает такие вещи, до которых я бы сама не додумалась, — украдкой улыбнувшись, говорит Сабина. — Могу тебе предложить только одно. Запиши видео для нее. Скажи, как ты ее любишь, как скучаешь и еще что-нибудь хорошее. А ей его покажу.

— Думаешь, это поможет?

— Не знаю. Попробуй. Нафиса отойдет. Ей просто нужно время.

Время…Нам всем оно всегда нужно. И всегда его не хватает. И всегда ты пытаешься ухватиться за него, а оно утекает безвозвратно как песок сквозь пальцы.

Глава 21. Первый раз

Сабина

Планов на День Победы было громадье. Собирались втроем поехать в парк 28 панфиловцев и возложить цветы к Вечному огню, ведь наш с Ирадой дедушка был ветераном. Он умер, когда мы были маленькими, но я помню, что каждое 9 мая родители возили нас к нему, а потом в парк. Так это стало доброй семейное традицией на День Победы, которую я хотела передать Нафисе, но…

В ночь на девятое у меня поднялась температура, тело выкручивало, суставы болезненно ныли, а градусник показывал 39.7. При этом ни тебе кашля, ни насморка. Жаропонижающее помогло, но ненадолго, потому что через часа все повторилось. Отправив Нафису и Ираду в парк, я снова выпила таблетку и вырубилась. Проснулась от настойчивой вибрации мобильного и неохотно потянулась за ним.

— Да, — просипела в трубку, даже не посмотрев, кто звонит.

— Любимая?

Вот черт! Несмотря на температуру резко сажусь на кровати, отчего голова начинает кружится. Я все еще никак не могу привыкнуть к тому, что он называет меня любимой, и у меня от этого слова, его низкого голоса и интонации, бабочки в животе порхают, как сумасшедшие. И голод здесь не при чем.

— Нариман! — восклицаю хрипло и тут же прочищаю горло. Вот уже несколько дней он в командировке в Китае

— А что с голосом? — спрашивает серьезно.

— Я…мм…заболела. Температура.

— Какая температура? Что болит? Ты врача вызвала? — сыплет вопросами строго.

— Зачем врача? Мне же не четыре, — отшучиваюсь. — Просто поймала вирус, надо отлежаться.

— Лежи! — велит Нариман. — Я позвоню Айман, скажу, что у тебя больничный!

— Нет-нет! Х Я сама ей позвоню. Пожалуйста. И так уже все всё знают о нас.

И это правда. До поездки в Китай мы приезжали и уезжали вместе. Да что там, заходили в центр, вместе и собирали на себе удивленные, а где-то и разочарованные взгляды коллег. Зато в бухгалтерии теперь меня никто не задевает и лишних вопросов не задает. А кто рад, тот это уже показал.

— Пусть знают. Мне может кричать о тебе хочется, — усмехается Нариман.

— Нет, кричать не надо. Лучше скажи, когда прилетаешь?

— Послезавтра.

— О, здорово. Как раз суббота, — молчу несколько долгих секунд, думая, стоит ли говорить это первой, но не могу удержаться. — Я скучаю. Очень.

— Я сильнее, моя… — Господи, только бы не сказал “моя девочка” — ненавижу эту фразу, — милая.

Всё, я окончательно, бесповоротно, безнадежно влюбляюсь в него все сильнее и сильнее. А “моя милая” — это контрольный в самое сердце, на поражение. В наших стремительно развивающихся отношениях все кажется в новинку, несмотря на опыт за плечами. В первом браке я бежала впереди паровоза, признавалась в любви, ластилась, выпрашивала нежность и заботу. Сейчас же Нариман окружает меня всем этим сам, будто в теплый кокон заворачивает.

После разговора с ним все-таки удается поспать, но сны, как это обычно бывает при лихорадке, странные, запутанные, страшные. Сначала снится, что я стою в зале ожидания аэропорта и высматриваю в толпе прилетевших Наримана. По громкоговорителю уже давно объявили, что рейс из Поднебесной приземлился, но моего мужчины все нет и нет. Люди с чемоданами проходят мимо меня, а я все еще жду и борюсь с тревогой. Наконец, вдалеке замечаю знакомую, высокую фигуру, но лица разобрать не могу. Машу ему рукой, зову по имени. Он в ответ поднимает ладонь, а другой рукой катит за собой чемодан. Срываюсь с месте и бегу к нему навстречу, несмотря на заградительную ленту. Впечатывшись в широкую каменную грудь, схожу с ума от его тепла и близости, после чего тянусь за поцелуем и только тогда с ужасом обнаруживаю, что это не Нариман, а Таир.

Стоит не шелохнувшись, смотрит на меня свысока, кривит рот в презрительной ухмылке и молчит.

Ору дурниной на весь пустой аэропорт, а открыв глаза, не сразу понимаю, что я в кровати. Холодный пот выступает на лбу, мокрая майка липнет к телу, простынь и пододеяльник тоже влажные. Я хорошо так пропотела после жаропонижающего, но бонусом получила очень страшный сон. Надо свести к минимуму общение с бывшим мужем и не любезничать с ним, когда звонит, а сразу отдавать телефон дочери. Он мне уже никто. Никто.

Девчонки возвращаются с прогулки после обеда. Нафиса — довольная, с воздушными шариками, а Ирада загадочная и взволнованная. Не успев разуться, бежит к окну на кухне и несколько минут смотрит непонятно куда и на что.

— Ирад, ты чего? — спрашиваю, когда она, наконец, отходит от него и пройдя к раковине, включает воду и подставляет под струю пальцы.

— Не постоял, — пожимает она плечами грустно. — Сразу уехал.

— Кто? — подхожу сзади и обнимаю сестру.

— Аслан.

— Какой Аслан? — не понимаю сначала, о ком речь, но потом все же доходит. — Тот самый Аслан? Дубайский.

— О, как звучит, — горько усмехается она. — Аслан Дубайский. Прям как Лоуренс Аравийский.

— Мам, дядя Аслан купил мне шары! — на кухне появляется Нафиса, которая все никак не отпускает разноцветную охапку.

— Мы встретили его случайно в парке. Он тоже пришел возложить цветы. Его дед тоже был ветераном.

— Я покажу шарики По, — говорит Нафиса и убегает к своей панде