Хищники - Анатолий Безуглов

Гай замолчал.

– Так почему вы все-таки стреляли в Авдонина? Что руководило вами? – спросила Дагурова.

– Хотел одним махом разделаться со всеми неприятностями…

– Воспользовались моментом?

– Если хотите… Ну, с этими чертовыми соболями… Авдонин ведь не успокоился бы! Как же, выпустить из рук такую золотую жилу!… И потом, Нил… Честно говоря, он мне много крови попортил. А получилось бы, что это он Авдонина… Ну, в порядке самообороны. Во всяком случае, Осетрова из заповедника убрали бы… Вот какие мысли были у меня…

– А Флейта? – спросила Дагурова.– Ну, этот несчастный бродяга? Вы его видели?

– Бича? Да, я чуть не наткнулся на него… Когда Нил побежал на центральную усадьбу, я спустился с обрыва, чтобы забрать рюкзак. Не хотел оставлять улик… Смотрю, кто-то возится возле Авдонина. Ба! Да это, думаю, тот сумасшедший, которого приютила Аделина… Он что-то вытащил из рюкзака, кажется, шкурки. Потом схватил карабин Авдонина и заковылял прочь. Я взял рюкзак и бегом пустился опять же по верху распадка домой. Успел буквально за минуту перед приходом Марины…

– Создавали себе алиби?

– Да.

– Еще один вопрос… Аделина?…

Гай вытер покрывшийся испариной лоб.

– Какие у вас были отношения?– уточнила следователь.

Гай вздохнул.

– Может быть, я бы и женился на ней. Но Марина, память о матери… Девочка ведь знала, что мать была актрисой, боготворила ее. А тут простая женщина… Мы с Аделиной прятались, словно воровали нашу любовь.– Гай нервно потер руки.– Знаете, Аделина не такая, как кажется. Она тонкая натура. В ту пору, раньше, она просто вся светилась! И я был счастлив. Да, мы с Аделиной были счастливы,– повторил он и, подумав, добавил: – Испортил все я сам… Обидел ее…

– Но как вы решились после всего этого поднять на нее руку?

– Понимаете, карабин мне Аделина действительно сдала. Давно. Но я надеялся, что она догадается и возьмет грех на себя: скажет – потеряла. С нее взятки гладки, ведь не убивала… А она уперлась, стоит на своем. И вы ухватились за этот конец. Стали тянуть ниточку… Ну, думаю, все, не выпутаться мне. Сон потерял. Вот тогда-то, разозлившись на нее, я и надумал навести капитана на Кучумову – подкинув в колодец ружье… А потом уже пришла эта страшная идея: если Аделина утонет, все подумают, что она покончила с собой в раскаянии за убийство. В Кедровом знали: вода – ее рок. Ей это напророчили в детстве. Это была вторая жертва… Третья – Осетров… На болоте… как цепная реакция,– вздохнул Гай.

– Как же вам удалось заманить Аделину в лодку? Сами ведь говорите, боялась озера?

– Сказал, что нашел, мол, то ее ружье, ну «Барс-1», на острове. Вы видели, наверное, на Нур-Гооле есть небольшой островок… Она вначале не поверила, а потом… Дальше вам все известно… Боже мой, вы не представляете, как меня перевернуло сообщение, что Марина – студентка. О чем мечтала всю жизнь! Я до последней минуты был уверен, что она не поступит. Когда уезжала сдавать экзамены, уговорил не брать много вещей, можно потом приехать за ними… Я думал, я считал: мир состоит из таких, как Авдонин, Груздев.– Гай опять тяжело вздохнул.– Выходит, я заблуждался. И это заблуждение будет очень дорого мне стоить, может быть, даже жизни! Я знаю, у меня все опишут и отберут… Но у меня к вам просьба… Огромная, человеческая. Не отбирайте у моей дочери деньги, которые лежат в сберкассе на ее имя. Это честные деньги. Я откладывал до ее совершеннолетия из своей зарплаты. На них нет грязи! – Он вдруг обхватил лицо руками и разрыдался, приговаривая: – Моя девочка! Я виноват перед тобой! Что тебя теперь ждет? Даже встретить некому.– Немного успокоившись, Гай спросил следователя: – Скажите, а если в институте узнают обо мне? Марину не оставят?

– Дочь непричастна к преступлению, а следовательно, ее никто не тронет,– успокоила его Дагурова.

Ольга Арчиловна возвращалась вечером в «академгородок». Было удовлетворение: следствие подходит к концу.

«Ну хорошо, преступник изобличен. Дальше – суд. Наказание. Но дошла ли я до самой глубины истины?– спрашивала себя Дагурова.– Ведь раскрытие преступления только выявление результата. За человеком, преступившим закон, лежит нечто большее. Вся жизнь».

И она вспомнила свой разговор с Меженцевым о Достоевском. Что человек – это тайна. Раскрыла ли она тайну Гая?

Мотивы, по которым он оказался вечером 27 июля на обрыве распадка и стрелял в Авдонина, как будто бы ясны. Стечение обстоятельств. Трагических. Не выдержал Гай ударов судьбы, озлобился. И все же это не случайное стечение обстоятельств. Если рассуждать логически, Гай был готов к преступлению. Сначала пошел на сделку с совестью, затем на убийство. Конец в какой-то степени закономерен для данной ситуации.

Ольга Арчиловна невольно сравнивала судьбу Гая с судьбой Нила Осетрова. Парень тоже оступился. Был под судом. Но ведь это оказалось эпизодом в его жизни. Значит, дело в человеческой натуре, материале, из которого создан человек.

Когда у Гая началось падение? После знакомства с Авдониным? Или раньше – после случая на таможне, когда рухнула его спортивная карьера? Нет. Нет. Еще раньше. С тех пор, как Гай возил с отцом во Владивосток корзины цветов на продажу, когда они с отцом ловчили, старались продавать втридорога! Вот оно, начало конца…

Или еще раньше? Дагурова вспомнила: на вопрос, когда начинается воспитание ребенка, один мудрый человек ответил: за сто лет до рождения. И воспитывать надо не только видимыми поступками, поведением (какие-то действия можно скрыть, замаскировать). Нет. Детей воспитывает вся жизнь.

Цепь времен. Ответственность поколений. Родители Гая даже не ведали, кого растят. Серьезные испытания оказались ему не под силу. А что он оставил дочери, во имя которой, ради счастья которой творил зло?

Да, зло творит только зло. И кого во всей этой истории было до слез жалко – так это Марину. Судьба ее была незавидной. Но не посеяны ли уже и в ней подобные семена? Пока что привлекательные стороны жизни для этой девочки представлялись лишь в виде дорогих вещей, в ослепительной славе кинозвезды. Ну а вдруг не получится из нее звезда? Не сломит ли девушку преступление, совершенное отцом? Выдержит ли она этот удар?

И как поступить завтра, когда прилетит Марина? Кто ее встретит? Ольга Арчиловна могла, конечно, сама, но посчитала это неудобным. Поймет ли Марина? Да и другие…

Перебирая в уме всех жителей заповедника, Ольга Арчиловна все больше приходила к мысли, что никто лучше не подходит для этой деликатной миссии, чем Нил Осетров. Во всяком случае, сейчас он ближе всего Чижику, ближе, чем, допустим, Сократовы или семья Резвых…

В «академгородке» Ольгу Арчиловну встретили все те же Пясецкие, уже смирившиеся со своим ожиданием. Дагурова сказала Сусанне Аркадьевне и ее сыну, что теперь они могут забрать Геннадия Вавиловича из больницы и отвезти в Москву. Пясецкий-младший расчувствовался и подарил Ольге Арчиловне диск с записями произведений в своем исполнении, снабдив его надписью: «Очаровательной Ольге Арчиловне с уважением!» Он сказал, что постарается разыскать кантату Петра Ильича Чайковского, написанную на юбилей училища правоведения, в котором учился великий композитор (об этом Пясецкому рассказала Ольга Арчиловна), и обязательно добьется ее исполнения, а сам будет играть партию первой скрипки.

– Это в знак уважения к труду работников юстиции,– несколько пышно закончил молодой скрипач.

Мать и сын почти всю ночь не спали. За тонкой стенкой слышался их негромкий разговор.

Ольга Арчиловна тоже долго не могла уснуть. Она все размышляла о Марине Гай. Как устроится ее жизнь дальше? Что из нее получится?

Отцы и дети… Наследственность… Что передал своей дочери Федор Лукич? Ученые считают: наш характер и будущее поведение заложено с рождения в генах. Но, может быть, эти самые гены Марины здоровые и она взяла от родителей только хорошие? Дагуровой хотелось верить в это.

А сын Флейты? Ведь у него тоже не очень, казалось бы, крепкая наследственность. У Геннадия Вавиловича развилась психическая болезнь…

Затем Ольга Арчиловна невольно подумала об Антошке. И у нее самой теперь большая ответственность. Наверное, трудно воспитывать своего, но еще труднее – приемного ребенка. Сможет ли она быть достойным примером для сына?… Каким вырастет Антошка? Хорошо, если бы как Нил… Нил… Нил… Да, теперь все ясно с Аделиной, и она завтра обязательно зайдет в райисполком, райком комсомола, ОСВОД, чтобы оформляли документы о награждении Нила медалью за спасение…

В студенческие годы, да и теперь Ольга Арчиловна нечасто смотрела телевизор – может быть, потому, что передачи ей кажутся неинтересными, а может быть, просто свободного времени нет, и если уж найдется час-другой, так лучше почитать книгу… Но вот одну передачу, так случилось, она смотрела дважды: первый раз – по первой программе, а второй – по четвертой. Как сейчас помнит: за «круглым столом» в непринужденной атмосфере сидели известные всему миру советские космонавты и незнакомые ей писатели. Обсуждали они проблему, которая волновала ее давно,– поведение человека в экстремальных ситуациях. Так вот, один космонавт, а точнее – Рукавишников, рассказав о своих волнениях и переживаниях во время полета с болгарским космонавтом, когда отказал двигатель и стыковка стала невозможной, на вопрос писателя, что он почувствовал после того, как экстремальность миновала, ответил: «Представьте себе, что вы несете на себе тяжелый мешок картошки, и несете долго, далеко… Кажется, конца не будет… Устали. Но вот дошли, сбросили этот тяжелый, как свинец, груз и облегченно вздохнули. Вот так и я в тот раз». Ольге Арчиловне очень понравился ответ. Просто, по-земному, но каждому ясно, понятно, если даже он ни разу в жизни мешки с картошкой не носил.