Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков. - Иван Черных

Дед тоже храпел на печи — на все лады. Акулина заворочалась, давая, видно, знать, чтобы Пикалов шел к ней. Он неслышно поднялся. Подошел к двери-калитке, легонько надавил на нее. Раздался оглушительный скрежет. Пикалов вздрогнул от неожиданности и замер. Понес его черт в дверь, когда перегородка выше колен начинается. И ведь помнил, что петли скрипят… Слава богу, дед не проснулся. И Ваня рулады на все лады выводит.

Пикалов постоял немного, лег на пол и двинулся вперед по-пластунски. Продвижение его остановил страшный удар в лоб. Из глаз посыпались искры. Поначалу он ничего не мог понять, лежал ошеломленный, скрюченный болью. И лишь когда зашуршала солома и тоненький голосок проблеял: «Бе-э-э», он понял, в чем дело.

«Чтоб ты сдохла!» — мысленно пожелал он козе, отползая обратно. Желание очутиться рядом с горячим телом Акулины отпало. Ему было и больно, и смешно. Внезапно его озарила мысль послать по своему пути Серебряного. Коза и теперь на страже, перебирает копытцами, охраняя своих чад.

Пикалов растолкал друга.

— Чего ты? — зевнул во весь рот Серебряный.

— Тс-с. Там Акулина тебя ждет.

— Какая Акулина? — никак не мог понять Ваня.

— Акулина, хозяйка, которой ты предложение хотел сделать, — не упустил случая подколоть Пикалов. — Иди, она ждет тебя. Меня отшила, говорит, капитана подай. Понял? — Ваня наконец сообразил, что к чему, повернулся на другой бок, сказал беззлобно:

— Пошел ты с ней к черту.

— Да ты что? — толканул его в бок Пикалов. — Она к нему со всей душой, а он… Такая женщина… Не позорь наши Военно-Воздушные Силы.

Сопя и вздыхая, Ваня нехотя поднялся.

— Только не через дверь — скрипит. Под загородку, вот сюда, — напутствовал Пикалов, слыша, как вблизи зашуршала солома и нетерпеливо стукнули копытца.

Ваня опустился на пол и едва пополз, как раздался тупой удар и победно-торжественное: «Бе-э-э!»

Серебряный ткнул кулаком уткнувшегося от хохота в подушку друга и лег, отвернувшись к стенке…

Рано утром, еще до света, их поднял дед и, найдя в сарае два бревна, приготовленных, по его словам, для ремонта сарая, отдал им:

— Пользуйте, вам они теперь нужнее.

Погода, как и предсказывал первый старичок, действительно разведрилась, небо прояснилось, и вчерашнюю хлябь схватило тонкой корочкой.

Пикалов и Серебряный подложили под задние колеса бревна и без особого труда выбрались на дорогу. Отнесли в сарай старику бревна, поблагодарили его и тронулись в обратный путь. Когда рассвело и они глянули друг на друга, на вздувшиеся на лбу шишки, громко захохотали.

…В течение 27 февраля наши войска вели наступательные бои на прежних направлениях…

(От Советского информбюро)

Как Пикалов и предполагал, подполковник Омельченко хватился Серебряного еще ночью. Помощник ответил, что дежурный поехал проверять посты. Но Омельченко был не из тех простачков, которых можно в два счета обвести вокруг пальца: он передал помощнику приказание, как только дежурный вернется в часть, позвонить командиру полка в штаб. Серебряный вернулся утром. Помощник передал приказание подполковника. Ваня грустно вздохнул, пожал плечами и констатировал:

— Кажется, влип. — Спросил у помощника: — Он еще в штабе?

— Нет, в столовую пошел.

Ваня поправил фуражку, шинель под портупеей и, подмигнув Пикалову — все, мол, будет в порядке, — зашагал в столовую.

Не возвращался он с полчаса и вернулся не один, а с молоденьким лейтенантом, недавно прибывшим на пополнение, без красной повязки на рукаве — повязка была у лейтенанта. Голова Вани была низко опущена, и капитан казался еще ниже ростом.

«А женщины его любят», — совсем некстати подумалось Пикалову.

— Финита ля комедия, как писал Лермонтов, — сказал, грустно усмехнувшись, Ваня. — Омеля решил трибуналом меня переделать. Принимай, лейтенант, всю эту хурду-бурду, — кивнул он на уставы, лежавшие на столе стопкой, журнал приема и сдачи дежурства, ящик с патронами в углу. — И помни: первое дежурство тебе передал потомок великого князя Иван Серебряный.

Пикалов дружески положил ему на плечо руку:

— Ты не расстраивайся, все образуется. Сдай дежурство и иди отдохни… Меня Омеля не спрашивал?

— А ты при чем? О тебе я словом не обмолвился.

— Ну ладно, я пошел. Надо переодеться, мне же занятия с радистами проводить.

— Топай.

На улице Пикалов мысленно похвалил себя за удачу и за смекалку: теперь капитан Серебряный, «потомок великого князя», сидел у него на крючке намертво. Сегодня вечером или завтра Блондине завершит дело. Ваня слишком честолюбив, чтобы сменить свою штурманскую профессию на рядового пехотинца. Он предпочтет выпрыгнуть с парашютом в тылу врага, и Пикалов в этом ему поможет. Но это крайний случай, если действительно вздумают его судить военным трибуналом, хотя Пикалов был почти уверен, что до этого дело не дойдет: штурманов сейчас и без того не хватает и подготовить их не так просто, а Серебряный, несмотря на все его недостатки, отлично ориентируется в воздухе и бомбит снайперски. Если Омельченко с этим не посчитается, то посчитаются другие, более высокие начальники. И Пикалов опять-таки придет на помощь Ване. А Ваня ценить дружбу умеет…

17/III 1943 г. …Боевой вылет на разведку с фотографированием аэродрома Багерово…

(Из летной книжки Ф.И. Меньшикова)

Весна сорок третьего пришла на Северный Кавказ дружная, стремительная. До самого марта держались морозы, потом зарядила непогодь — дожди со снегом. И вдруг все в один день переменилось: небо очистилось от облаков, ветер стих, и землю залили синь неба да яркое, по-летнему знойное солнце. Аэродром быстро подсох и заполыхал слепящими, как само солнце, одуванчиками. Зазвенели в небе жаворонки, загорланили на уцелевших деревьях грачи, латая старые гнезда, нежно и переливчато выводили рулады ласточки, сидя на карнизах у своих мазанок, помогая людям хоть на минуту забыть о войне, о том, что на каждом шагу их подстерегает смерть.

Лейтенант Туманов стоял около своего бомбардировщика и с интересом наблюдал за птицами — единственными, наверное, в природе счастливыми и беззаботными созданиями, которые всюду найдут себе уютный уголок, ни от кого не зависимыми, никому не обязанными… Воробьи ошалели от радости, то пулями носятся друг за другом, то, собравшись в стаю, верещат и бранятся, как девчонки на перемене, стараясь перекричать друг друга. И от этого яркого солнца, от обилия цветов и веселого гомона птиц у него на душе было радостно и грустно.

Он увидел, как от соседнего самолета к нему направился командир полка подполковник Омельченко. На лице тоже радость, улыбка. Предупреждающим жестом остановил летчика, собравшегося отдать ему рапорт: