Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

сомневаться не пришлось — был он куда свежее, чем казался. Ночью шел снег, но на трупе не было ни снежинки. К нему шла отчетливая цепочка следов — сам пришел. Один.

И вот…

Только был это не взрослый человек, а подросток с тонкой длинной шеей, торчащей из слишком просторного ворота перешитой шинели, с россыпью первых прыщиков на лице, с губами, измазанными шоколадом.

— К Борису Ефимовичу шел… — вздохнул Ангел, поднимая отлетевшую папку с нотными листами. — Скрипка, второй класс…

Он задумчиво напел мелодию.

— Фальшивишь в третьем такте, — пробурчал Моня. — Сбегай до своего Бориса Ефимовича, спроси…

— А если он помер, он старенький же был…

— Ага, помер и учеников принимает, — Моня почти рыкнул на Ангела, и тот бросился выполнять приказ начальства.

Когда Ангел ушел достаточно далеко, Моня приобнял Давыда за плечи.

— Дава, котик, возьми себя в руки.

— Ну ребенок же. Сколько ему? Лет десять?

— Да нет, кажется, старше, лет двенадцать, — вздохнула Арина.

— Да какая разница! Десять, двенадцать… Ты понимаешь, он ребенка убил. Вот так вот взял — и убил. Потому что мог. Как бутылку высосал, скотина.

Арина еще раз посмотрела на труп. Мальчик был худенький, с острым носиком. Рядом валялись толстые очки. Хороший такой мальчишка, из книгочеев, мечтателей …

— Борис Ефимович говорит, что это Фелек Коваленко. Вроде, из школы для Особых. Сегодня утром был на уроке, соседи подтверждают…

— А родные, близкие?

— Мама у него в Ямской слободе живет, но где — Борис Ефимович не знает…

— А что-нибудь еще твой Борис Ефимович говорил?

— Что я олух и что зря в музыку не пошел… И что Коваленко в отличие от меня был приличным мальчиком, уроки не прогуливал, нож с собой не таскал…

— Вот, может, если бы таскал… — вздохнул Моня. — Ладно, пойдем.

Больше Арину на выезды не брали — Давыд подсуетился. Мол, зрелище, противопоказанное женщинам в столь деликатном положении. Арина злилась на него — несмотря на зиму, в кабинете у нее было жарко и душно, хотелось на улицу. Но и без выездов времени больше не стало — обычная привычная работа давалась с трудом, все плясало перед глазами.

Но Арина все равно уходила в отпуск без удовольствия. Что будет, когда она останется дома одна? Не зазвенит ли вокруг нее прежняя пустота?

Впрочем, зря беспокоилась. Домашние дела затянули ее полностью, с головой. Это было так странно, так непривычно — убирать, готовить, покупать продукты… А еще — шить крохотные чепчики и распашонки, подрубать пеленки, вязать носочки, шапочки и кофточки. Забытые, но такие приятные дела.

Давыд о работе рассказывал мало — впрочем, рассказывать было нечего. Обычная рутина, до которой эксперт Особого отдела в силу должности касался лишь краешком.

Коллеги иногда наведывались в гости — кто чаще, кто реже. Моня, понятное дело, заходил регулярно. Где-то раздобыл плетеную коляску с белым кружевным верхом и цинковую ванночку — и гордо вручил Арине. Про дела же рассказывал чуть ли не меньше Давыда. Сводил все к светской болтовне, забавным завиральным сплетням и анекдотам. Как-то признался, что Давыд запретил ему рассказывать Арине о работе, чтобы та не разволновалась.

Чаще всех забегал Ангел. Чуть ли не каждый день — то на обед (Давыд смотрел неодобрительно, но сам подкладывал Ангелу супа или каши), то вечером, освободившись. Вот этот рассказывал все, что видел, — в красках и деталях. Правда, в его историях он всегда был героем, а остальные — восхищенным хором, но что поделаешь — мальчишка.

Новый Год справляли по-семейному, за чайным столом. Выпили чаю с пирогом, дождались полуночи и легли спать. Арина с Белкой пытались вытолкать Давыда к Моне, чтоб хоть повеселился, — но тот сказал, что будет скучать и волноваться.

Моня пришел сам, утром первого числа. Раздал подарки, устроил суетливую праздничную обстановку на пустом месте, одним фактом своего присутствия, от пирога отказался, клятвенно обещал Арине устроить в ее честь большой бал, как только будет возможность, — и убежал.

Ангел же пришел в обед второго января.

Когда Давыд вернулся, перед Ангелом стояла миска щей с куском мяса, а сам гений сыска разглагольствовал о ночной операции.

— А Мануил Соломонович сказал Николаю Олеговичу, чтоб не шел. Мол, не надо ему этого, потом жалеть будет. И Леокадия Викентьевна туда же, не ходи, мол. А он ни в какую. И вообще, говорит, по-хорошему, эти склады — его дело. Потому что Особый след — Особым следом, а имущество со складов вполне обычным путем тырят.

Давыд прошел к столу, рассеянно поцеловал жену и взял кусок хлеба.

— Руки вымой, — вздохнула Арина и обеспокоенно оглядела мужа: — Ты что такой серый?

— Да устал как черт, — он грузно уселся на стул, — прямо с утра в барскую усадьбу вызвали. Как делишки — как детишки… все как обычно. Смешно, но он больше про тебя спрашивал, чем про меня. Похоже, вы с маленьким теперь главные герои этой оперетки. Как он, кстати?

— Лягается, как жеребец.

— Это он молодец! Мужчина должен уметь драться! — Давыд притянул к себе Арину, положил руку ей на живот.

— Но не с родной же матерью!

— Да, тебе этот конфеток передал. Говорит, от них мозг развивается. И это… вместо папирос. Не знаю, что за конфеты — никогда таких не пробовал. Этот расхвастался, мол, новинка, нигде пока таких нет, чуть ли не во Львов за ними ездил.

— Да врет, как всегда.

— Ну ты не бойся, я одну съел — до сих пор жив. Нормальные конфеты. Только вкус непонятный.

— А на обертке что пишут?

— «Конфета-загадка». Загадочные они.

— Да что там за загадка? Лимонные, кисленькие, — подал голос обиженный невниманием Ангел. — Карамельки и карамельки.

— Я же говорю, врет. Будет он за карамельками во Львов мотаться, — улыбнулась Арина, разворачивая конфету. — Но ничего так, вкусные. И картинка забавная — с медведиком.

— А у меня с самолетом была, — опять встрял Ангел. — Там еще загадка про него.

— О! Точно! Тут про медведя:

Косолапий лохматий

Мед люблю собi шукати,

Цiлу зиму люблю спати

Вiдгадай, як мене звати.

Давыд аккуратно расправил фантик.

— На стенку повесим, пусть маленький читать учится. И картинку смотрит — забавная.

— А хотите, я еще разных выпрошу?