Княжий остров - Юрий Сергеев

— Нет, Сказал, что ты графом зовешься, и все…

— Да-а, было времечко! Граф де Терюльи, неуловимый авантюрист мирового класса. Так об этом писали шанхайские газеты.

— Ты что, там тоже был? Вроде как земляка встретил…

— Если нас не перестреляют в этих лесах, как перепелов, то на уклоне лет я засяду за мемуары. Но только кто поверит, что я, к примеру, продал за шесть миллионов долларов Зимний дворец в 1917 году? Что с этой кучей денег мы с прапорщиком кутили в Париже и нам хватило шести миллионов всего на полтора года.

— Не бреши! Зимний дворец продал, кому?

— Американцам. Я как-нибудь тебе все подробно расскажу, долгая история… Я просто наслаждался тупостью людской, но как лихо, братец, как лихо вышло! Даже самому не верится. Потом несколько месяцев был королем одной маленькой европейской страны.

— Сказки сказываешь?

— Отнюдь, я только иногда снисхожу до лжи, до святой лжи. Не время сейчас для сентиментальных воспоминаний.

— Да уж, не время. Изболелась душа за Николая. Как он эту болотину одолеет? Ить потонет! И нам потом его смерть не отмолить. Могли бы оторваться и так от немцев.

— Вряд ли. Паренек тот умница… Он с этого острова их может долго держать, не подступятся. Меня всегда поражала сметливость русского народа и его настырность. Именно сметливость, не хитрость и китайский обман под улыбочкой. Ведь Николай избрал единственно верный путь, жертвенный, Спаситель его охранит…

Смеркалось. В тусклом отсвете зари Егору почудилось на острове шевеление человека, но потом все расплылось в прожорливой кисее вечернего тумана. По небу высыпали ядреные звезды, блеяли в полете бекасы, били коростели в травах, где-то близко ухнул филин, и Егору пришла на память та непонятная сова, что заступила ему путь на пашне и дозволила поглядеть удивительное знамение восхода — волов и пахаря на небесах.

Лежали во тьме и тревожно вслушивались. Земля жила помимо их забот. Возились и вспискивали мыши в траве, зудели сверчки и комары. Кто-то потрескивал сучьями, что-то шуршало и всхлипывало, суетилось и искало Пропитание, шевелилось вокруг.

— Напугал колдунами, теперь они нам тут зададут! — прошептал Егор. — Водяные и кикиморы повылазят из болота и давай щекотать до смерти!

— А ты перекрестись и молитву сотвори. Вся нечисть и отступится, — ответил Окаемов. — Или большевикам креститься неприлично? Тогда как же вы нечистую силу одолеете? Ведь могут прижиться оборотни среди вас, в дом и райский сад коммуны поналезет чертей разных, нехристей. Кроме молитвы и креста, их ничем не отгонишь. Проверено веками.

— Да будет тебе! Геолог я и золотопромышленным делом занимался. За что винишь? За императора и революцию я не ответчик.

— Все мы в ответе. Все… Запустили бесов в русскую хату, на русскую землю. Воздастся же внукам нашим и правнукам.

— Ты как поп наш станичный пророчишь. Батюшка красных антихристами звал, а сам с казаками шел на них с винтовкой и порол штыком, я помню на его рясе кровь.

— Казачий поп особый, это святой Георгий. Не нам его судить… Вы, казаки, военная нация. Если поп шел в штыковую атаку, знать, не стало другого исхода просветить людей. Сила потерялась в слове… А все же это страшно, все перемешалось в России, ежели на рясе кровь людская, братская. Наказание нам великое… Бог лишил нас Слова… За похвальбу и гордыню… за самообольщение… За устремление от духовного совершенствования — к материальному благу и земному раю, сулимому дьяволами…

— Тише! Вроде бы кто-то бредет по топи?

Все явственнее доплывали всплески воды и чавканье грязи.

— Николай! — негромко позвал Быков.

— Тута я, ага… дождались. Я уж не чаял вылезть, чуть не стонул. Кабы не жердины… все…

Он вышел к ним и устало плюхнулся на кочку.

— Ну как ты там? Где немцы? — не вытерпел и спросил Егор.

- Лежат, как снопы… перемолотил почти всех. Дуриком выперли на чистое место и залегли. Кажись, отступились, пока собак у них нету, надо скорей бежать.

- Передохни и поешь малость. — Егор сунул ему в руки последние три сухаря.

- Ага, стомился чуток, но винтовку не бросил, хоть и патронов мало осталось. Хорошее ружьишко, само попадает… Вот бы мне ево, когда в окружениях бедовали! А ежель бы кажнему бойцу дать?! Ить пока немцы бегут атакой, их всех можно перещелкать на валёж.

Шли всю ночь через лес почти ощупкой. Чуть не повыпарывали глаза о кусты и к утру уперлись опять в чистое болото. Быков решился передохнуть и осмотреть на рассвете, куда их нелегкая занесла и как дальше быть. Малость вздремнули, тело студила мокрая одежда, жались друг к другу, норовя согреться под плащ-палаткой. Егор очнулся первым от болезненного забытья. Огляделся. Солнце еще не взошло, над болотом таял легкий морок тумана, сквозь него проступал могучий лес другого берега. Вдруг он увидел, как туда идет по болоту согбенный человек с посохом в руке и котомкой за плечами. Идет споро, как по ниточке, прямо. Только хлюстает вода под его шагами. Егор протер глаза, но видение не исчезло. Человек вскоре пропал в лесу на том берегу. Егор выпростал из чехла прицел винтовки, стал внимательно разглядывать через оптику болото и далекий берег. Ясно, что болото непроходимо, и взяло удивление, как смог тот человек преодолеть многие илистые топи и даже озерца.

Солнце выбралось на небо и осветило лес за трясиной. Был он коряв и могуч, такого им еще не встречалось за весь путь. Особо привлекало внимание огромное дерево непомерной толщины, оно великаном стояло по пояс средь зелени крон. Когда солнце выпило туман, Егор растормошил своих спутников, и они пошли за ним, вдоль берега. Болото открывалось настоль обширным в обе стороны, что обходить его не было желания. Быков внимательно смотрел под ноги и искал следы утреннего привидения. Скоро увидел едва приметную тропинку: кто-то прошел, осыпав с травы росу. Она обрывалась у берега, и по воде едва виделся след средь раздвинутой ряски, как утка проплыла. Он забрел и вдруг почуял ногами притопленную стлань из двух толстых жердин.

— Егор! — окликнул его с берега сержант. — Тут нам не пролезть, придется в обход.

— Пролезем! Выламывайте шесты, и за мной.

Когда Селянинов подал ему длинную палку, Быков уверенно пошел через болото, разгребая коленями ряску. Сзади опять послышался удивленный возглас Николая:

- Ты поглянь! Егор, ты откель прознал о стлани? Бывал, что ль, тут?

— Во сне привиделось, — отшутился он, удерживая шестом равновесие на шевелящихся под ногами топляках.

Всего за полчаса они одолели болото и ступили на берег. Почти сокрытая густыми травами дорожка вела их в глубь леса. Все вокруг завалено буреломьем и павшими от старости обомшевшими деревьями. Здесь была какая-то особо плодородная и полезная для их роста земля. Папоротники вымахали в рост человека, кряжистые стволы возносились под самое небо. Лес полон гомона птиц и гула пчел. Скоро перед их глазами открылась обширная поляна. Посреди нее рос великан дуб невероятной толщины у основания, а высоко над лесом расходились венцом ветви-стволы в два обхвата толщиной. Дуб окружало прясло изгороди с двумя воротами, а к корням прилипла ветхая избенка с поросшей травами крышей. Часть поляны занимала возделанная земля, уставленная суслонами ржи и полегшей сухой ботвой картохи. А за этим полем высился на закрайке огромный курган на половину леса высоты, конус его мохнатился кустарниками и деревьями, неведомо было его происхождение для понимания, ибо беглецы не видели еще подобного на своем пути. Перед курганом полукругом стояли покосившиеся и почерневшие каменные столбы в два роста человека.

— Обитель! — уверенно и изумленно промолвил Окаемов, когда увидел древнего согбенного старца, сидящего под дубом.

Старец отрешенно глядел на суету пчел, снующих через леток одного из ульев-дуплянок, расставленных на колышках у избы. Его изжелта-белые волосы стелились по плечам, сокрытым самотканым рубищещ. Порты закачены выше колен. Он брал корявыми пальцами пчел за крылышки и придавливал их к худым ногам, лечил целебным ядом ревматизм. Движения его были размеренными, смиренный лик покоен, длинная белая борода падала меж ног и путалась с травой. Рядом бил из земли чистый ключ-ручей.

Над головами пришлых тихим гулом шелестела листва патриарха дуба, свежий ветерок опадал на поляну и доносил хлебную сытость от снопов ржи, медвяную спелость трав и настои цветов.

Каменный четырехликий идол, с мечом у пояса, устало глядел от кургана на незваных гостей сквозь мглу столетий, грелся и жмурился от неги яростного солнца красного.

* * *

Лето от сотворения мира 7449, от рождения Христа 1941, старец Сухматиев Серафим сын Афонасьев Божиею же помощью крепящийся истиной вере сто и один год белом свете обители святой живяху. Си человец зверя ли и птицу и скотину бессловесну, Богом не повелено ясти, токмо траву сенну, корень всякой, жито печено. Зело скудно. И победи нечестиву плоть своя богодарованных молитвах великих.