Комиссаржевская - Валерия Носова

— Значит, ты не до конца верила!

Без веры в людей, в справедливость, в любовь она не представляла свою жизнь. А между тем на глазах у нее рушились и вера, и справедливость, и любовь.

Федор Петрович стал подолгу задерживаться в Петербурге. Приезжая в Марьино, он всегда чем-то был недоволен. Его раздражало все: и беготня детей по дому, и задержавшийся на полчаса обед, и просто плохая погода. Он мрачно ходил из комнаты в комнату. Мария Николаевна молча садилась за фортепьяно. Они старались скрыть от детей семейные раздоры, но и девочки бросали свои забавы, расходились по углам, догадываясь и ожидая чего-то грозного и непоправимого.

Непоправимое случилось вскоре, но без них. Вера узнала от Викентия о разговоре отца и матери со слезами и упреками. Комиссаржевский поспешно уехал в Петербург.

Спустя несколько дней Вера и Надя, как обычно, возвращались с прогулки усталые, с охапками полевых цветов. На черной крышке фортепьяно лежало письмо. Увидев бледное заплаканное лицо матери, девочки бросились к ней.

— Это от папы, — стараясь говорить спокойно, показала она на заштемпеленный конверт. — Нужно быть мужественными, девочки, отец оставил нас!

Долго и молча, прижавшись друг к другу, стояли они втроем у знакомого окна. Красно-золотистые лучи заката гасли в сразу опустевшей гостиной Потом промелькнула в сумерках лента поезда. Как будто ничего не случилось.

Но Вера уже знала, что так же, как поезд, прошло ее детство.

ДРАМА ЛЮБВИ И ЖИЗНИ

И вот сестры снова стоят у окна Но это другое окно. За ним — мостовая петербургской улицы, по которой, громыхая, тянутся телеги, груженные то ящиками, то бочками, то тугими мешками Это Гончарная улица, возле железнодорожных товарных складов. Обратные подводы мчатся порожняком, подпрыгивая и грохоча на булыжной мостовой.

Марьино давно продано. Мать не только согласилась на развод — она приняла вину на себя и оплатила все расходы по делу.

Отец женился на княжне, и ребенок их, Федор Федорович Комиссаржевский, получил законного отца. Вернувшись из-за границы после брачного путешествия, Федор Петрович не возобновил контракта с театром и поселился в Москве.

Надю удалось поместить на казенный счет в женский институт при содействии сводного брата Федора Петровича — дяди Паши, врача Свято-Троицкой общины. Вера перешла из Виленского института в Рождественскую гимназию.

Сестры одинаково не интересовались классными занятиями. Надя воевала с педагогами в институте, Вера — в гимназии. Они обе не выносили расписаний, застывших правил, определенности, порядка ни в школе, ни дома.

Простая размеренность в укладе жизни была им в тягость. За обед садились, как наказанные. Зато ночью Вера вставала с постели и начинала искать в шкафу или в буфете кусок хлеба, уверяя, что вкуснее ничего на свете нет.

Чтобы развеять грустное настроение домашних, Вера прибегала к сценическим импровизациям. Она ставила два крёсла рядом и, пересаживаясь с одного на другое, вела живой разговор между Петром Ивановичем и Марией Семеновной — всегдашними и любимыми персонажами ее театра.

Восхищенная игрою сестры, Надя принималась уговаривать Веру:

— Ты бы, Вера, пошла в Александринку, прямо к директору и показала бы ему хоть твою старую деву. Ты так замечательно изображаешь, как она кокетничает, как воображает, что в нее все влюблены… Ты только покажи директору все это, он сразу возьмет тебя в труппу. А там уже все — и слава и деньги…

Вера слушала как зачарованная, но потом со вздохом прерывала соблазнительницу:

— А интриги? Ты забыла об этом? Забыла, как папа ненавидел дирекцию за постоянное интриганство? Горбунов разве не говорил, что и сами артисты готовы заклевать всякого, кто не сумеет себя отстоять….

Надя должна согласиться с доводами сестры и, в свою очередь, вздыхая, думает вслух:

— Господи, но как же нам помочь мамочке? Может быть, нам поступить куда-нибудь на работу?

На табачную фабрику, например? Берут там подростков, как ты думаешь? Тебя возьмут, а меня?

— Не знаю, может быть, берут, а может быть, и не берут. А может быть, бог нам поможет, встретится какой-нибудь миллионер, влюбится в меня, сделает предложение, а я скажу ему: «Да, я согласна, но только если вы обеспечите на всю жизнь сестру и мамочку…»

— А если он старый, лысый, безобразный, как в песенке Мусоргского?

На такого рода возражениях мечтательный разговор обрывался. Мысль о сцене была гораздо ближе Наде. Через того же дядю Пашу, домашнего врача крупных фабрикантов Рукавишниковых, ее пригласили на каникулы в их имение под Петербургом на станции Сиверской, где они устроили народный театр. Надя сыграла там несколько ролей. Зимой ее отпросил у матери старый знакомый для участия в клубном спектакле. Надя решила, что станет актрисой, и теперь уже Вере приходилось отговаривать сестру от этого решения.

Мысль о замужестве, как выходе из тяжелого положения семьи, казалась Вере более практичной. Она даже приняла одно предложение и вышла из гимназии, сделавшись невестой.

Однако против столь раннего брака резко и решительно восстал Федор Петрович, и ему удалось расстроить свадьбу. Вера примирилась, не жалея о потерянном женихе. Вразумительные доводы отца против поспешности в решениях, связывающих людей на всю жизнь, она запомнила. Но предотвратить новые встречи, естественно вспыхнувшую первую, настоящую, глубокую и восторженную любовь они не могли.

В те годы в Петербурге и в светских и в артистических кругах одинаково радушно принимали красивого молодого художника, интересного пейзажиста. То был граф Владимир Леонидович Муравьев, сын герольдмейстера Муравьева и внук Муравьева-вешателя, прославившегося жесточайшим разгромом польского восстания и получившего за то свой графский титул.

При первой же встрече с Верой Федоровной избалованный средой и воспитанием светский красавец влюбился в дочь знаменитого тенора, а вскоре вызвал ответное искреннее, наивно-романтическое и пылкое чувство. Сближение началось в мастерской художника. Он рисовал один за другим портреты прелестной девушки, обожая и ревнуя, то дерзкий, то нежный, сжигаемый и связанный страстью.

Очарованная художником Вера не замечала его легкомыслия и сама готова была на самые невероятные и наивные поступки.

— Нам надо проверить наши чувства, — сказала она однажды Муравьеву.

— Как? — выходя из-за мольберта, спросил он.

— Не будем встречаться два месяца! — объявила Вера Федоровна. — Тогда все станет ясно.

— Хорошо!

Влюбленные приняли решение без спора, но если светский красавец мог забыться в лесу, гоняясь за зайцем или лисою, то Вера Федоровна считала дни добровольной разлуки. Жених, явившийся в Петербург за день до назначенного срока испытания, еще не успел отойти от пьяного лесного угара, как Вера Федоровна рано утром прибежала к нему.