Дичь для товарищей по охоте - Наталия Вико

Савва благодарно поцеловал ей руку, и Андреева с царственным видом опустилась в кресло лицом к двери.

В гримерную постучали и через мгновение комната заполнилась гурьбой восторженных почитателей. Морозов отошел к стене.

Мария Федоровна вскинула руку в знак прощания и растворилась среди цветов и восторгов.

Домой Савва пошел пешком. Чувствовал себя счастливым. «Богиня! Просто богиня!» — повторял он мысленно вновь и вновь, все еще не веря, что такая женщина — красивая, утонченная, талантливая, окруженная толпой восторженных поклонников, любого из которых могла поманить одним движением изящного пальчика, выбрала именно его. Понимал, что с каждым днем, с каждой новой встречей все более попадает под ее колдовское, манящее обаяние, растворяется в темных глазах, сходит с ума от случайного легкого соприкосновения, но ничего с собой поделать не мог, да и не хотел. Рядом с Марией Федоровной он вновь открыл в себе способность любить.

«Коготок увяз — всей птичке пропасть!» — выскочила из подсознания несвоевременная мыслишка.

«Ради такой женщины и птички не жаль! — отмахнулся Савва. — А истинная любовь — всегда жертва».

— Савва Тимофеевич! Приветствую вас! — из поравнявшегося с ним экипажа выглянула развеселая кудрявая голова.

«Федька Данилин, — узнал Савва. — С большим азартом проматывает свалившееся на него наследство».

— Чегой-то вы пешком разгуливаете, Савва Тимофеевич? — Гуляка вылез на подножку экипажа. — А где же ваш знаменитый автомобиль? Неужто сломался? — заливисто расхохотался он. — И то — лучше лошадок ничего нет! Может подвезти? Еду, гляжу, бредете, голову повесили, будто потеряли чего…

— Езжай, езжай! — отмахнулся Савва.

«Нет. Не потерял. Скорее — нашел. Конечно — нашел!» — улыбнулся он собственным мыслям.

Зима на переломе веков выдалась снежная, вьюжная. Сугробы, обрамлявшие московские тротуары, с каждым днем поднимались все выше. Дворники до изнеможения расчищали дороги, будто соревнуясь с ней — кто кого. Вскоре на помощь дворникам пришло весеннее солнышко, прогревшее промерзшую Москву и оживившее веселые ручьи, которые наперегонки побежали вдоль домов и улиц, вызывая бурный восторг детворы.

Зимы в этом году Савва почти не заметил…

Вернувшийся из Берлина Морозов сидел в кресле в уютном кабинете Марии Федоровны и с удовольствием слушал рассказ о поездке театра в Ялту, чтобы показать Чехову «Чайку» и «Дядю Ваню». Радостно-возбужденная Мария Федоровна расхаживала из угла в угол, и оттого Савве то и дело приходилось поворачивать голову вслед. Делал он это с удовольствием. Андреева была хороша — в светло-бежевом, домашнем платье из мягкой шерсти, со слегка растрепавшимися волосами и румянцем на лице, выглядела как молоденькая девушка.

— Вышло так, что в Ялте сейчас Бунин, Куприн, Скиталец, Мамин-Сибиряк, — старательно перечислила она известные Савве имена. — Мы все собирались вечерами у Антона Павловича, который оказывал нам самый радушный прием и, кажется, был очень доволен. А уж эти писатели, Савва, такой необычный народ! Каждый из них считает, что именно он велик, а остальные — так… — небрежно махнула она рукой. — Кстати, познакомились с Максимом Горьким, — Мария Федоровна загадочно улыбнулась. — Знаешь, Савва, так интересно, когда вначале знакомишься с произведениями, а потом с их автором. — Она снова улыбнулась своим мыслям. — Право же, очень интересно! Ведь страшно разочароваться, каждый из нас рисует свой образ писателя. Но здесь — никакого разочарования! Горький сразу приковал к себе всеобщее внимание. Представь, Савва, — высокие сапоги, разлетайка, длинные прямые волосы, грубые черты лица, рыжие усы. И, ужас-то какой! — все время чертыхается. Но все это так мило! Нет, Савва, ты только представь.

Морозов слушал с полуулыбкой, не перебивая. Давно ее не слышал…

— Двигается он легко и плавно, — продолжила Андреева, — несмотря на рост, но все время руками размахивает, — перейдя на широкий шаг, забавно изобразила, как размахивает руками Горький.

Савва одобрительно рассмеялся и полез в карман за портсигаром.

— И вот об одном вечере хочу тебе сказать, когда все писатели у Антона Павловича собрались, — Мария Федоровна приостановилась. — Да интересно ли тебе?

— И то, разве не заметно? Продолжай, продолжай, Маша, — улыбнулся Морозов, любуясь хозяйкой.

— Чехов на диване сидел, поджав ноги, и с улыбкой внимательно слушал. — Она протянула Савве пепельницу. — Прямо как ты сейчас. Горький всех убеждал, что, нет, ты только послушай! — потребовала она, заметив, что Савва опустил глаза, прикуривая. — Что «Толстой и Достоевский принесли великий вред русскому народу, стараясь пресечь, остановить и удержать историю его развития». Каково? Все его, конечно, слушали и молчали, а когда он ушел, стали возмущаться и кричать: «Какое нахальство Как он смеет! Самоучка!» Но, это, Савва, только, когда он ушел. Даже Чехов нахмурился: «Что же вы это все ему самому не сказали?» Вот такой народ писатели.

Андреева накрутила на палец локон, мимоходом скользнула взглядом по своему отражению в зеркале, и вдруг весело спросила:

— А не хотите ли, Савва Тимофеевич, пельменей отведать?

— Не откажусь. При условии, что вы, Мария Федоровна, мне компанию составите.

— Составлю, Савва Тимофеевич, составлю Пойдемте же! — Андреева распахнула дверь в столовую и направилась туда легкой, пружинистой походкой.

«Разве что не подпрыгивает Маша, как девчонка!» — отметил про себя Морозов.

Устроились за круглым столом, уже накрытым к обеду, на котором стараниями прислуги появилось глубокое блюдо с дымящимися пельменями, посыпанными мелко нарубленной зеленью и чесноком.

Андреева наклонилась к блюду и, прикрыв глаза от удовольствия, втянула аромат.

— Голодная, похоже? — Савва застелил колени салфеткой.

— Страсть как голодна! — весело кивнула Мария Федоровна, подставляя тарелку прислуге.

— То-то я гляжу, как про пельмени заговорила, так глаза заблестели ярче, чем когда про Горького рассказывала, — с усмешкой заметил он и проткнул вилкой пельмень. Тонкое тесто растаяло во рту, уступив место сочному комочку мяса.

— Отменно — похвалил Савва и принялся неспешно опустошать тарелку. — Очень у вас, Мария Федоровна, повар хорош. Мясо какое сочное! Телятинка?

— Телятинка. А к ней вдобавок — свинина, курятина, да булка елисеевская, — пояснила Андреева, демонстрируя неожиданную осведомленность в делах повара. — А повар действительно отменный! Умный, красивый, талантливый, — задумалась, какие бы еще достоинства назвать, но решила подвести итог. — Страсть как мне нравится! — хитро взглянула на Савву, который недоуменно поднял брови и замер с вилкой в руке. — Марией Федоровной зовут — небрежно сказала она и звонко рассмеялась.

— Неужто сама делала? — изумился Морозов. — Ну, мастерица Вот уж удивила!

— Да я-то что, — промокнула она губы салфеткой, бросила на стол и перешла на диван, указав Савве рукой на зеленое бархатное кресло напротив. Это ты, Савва, мастер на всяческие неожиданности.

Савва благодарно улыбнулся и бросил взгляд на каминные часы.

— Торопишься куда? — перехватила Мария Федоровна его взгляд.

— Маша, голубушка, как ни прискорбно, но мне идти пора. Встреча важная с князем Голицыным. Необычный, кстати, он человек. Пятнадцать лет изо дня в день запирается вечерами в кабинете и ведет дневник, пишет о делах общественных и семейных. Для потомков, коим наше беспокойное время может показаться интересным. И жена у него — чудесной души женщина. — Морозов снова покосился на часы. — Ну, все, не обессудь, идти мне надобно!

— Иди, иди, Савва, не переживай. У меня тоже кое-какие дела имеются.

Морозов, поцеловал Марии Федоровне руку, но, пройдя через комнату, остановился в дверях.

— Хотя, знаешь, уходить мне прямо скажем, не хочется. Уж больно повар у тебя хорош.

— А плохого повара какой резон держать! — рассмеялась Андреева.

Как только за гостем закрылась дверь, Мария Федоровна, мгновенно став серьезной, поднялась с дивана, подошла к телефону и назвала телефонистке номер.

— Дядя Миша? Я через час буду. Задержалась немного. Сами знаете — дела…

Солнечные лучи заливали столовую мягким золотистым светом. Савва, сидя напротив Зинаиды за столом, отрешенно размешивал ложкой сахар в тонкой фарфоровой чашечке, не замечая озабоченного взгляда жены.

— Отдохнуть тебе, Саввушка, надо! Посмотри, на кого похож стал. Почернел весь, глаза покраснели. Подумать только, фабрика столько сил отнимает, а ты еще химическое акционерное общество основал зачем-то. И к чему только ты его в Германии зарегистрировал? Теперь еще и туда ездить придется.

— Это не должно тебя заботить, Зина, — нахмурился Савва. Не любил говорить с женой на такие темы. Не женского ума это дело.