Терновый куст - Давид Айзман

Леа. Помочь?..

Коган. Видите ли… собственно для этого я и зашел сюда… Это дело интимное, близко касающееся нас обоих.

Меер. Я сейчас уйду.

Слепая. Поведите меня, пожалуйста, домой, Меер.

Коган. Нет-нет, оставайтесь!.. Я вас даже прошу: Оставайтесь… Может быть, вы даже понадобитесь… Ваше содействие понадобится… (К Лее.) Слушайте, зачем мы будем скрывать и играть в прятки? Лучше прямо: мой Александр влюблен в Дору.

Леа. Это его дело.

Коган (поспешно, предупредительно). Ну да, разумеется я не вмешиваюсь… Нравится она ему — пусть… Пусть делает что хочет… Конечно, вы понимаете сами, какую партию мог бы составить мой Александр.

Меер. Мог бы взять… сорок тысяч приданого.

Коган (высокомерно). Сорок?.. А почему не сто?.. И почему не первую красавицу? И не из первого аристократического дома?..

Леа. Силой вашего Александра не тащили…

Коган (мгновенно меняет тон, почти просительно). Боже сохрани!.. Разве я это говорю?.. Я ничего не думаю и не говорю… Влюбился так влюбился. Твое дело… Пусть… В другое время — я вам откровенно скажу, — в другое время я бы таки еще поговорил с ним. Я бы еще показал, кто я. (Опять впадает в наглый тон.) Я отец, я тысячи трачу, он будет мне влюбляться!.. Да, но теперь, при теперешних обстоятельствах… И пусть уж он лучше делает по-своему. Пусть женится, пусть… Но чего я от него хочу, так это чтоб он уехал.

Меер. Куда уехал?

Коган (быстро, горячо). Куда угодно! Пусть уедет, пусть сегодня же уезжает из города… Здесь готовится бог знает что. Баррикады, революция, восстание… я знаю?.. И я боюсь за Александра — он же везде первый, — я не хочу, чтобы он был здесь.

Леа. Так с ним и говорите об этом.

Коган. Я?! А какую силу имеют для него мои слова?.. Мы что-нибудь значим для наших детей?.. Когда родители тысячи на них тратят, здоровье свое отдают, кровь свою — тогда дети принимают; а когда совет, когда просьба, то дворник будет иметь больше голоса, чем отец… Э, не время теперь жаловаться!.. Я буду ему говорить до завтрашнего утра, и ничего не выйдет, а если скажет ваша Дора одно слово — он мгновенно исполнит.

Леа. Вы мне даете неудобное поручение.

Коган (с тайным страхом, с тайной надеждой постепенно и горячо). Ах, боже мой! Но ведь поймите!.. Дора тоже может ехать. Ведь я согласен. Я и на это согласен. Я даже прошу об этом. Я дам деньги. Сколько хотят денег — дам. Пусть только согласятся, пусть только сейчас покинут город. (Воодушевляясь сильнее, с мольбой.) Слушайте, я прошу вас. Я всех вас прошу (оборачиваясь к Мееру и к слепой), помогите, устройте это!.. Ведь и вам же от этого будет хорошо. Ведь вы же так пострадали. Еще мало? А я дам деньги… Я для всех дам… (Почти плача.) Ведь один сын у меня! Я должен его спасти… Я хочу его спасти… Я уже имею хороший пример — вашего Мануса. Я не хочу, чтобы Александр погиб… Возьмите, сколько нужно, денег и уезжайте… Всей семьей… Куда хотите — в Берлин, в Вену, в Карлсбад. Вы там успокоитесь. И вы полечите там вашего мальчика. Первые профессора… санатории… воздух… вода минеральная… И Самсон выздоровеет…

Слепая. Самсон неизлечим.

Коган (быстро, почти страстно, минутами сквозь слезы). Излечим!.. Излечим!.. Вы не знаете, какой за границей воздух!.. Там все вылечиваются… У меня двоюродный брат еще не так болен был, нарыв в печенке был, и всё — и вылечился… Только согласитесь, только уезжайте, только устройте мне это!

Слепая. Едва ли можно это устроить.

Коган. Но почему?.. Отчего?.. Если Дора, если все вы… будете убеждать его…

Слепая. Ожидай пятницы, будет тебе горячая лепешка.

Коган. Вы говорите — война… Хорошо, пусть война… Но уже достаточно вы жертвовали для этой войны, Леа!.. Вы имеете право отдохнуть.

Леа. Мануса нет… Зачем мне отдых?

Меер. Ну положим?.. Леньчик, Дора — для них надо бы…

Коган. Ведь вы поймите. Что должно сделаться — сделается. И без ваших детей сделается. И восстание, и беспорядок, все… А вы спасете то, что остается вам от вашей семьи, себя спасете.

Леа (медленно, задумчиво). Да, это хорошо. Я бы хотела… я бы должна… спасти Ленечку… вылечить его… Да-да… я бы хотела…

Коган (с надеждой). Ну?! Так делайте же!.. Скажите им!.. Доре, Александру… Сегодня! Пусть сегодня же сядут в поезд… Куда хотят пока, лишь бы из города… А мы тут возьмем им паспорт и все… вещи перешлем… Деньги я дам!.. Сколько угодно дам, пусть берут… И Самсона и мальчика вашего пусть сейчас же берут.

Меер. Это, знаете, Леа, план. Это счастливый план.

Леа. Из него ничего не выйдет.

Коган (со страхом, точно с высоты упал). Ой… Что вы говорите!..

Леа. Ничего не выйдет, Дора не согласится.

Коган. Не согласится?!.

Слепая (язвительно). Воздух и у нас есть, не только в Карлсбаде…

Леа. Никогда не согласится. Сколько бы мы ни советовали.

Коган. А если мы будем умолять?.. (Теряясь, близкий к отчаянию.) А если пригрозим?.. А если… я плакать буду перед ними?..

Слепая. Видали они слезы и другие.

Меер (с сожалением, вздохнув). А был бы хороший план.

Леа. Ничего не поможет.

Коган. Но ведь… Но ведь они должны же нас понять… Ну у них идеи — революции, пролетариат, восстание… Пусть, все это пусть!.. Они таки правы, они тысячу раз правы!.. Но ведь и мы же что-нибудь значим… Мы ведь тоже люди, мы ведь родители. Ведь жить невозможно!.. Каждый день ждешь несчастья, каждый час ждешь удара. День, два можно это вынести, но месяцы!.. Мы же не можем спокойно смотреть, как детей наших вешают… Они должны же это понять, должны же иметь к нам сострадание!..

Леа. Мы должны иметь сострадание к ним, господин Коган.

Слепая (язвительно). В Карлсбаде, конечно… цветочки растут.

Меер. Нет, ничего не выйдет. Коган. Ничего?!

Леа (тихо, спокойно). Я не могу остановить Дору… И сама Дора тоже остановить себя не может. Терновый куст потушить нельзя.

Коган (молча, с выражением испуга, долго смотрит на Лею. Потом переводит глаза на Меера, на слепую). Нельзя?.. И не хотите пробовать?..

Леа. Бесполезно.

Коган (после долгого молчания, совершенно убитый, медленно идет к двери). Я это знал… я знал это…

Уходит. В дверях сталкивается с входящими Берлом и Нейманом.

Берл. Опять он сюда припер?

Меер. Оставь ты его. Он тоже, как горбун, горе свое постоянно с собой носит.

Берл. И отлично, что такие скоты тоже испытывают горе.

Меер. Знаешь, Берл?.. Лучше два волка, чем один ты.

Берл. Есть люди, для которых я хотел бы быть стаей тигров.

Меер. От такого злого человека, как ты, сам ангел смерти убежал бы, испугался бы.

Берл. А я бы за ним погнался… и за шиворот бы его… и отвел бы его… Уж я знаю, куда его отвести.

Слепая. Все мы знаем, куда ангела смерти направить. Но беда, что не мы его, а он нас направляет… Леа, будьте так добры, отведите меня домой.

Леа. Идемте. (Уводит слепую.)

Меер. Ты, кажется, тогда только перестанешь злиться, когда перестанешь дышать.

Берл. И тогда не перестану. И издохший злиться буду.

Меер. Фу! (Раздраженный, уходит.)

Берл. Ишь добренький. (Нейману.) А я, знаете, рад, что умею злиться. Манус тоже злился.

Молчание.

Вот был человек!.. Как надоедали ему, как приставали, чтобы подписал прошение о помиловании — не подписал!.. Взял у палача петлю и сам на себя надел… А речь его!.. (Гордо, величественно, протянув вперед руку.) «Просьбы о помиловании не подпишу… Пойду на смерть с убеждением, что выполнил все, что приказывает мне долг, во славу рабочего люда и революции. И если бы после казни я мог встать, я удвоил бы усилия в борьбе…». Ах!..

Нейман. Когда здесь прощался с нами, он был странный… Но я не подозревал, что он на такое дело идет…

Берл. Ах, какой человек!.. Железный… И в сердце у него два океана было: океан любви и океан злости. (Задумывается.) А знаете, Нейман, я вот злюсь… и на вас здорово злюсь…

Нейман. На меня?.. За что же?..

Берл. За приятеля за вашего… За Александра… Ну чего вы с ним возитесь?

Нейман. Приятель.

Берл. Но… но ведь он слизняк.

Нейман. Ого! Не надо так говорить…

Берл (оживляясь). Вот, вот!.. Вот это меня и злит… Не видите вы его, не понимаете… Говорю вам: он как его папаша. Заплеванная душа.

Нейман. Берл! Я сильно бы рассердился на вас за эти слова, если бы… если бы не… (Замялся.)