Трагедия сорок первого. Документы и размышления - Владимир Шерстнев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, медленно, но уверенно, чрезвычайно опасаясь преждевременной шумихи в западных странах, обе стороны набирали темп в их движении к взаимному сближению. 22 июля 1939 года советская пресса сообщила о возобновлении в Берлине советско-германских перего-' воров о торговле и кредите, что свидетельствовало о решении советского руководства в пользу Германии.
На Западе многие государственные деятели, но далеко не все, отказывались верить в возможность советско-германского сближения. Посол США в Польше А. Биддл-младший отправил послание Хэллу 3 августа в Вашингтон, где излагал мнение министра иностранных дел Польши Ю. Бека, который не верил, вопреки циркулировавшим слухам, в возможность сближения Берлина с Москвой, по крайней мере, в ближайшем будущем. Не верил из-за фундаментальных расхождений в доктринах нацизма и коммунизма. Бек считал, что легче Западу найти какое-то взаимопонимание со странами «оси», чем нацистам с коммунистами{43}.
По-другому думали немецкие и советские руководители.
В начале августа американские послы в СССР и Германии передавали в Вашингтон, ссылаясь на американского информатора в германском посольстве в Москве: налицо улучшение советско-германских отношений, но потребуется время для устранения советского недоверия; а основываясь на информации, полученной Керком от Астахова, на советско-германских экономических переговорах наблюдается быстрый прогресс{44}.
ГЛАВА 2
23 августа во второй половине дня, между 4 и 5 часами, Риббентроп прибыл в московский аэропорт. Развивались флаги Советского Союза и германского рейха. Был выстроен почетный караул. Встречали министра иностранных дел Германии на летном поле первый заместитель наркома иностранных дел СССР Потемкин и посол Германии в СССР граф фон дер Шуленбург.
Из кремлевского кабинета Сталина в 15 час. 30 мин. после двухчасовой беседы вышли Молотов, Микоян, Жданов, Ворошилов, Берия и Л.М. Каганович. На 18 часов были назначены переговоры в Кремле. В продолговатом кабинете Молотова, в конце его, германскую делегацию (Риббентроп, Шуленбург и советник посольства Хильгер, он же и переводчик) стоя ожидал Сталин; рядом с ним стоял Молотов. После краткого официального приветствия Сталин, Молотов, Риббентроп и Шуленбург уселись за стол…
И уже в полдень 24 августа в Вашингтон была отправлена зашифрованная телеграмма Штейнгардта с содержанием итогов советско-германской договоренности. Посол Соединенных Штатов писал, что он получил «строго конфиденциальное сообщение» о достигнутом между Германией и СССР полном взаимопонимании относительно территориальных изменений в Восточной Европе, конкретно, относительно Эстонии, Латвии, восточной части Польши, Бессарабии, признанных сферой советских интересов. Телеграмма американского посла заканчивалась немаловажной констатацией: «Как мне сообщили, переговоры вел сам Сталин, который не скрывал от Риббентропа, что он давний сторонник советско-германского сближения. После заключения договора Сталин поднял тост за Гитлера и за «возрождение традиционной германо-русской дружбы»{45}.
Советский полпред в Англии Майский записал в тот же день, 24 августа, в своем дневнике: «Наша политика явно делает какой-то крутой поворот, смысл и последствия которого мне пока еще не вполне ясны. Надо подождать дальнейших сведений из Москвы. В городе смятение и негодование, особенно неистовствуют лейбористы. Они обвиняют нас в измене принципам, в отказе от прошлого, в протягивании руки фашизму… Консерваторы держатся много спокойнее. Они никогда всерьез не верили ни в Лигу Наций, ни в коллективную безопасность и сейчас гораздо проще воспринимают возврат Европы к политике «национального интереса»{46}. Через день посол писал: «Шок, вызванный советско-германским пактом о ненападении, начинает понемногу проходить»{47}.
«Только будущие события объяснят этот договор… Когда мы увидим, как меняется ситуация, мы будем знать, каковы были намерения, но не раньше» — так записал в своем дневнике корреспондент New York Post С. Графтон.
Уже во время войны, в речи по радио 3 июля 1941 г. И.В. Сталин объяснит причины, побудившие советское правительство пойти на заключение пакта с Германией.
«Могут спросить, — говорил Сталин, — как могло случиться, что Советское правительство пошло на заключение пакта о ненападении с такими вероломными людьми и извергами, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь допущена со стороны Советского правительства ошибка? Конечно, нет! Пакт о ненападении есть пакт о мире между двумя государствами. Именно такой пакт предложила нам Германия в 1939 г. Могло ли Советское правительство отказаться от такого предложения? Я думаю, что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой… И это, конечно, при одном непременном условии — если мирное соглашение не задевает ни прямо, ни косвенно территориальной целостности, независимости и чести миролюбивого государства. Как известно, пакт о ненападении между Германией и СССР является именно таким пактом. Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это определенный выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии»{48}.
25 августа 1939 г. в кремлевский кабинет Сталина на 17 часов был приглашен высший генералитет Красной Армии во главе с наркомом обороны Ворошиловым.
Сталин выступил с короткой речью, в которой сказал, что, предоставив СССР кредит в 200 млн. германских марок и взяв на себя обязательство поставить Советскому Союзу по этому кредиту не только станки и другое заводское оборудование, но также военную технику, Германия продемонстрировала, что нападать на СССР она не собирается и что только после… подписания торгового соглашения в Кремле согласились на заключение с Германией договора о ненападении 23 августа 1939 г.
В резко изменившейся обстановке Наркомату обороны и Генеральному штабу предстояло по-новому и под другим углом зрения рассматривать проблемы обороны государства, предстояло в целях предосторожности привести в боевую готовность войска западных и ряда внутренних военных округов. В связи с намечавшимся наступлением немецких войск наутро 26 августа Военным советам Ленинградского, Белорусского, Киевского, Московского, Калининского, Орловского и Харьковского округов приказывалось директивой наркома обороны поднять на большие учебные сборы все войсковые части и учреждения этих округов, в том числе и запасные части. Извещение о подъеме войск, автотранспорта, лошадей и обоза за подписью председателя Совета Народных Комиссаров т. Молотова следовало передать телеграммой до сведения председателей СНК союзных и автономных республик, председателей облисполкомов (последних — по особому списку). Генштабу предлагалось подготовить к 1 сентября новый закон о всеобщей воинской обязанности. Политуправлению РККА разрешалось призвать в кадры политработников запаса для укомплектования среднего политсостава — 2700 человек, старшего политсостава — 1200 и высшего — 100 человек с 1 сентября.
После ознакомления с линией раздела Польши Генштаб предложил изменить ее, передвинув к реке Писсе (приток Нарева), включив район Белостока в советскую сферу. Молотов немедленно, после «доработки» территориальных проблем, вызвал Шуленбурга и заявил, что линия раздела Польши принята поспешно и требует уточнения.
После того как Шуленбург связался по телефону с Гитлером и объяснил ему ситуацию, тот мгновенно согласился, и 28 августа такой протокол был подписан.
В Москве 31 августа 1939 г. немецкий посол фон Шуленбург передал Сталину сообщение от Риббентропа. Вот его текст:
«Министр Иностранных Дел Германии информировал Поверенного в делах СССР в Германии о нижеследующем: английский посол выразил фюреру пожелание относительно мирного разрешения польского вопроса и улучшения германо-английских отношений. Фюрер заявил, что польская проблема должна быть разрешена так или иначе. Что касается улучшения отношений между Германией и Англией, то он также этого желает, но при абсолютном соблюдении предпосылки, что это не затронет германо-советского соглашения, являющегося безусловным и представляющего поворотный пункт германской внешней политики на долгий срок, а также всех вопросов, касающихся Востока, Германия во всяком случае будет заниматься совместно с СССР и не примет участия ни в каких международных конференциях без СССР.
В заключение Риббентроп подчеркнул твердую решимость фюрера в короткий срок так или иначе разрешить польский вопрос. «Германская армия выступила в поход». Таково было официальное уведомление о начале Второй мировой войны. На документе отметка Сталина: «От Ш-га (31. VIII–1.IX)»{49}.