Купание голышом - Карл Хайасен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слушай, у тебя все наладится.
– Ну да, конечно. После того как мой ебаный муженек, прошу прощения за свой французский, сбросил меня за борт этого ебаного корабля в нашем ебаном круизе в честь годовщины свадьбы! Как, скажи, пожалуйста, женщине такое забыть, а? Как «пережить» такую личную катастрофу?
– Поможет, например, если увидишь, как его волокут в наручниках, – сказал Странахэн. – Почему ты не даешь мне позвонить в полицию?
Джои неистово замотала головой – как бы полотенце не слетело, подумал Странахэн.
– Мик, на суде будет настоящий кошмар – мое слово против его. Он наверняка заявит, что я наклюкалась и свалилась через перила. Я уверена, он береговой охране так и сказал. Четыре года назад я в Дейтоне сдуру села за руль под градусом, адвокаты Чаза это в два счета раскопают. «Будьте любезны, миссис Перроне, встаньте на свидетельскую трибуну и расскажите суду, как ваш дружок-теннисист бросил вас ради манекенщицы, как вы с горя выпили целую бутылку каберне, припарковали автомобиль прямо посреди бульвара Норд-Оушен и уснули…»
– Ладно, остынь.
– Но ведь так и есть? Мое слово против его.
Странахэн согласился, что в суде все может обернуться скверно.
– Это не мое дело, Джои, но как насчет денег? Если ты умрешь, Чаз разбогатеет?
– Нет.
– Даже страховки никакой нет?
– Насколько я знаю, нет, – сказала Джои. – Теперь ты понимаешь, почему я так… ну, не знаю, ошеломлена. Ему не было смысла меня убивать. Если он хотел развестись, достаточно было попросить.
Она спросила, что бы Странахэн сделал на ее месте.
– Для начала я бы снял обручальное кольцо, – ответил он.
Джои застенчиво стащила платиновый ободок с пальца и сжала в руке.
– Дальше что?
– Пошел бы прямиком к копам, – сказал Странахэн, размышляя, какие еще варианты она обдумывает. Он решил не спрашивать, потому что поднялся бриз и, похоже, сдул злость Джои. – Ты улыбаешься. Здорово, – сказал он.
– Потому что оно мокрое и щекочется.
– Что щекочется?
– Я надеюсь, что пес. Странахэн глянул под стол.
– Сель, ты очень плохой мальчик! – сказал он, хватая добермана за ошейник.
– Кажется, я ему нравлюсь, – язвительно хмыкнула Джои. – Но они все так себя ведут на первых порах.
Детективу Карлу Ролваагу место было на Среднем Западе. Он знал это в глубине души и вспоминал каждый день на работе.
Подошел бы какой угодно дальний Средний Запад: Мичиган, Висконсин, Миннесота или даже Дакоты. Преступления там, как правило, очевидны и просты, на почве банальных жадности, похоти или алкоголя. Флорида сложнее, она особенная, и тут ничего нельзя предугадать. Каждый говенный аферист Америки рано или поздно являлся сюда – так велики здесь возможности для хищничества.
– Не сказать, что я беспокоюсь за мистера Перроне, – поделился Ролвааг с капитаном.
– Уже?
Капитана звали Галло. Ролвааг ему нравился, потому что распутывал множество сложных дел и тем самым повышал капитановы ставки, хотя беседа с детективом – сомнительное веселье.
– Думаешь, он ее столкнул? – спросил Галло. – Даже если так, мы никогда не докажем.
Ролвааг пожал плечами:
– Я за него просто не беспокоюсь, вот и все.
Они пили кофе в автозакусочной на трассе 84. Было около полуночи, и Ролвааг спешил разобраться с крысами, которые шастали – а может, и не шастали – у него в машине.
– Мертвая жена, – сказал Галло, – напомни, сколько она стоила?
– Тринадцать миллионов, плюс-минус. В трастовом отделе выясняют точную цифру.
– Но муженьку не достанется ни цента, так? Даже по страховке? – спросил Галло.
– Я ничего не нашел, но пока рано говорить.
– Он законченный кретин, если соврал.
– Согласен. – Ролвааг бросил взгляд на часы. Шесть часов назад он вышел из зоомагазина. Он надеялся, что крысы не прогрызли дыру в коробке из-под обуви.
– А что нам говорят про Чаза ближайшие родственники? – спросил Галло.
– Родители миссис Перроне умерли, а единственный брат живет на овечьей ферме в Новой Зеландии.
Галло нахмурился:
– Господи, звонок обойдется недешево. Постарайся поговорить коротко и ясно.
– Точняк. – Порой, когда Галло придирался по пустякам, Ролвааг переходил на фарго[12]. Детектив переехал в Форт-Лодердейл из Сент-Пола, потому что жена необъяснимо тосковала по сырости. Десять лет спустя она вернулась в города-близнецы [13], а Ролвааг остался во Флориде и одиннадцать с половиной месяцев в году потел, как боров.
Тем не менее в его портфеле пряталось спасение в форме письма от начальника полиции Эдины, штат Миннесота, приятно цивилизованного пригорода Миннеаполиса. Начальник полиции предлагал Ролваагу работу – расследовать крупные преступления, каковых там случалось немного. Ролвааг собирался уведомить об этом капитана Галло, как только в разговоре образуется пауза.
– Надо полагать, на круизном лайнере никто ни черта не видел и не слышал, – продолжал Галло. – Красотка падает за борт, а все дрыхнут.
Без тени сарказма Ролвааг объяснил, что у него не было времени опросить остальных 2048 пассажиров или экипаж.
– Но сам никто не пришел, – добавил он.
Галло покрутил связку ключей от машины на правом мизинце.
– А что с береговой охраной, они закончили?
– Закончат к завтрашнему полудню. Оставят один вертолет летать до заката, но это больше для виду.
– Так муженек до смерти расстроен или как?
– Он говорит правильные вещи, но как будто читает их по бумажке.
Галло криво ухмыльнулся:
– Карл, даже если она где-нибудь всплывет…
– Да, я знаю.
– …если, конечно, у нее не свернута шея или не прострелена башка…
– Точно. Мы ничего не сможем доказать.
– Он, часом, не прячет от нас какую-нибудь мамзель?
– Я над этим работаю.
– Но даже если прячет…
– Я знаю. Это вовсе не означает, что он прикончил свою жену. – Ролвааг был в курсе, что Галло, который сам крутил любовь с несколькими подружками, к адюльтерам относится снисходительно.
– Но ты не веришь Перроне, я же вижу, – сказал Галло.
– Я не верю, что он все рассказал о своем браке.
Галло засмеялся:
– Карл, да тебе никто всего не расскажет. Ни один муж, даже твой покорный слуга.
– Но твоя жена не пропала в море.
– Тебя это нервирует, да? Потому что ты опять напустил на себя этот свой норвежский демонический вид.
Ролвааг выдавил из себя улыбку.
– Это совсем другое дело, – сказал он, хотя думал иначе.
– Ты до сих пор держишь своих гигантских змей? – спросил капитан.
– Только двух. Они всего семь футов длиной.
– И до сих пор кормишь их этими своими придурочными крысами?
– К сожалению, картошку-фри они не едят.
– Не понимаю, как тебя домовладельцы до сих пор не выселили.
– Они пытаются, – сказал Ролвааг.
Большинство его соседей по дому держали маленьких
собачек и боялись, что однажды питоны Ролваага вырвутся на свободу. Судебные издержки уже превысили шесть тысяч долларов.
– Боже, Карл, они же, блядь, рептилии. Да избавься ты от этих клятых тварей.
– Они мне нравятся.
– Важнее, нравишься ли им ты.
– Мы отлично уживаемся. За кров и пишу они мне платят безоговорочным равнодушием.
Галло сказал, что знает одну топлес-танцовщицу в Окленд-Парк, которая счастлива будет заполучить змей для выступлений.
– У них будет не жизнь, а малина. Просто мечта.
– Ну, все равно спасибо. – Ролвааг встал. – Я лучше пойду, пока эти грызуны мою машину не угнали.
– Ты с левой резьбой, это точно, – добродушно сказал Галло. – Давай покончим с миссис Перроне к пятнице, хорошо?
– К пятнице?
– Нельзя же всякий раз выигрывать, Карл. Иногда можно сделать ровно столько, сколько можно сделать.
«Особенно за шесть дней», – раздраженно подумал Ролвааг.
– Ее муж сказал, что в колледже она была звездой сборной по плаванию, – ответил он.
– Очень сомневаюсь, что она тренировалась нырять с океанских лайнеров или плавать с акулами. К пятнице, Карл. Дело можешь не закрывать, но засунь его на самое дно.
– Точняк.
Позже, спеша домой с коробкой крыс, Ролвааг вспомнил о письме в портфеле. Он разозлился на себя: надо было сказать Галло, чтобы капитан уже начал оформлять бумаги.
«В понедельник – первым делом», – пообещал себе детектив. Он с нетерпением предвкушал, как выберется из этого парного болота и вернется в Миннесоту. Правда-правда.
Пять
Чарльз Регис Перроне был биологом по умолчанию.
Сперва он нацелился на медицинский вуз – точнее, на досужую карьеру в радиологии. Перспектива обогащения заставила его обратить взор к здравоохранению, но его, как истого ипохондрика, отпугивала сама идея общения с по-настоящему больными людьми. Изучение рентгеновского излучения в относительно чистеньком уединении лаборатории казалось привлекательным вариантом, который оставлял бы массу времени для отдыха.