На территории любви Никиты Михалкова - Николай Ващилин

А недавно Никита Сергеевич предложил ввести некую этическую хартию для кинематографистов: уважать старших, не врать, не воровать… Он ведь не просто режиссер, а еще и общественный деятель. Я не сдержался, написал в Союз Кинематографистов: ребята, читайте десять заповедей и их исполняйте. Зачем велосипед изобретать? Написав, подумал: может, я и сам погрешил против второй заповеди Христовой — не сотвори себе кумира, не поклоняйся и не служи ему — за что и поплатился? Работал за троих, потерял здоровье, аукнулись старые травмы. Поврежден позвоночник, перенес операцию на сердце. Врачи, правда, еще 10 лет назад говорили, что вот-вот умру. Но я живой. Утром проснусь в своей хрущёбе на окраине Питера, по стеночке дойду до кухни, кофе сварю — запах чарующий. Нет не тот, о котором по телевизору рассказывают, а настоящий. Добреду до балкона, покормлю синичек. И так светло на сердце. Глаза ещё видят, руки работают, вот написал о жизни своей. Буду рад, если хоть кто-то после прочтения обратится к своей душе с вопросом: а так ли я живу? Ведь Михалков — это примета времени. Если тщеславие и гордыня застилают глаза, ты становишься машиной с единственной программой, смысл которой сводится к фразе: «я — великий». Начинаешь любить не искусство в себе, а себя в искусстве. И перестаешь быть человеком. Сколько сейчас таких «Никит» в нашей многострадательной матушке-России? Он и его нынешние дружки считают себя хозяевами жизни. Но сколько примеров, когда внезапно с таким трудом обретенное величие, бизнес, золотые унитазы, летели в тартарары, превращаясь в прах. Как же, наверное, страшно потерять то, что ты возвел в культ и сделал смыслом своего существования.

Так или иначе, зла на Никиту не держу. Какой уж есть. Я благодарен ему за те годы, когда нам было радостно идти рядом, и за ностальгические воспоминания о них. Время от времени я перебираю их, как драгоценные фантики в той детской послевоенной коллекции, так сладко пахнущие вожделенным шоколадом. Возможно, просто к старости становлюсь сентиментальным…

Кончаловский

Андрей Кончаловский. Фамилию эту я узнал, посмотрев фильм «Дворянское гнездо». Фильм прелестный, тургеневский, русский. Изумительный, но очень короткий финал с убегающей в поле девочкой. Хотелось смотреть на это цветущее поле, бегущую по нему маленькую девочку в веночке из полевых трав долго, долго. Пока не вспомнишь маму, бабушку, дедушку и пока не наговоришься с ними вдоволь. Более щемящей моё сердце образа я не видел за всю свою жизнь. Вновь я обрел надежду в поисках мастера. Как подобраться к Кончаловскому, я не знал. Распорядилась судьба.

Летом 1974 года я работал каскадером на фильме Александра Алова и Владимира Наумова «Легенда о Тиле». Мою работу оценили, и ассистент режиссера Наташа Терпсихорова порекомендовала меня Гале Бабичевой, работавшей у Андрея Кончаловского на «Романсе о влюбленных». Когда пришел вызов, я от радости так прыгал, что головой пробил потолок.

Приехал на съемки с одной целью: напроситься к Кончаловскому в ученики.

Я полдня просидел в углу холодного вагона электрички, где снимали сцену. Ждал.

— А где каскадер-то? — воскликнул наконец Кончаловский.

Я подошел, поздоровался. Андрей Сергеевич оценил меня взглядом и объяснил суть сцены. Главное в ней было — удар головой Володи Конкина в стекло двери электрички.

На один дубль съемок Андрей Сергеевич раздобыл итальянское «стекло», безопасное при разбивании. А вот чтобы поставить свет и камеру, меня попросили своей головой разбить стекло настоящее. Такой «гуманный» подход был у советских режиссеров. Каскадер может все, у него голова деревянная. Да и не каскадёры мы были, а "мальчики для битья".

Я укрепил на кисти железную бляху на ремне, отыграл толчок Евгения Киндинова и устремился головой в дверь, на скорости резким ударом руки разбил стекло, одновременно резко откинувшись головой назад, и упал, как ни в чем не бывало. Лежу, жду команды «Стоп!».

Подбежал Андрон с Леваном Пааташвили.

— Коля, Коля, что с тобой, ты жив?

— Жив. Ну как? — Спрашиваю.

— Твою мать. Я думал, ты убился, — вздохнул облегченно Андрон.

После смерти Урбанского с режиссерами и директорами в вопросах риска обходились строго.

— Понравилось? — Спрашиваю Андрона.

— Ты гений. Это потрясающе. Вот это каскадер! А то подсовывают мне каких-то изготовителей пены — Фраер, Массарский. Будем с тобой работать, Коля.

Я отрепетировал сцену с Киндиновым и Конкиным. Сняли с одного дубля. В перерыве я спросил Андрона о перспективах моего обучения режиссуре. Он сказал, что пока не собирается набирать курс режиссеров и становиться Гуру. Но посоветовал мне почитать труды князя Сергея Волконского о пластике актера и заняться этим профессионально.

Следуя его совету и окончив аспирантуру, я поступил на работу в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии, предложив организовать курс трюковой подготовки актера в традициях В. Э. Мейерхольда, Л. В. Кулешова и Г. М. Козинцева. За несколько лет я довольно хорошо продвинулся в этой области, имея хорошую зарплату и перспективу защитить докторскую диссертацию по проблеме двигательной культуры актера.

В том же году уже по рекомендации Андрея Кончаловского я попал к Сергею Бондарчуку на съемки фильма «Они сражались за Родину». На съёмки немецкой атаки мы приехали с моим товарищем по съёмкам на «Блокаде» Юрой Веревкиным. На «Блокаде» во время перерывов и ожиданий мы с танкистами придумали много разных трюков и одним из них был проезд танком по человеку, утопавшему в закамуфлированную траншею. Съемки проходили под Ростовом. Мы показали технику исполнения проезда танка по живому человеку и исполнил трюк ученик Сергея Фёдоровича Бондарчука студент Андрей Ростоцкий.

В 1975 году после съемок фильма «Стрелы Робин Гуда» за слишком активное поведение на съёмочной площадке на меня рассердился мой тренер Александр Массарский и отлучил меня и моих товарищей А. Ходюшина, О. Василюка, Н. Сысоева от кино. Те и вовсе написали на Массарского жалобу в Обком КПСС за его малопрофессиональную работу в трюковых съёмках. Я был в опале и думал, что навсегда. Массарский обладал огромным авторитетом и властью на Ленфильме. Но, эврика! Ранним летним утром раздался звонок с «Мосфильма». Андрей Сергеевич Кончаловский приглашал меня работать на четырёхсерийной эпопее «Сибириада».

Приехав на Мосфильм и прочитав сценарий, я явился пред светлые очи Андрея Сергеевича. Он занимал просторный светлый кабинет. Я честно признался ему, что за такую масштабную работу мне страшно браться, и многое я даже не представляю себе, как можно снять. Он воспринял это с пониманием.