Манга и философия - С. Титова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоицизм: буддизм Запада
Западный преемник буддизма — это стоицизм, эллинистическая школа, которая дала нам Зенона из Китиона, Хрисиппа, Сенеку, Эпиктета, Марка Аврелия и, в конечном счёте, более современные повторения, такие как Спиноза. Так похожи буддизм и стоицизм в основополагающих нравственных и психологических теориях, что при первом сравнении сложно поверить, что они были основаны независимо друг от друга. Это делает стоицизм прекрасным инструментом, одновременно подходящим для объяснения буддистских концепций западной аудитории и для освещения тех элементов буддизма, которые являются исключительно восточными, хотя там, где буддизм и стоицизм различаются, работают многие другие направления обеих традиций. Стоицизм оказал значительное влияние на многих более поздних западных философов и развитие религии, в особенности христианства, через распространение в древнеримской империи и возрождение во времена Ренессанса. Буддизм имеет много сект и вариаций, некоторые из которых более чем другие отличаются от доктрины стоицизма, но многие из тех, которые более распространены и занимают наиболее центральное положение определенной формы буддизма, вдохновившей Тэдзуку, также более близки к стоицизму.
Каждая жизнь священна
Что общего между буддизмом и стоицизмом? Первое и наиважнейшее убеждение — что вселенная едина и священна. Стоики являются монистами и верят в то, что вся вселенная — это один непрерывный объект, в отличие от дуалистов, которые верят в раздельность материальной и нематериальной реальности (Платон, Декарт), или старые соперники стоиков эпикурейцы, которые верят, что вселенная сделана из бесконечного количества отдельных частиц, называемых атомы. Вселенная не признаёт разделения на себя и других, я и ты. Очевидная разница между я и ты, или камнем и воздухом — это всего лишь разница качеств, так же как полосы на рубашке, они могут быть голубыми или белыми, но материя остается единой. Живое воображение Тэдзуки нарисовало ему сеть, которой соединено всё живое, изображённую в сценах появления Будды или Феникс, одинаково подходящих для иллюстрации этой концепции. Стоики прибегали к физической модели, чтобы ответить на основополагающие вопросы времени и движения, подобно парадоксам Зенона[1] (например Ахиллесу совсем не нужно обгонять черепаху, если Ахиллес и черепаха по сути один и тот же объект, который выбирает проявлять ахиллесность в одном месте, а в другом — черепаховость). Поскольку вселенная стоиков — это одна сущность, признаки, которыми она обладает в какой-то части, в равной мере относятся ко всем, таким образом, если нечто является живым, чувствующим или священным, таким же является и всё в целом. «Вся жизнь священна» — повторяющееся сообщение обоих, Будды и Феникс, которое постигается Сарутой через страдание, а у Зенона из Китиона — через размышления и рассуждения.
В то время как стоики разрушают противопоставление Я — Другой, используя физику, буддизм использует реинкарнацию. До формирования буддизма традиции хинди, которые вдохновили его, включали монистические и дуалистические течения. Монизм утверждает отсутствие настоящего разделения между душой и неотъемлемой божественностью Брахмана. Буддизм основал эту концепцию единства божественности и жизни, так же как и концепцию бессмертной возрождающейся души. Если любые два живущих существа могут быть реинкарнированы одно в другое, значит, все живые существа могут быть осознаны не только равными, но потенциально идентичными.
Поскольку вода и камни, пыль и солнце — также части священной вселенной, жизнь, живая вселенная взаимосвязанных перерождающихся душ — это и есть главное чудо. Убеждение в том, что всеобщая цепь жизней также священна, обосновано бесконечной красотой творения, но ещё более — эмпирическими описаниями Будды и других мудрецов, которые познали священное единство жизни посредством и медитаций, и другого приближения к нирване. Также, если Будда был способен достичь нирваны, и посредством её — святости, а Будда был изначально одной из душ в цикле реинкарнаций; тогда, как Сарута открыл через страдание в «Карме» («Феникс»), даже последнее из насекомых имеет в себе потенциальную возможность достижения божественности Будды. А значит, всё живое священно.
Отказ от Я
Сарута и Будда, как показывает Тэдзука в «Феникс» и «Будде», достигают мудрости частично через страдание, но также через медитацию. Стоицизм, как и буддизм, продвигает медитацию как метод достижения настоящего понимания всеобщего единства и настаивает на том, что мудрец, который может действительно осознать безграничность всеобъемлющего единства, действительно редок. Справедливость, как божественная сила, является атрибутом Будды и бодхисаттвы. Диоген Лаэртский и другие поздние античные мыслители часто описывают стоических и платонических мудрецов как людей, умеющих отделять свои души от своих тел и достигать удивительных состояний, включая ясновидение, пророчество, возможность наводить на людей различные вынужденные состояния и действия (разновидность античной магии), и физическое состояние, близкое к смерти, включая прекращение старения. Эпиктет рассказывает нам, что Гераклит и Диоген Афинский, философы, которые достигли наибольшего успеха, отбросили внешние атрибуты цивилизации и заслуженно вызывали богов. Если бы он прочитал биографию Тэдзуки, он определённо добавил бы в этот список Будду.
Средоточие на полезности медитации — это часть традиционного фокуса на отказе от своего Я, как необходимом шаге к достижению счастья и мудрости. В обеих традициях мудрец — это тот, кто способен отрешиться от мирских забот, эгоизма и, в конечном счете, от самозащиты и даже от самоидентичности, осознавая себя как крохотную частицу бесконечной вселенной. Легенды говорят, что настоящие стоические мудрецы могли не издать ни крика, когда их тела поджаривали до смерти в знаменитом Быке, потому что они заботились не о своём теле, но обо всей вселенной в целом, которая не будет страдать, если одна её мельчайшая часть будет уничтожена. Рекомендации против горя и гнева повторяются Эпиктетом, Сенекой и Марком Аврелием, они являются повторением основополагающего тезиса, что вы не должны быть более расстроены своими собственными страданиями, чем повреждением любой полосы единой ткани.
Сенека даже обсуждает готовность философа спокойно потерять свою руку (письмо 24), когда Эпиктет описывает, что все блага, ребёнок, тело, сама по себе жизнь может быть осознана не более чем банкет, на котором ты не более чем гость. Мы видим то же самое в «Карме», где суетный Аканемару охвачен гневом и отчаянием, когда он теряет конечность, в то время как мудрец Сарута страдает почти так
