Изгнанник (СИ) - Белинцкая Марина

Габриэль собрался постучать, но внезапно услышал голос Хорькинса. Хорькинс часто заходил к Раймону побеседовать перед сном, это раздражало Габриэля.

— …возмутительно, — бубнил Хорькинс. — Растёт психопатом, ему с детства нужен был мозгоправ… а сейчас поздно. Запри его дома до дня изгнания. Ты и так с ним намучился, Рай. Знаешь же, он химера… даже ты не можешь знать, чего от него ожидать. Пожалей себя. Своё здоровье.

Что ответил отец, Габриэль не услышал. Затем послышались шаги. Габриэль нырнул за штору. Хорькинс не заметил его и прошёл мимо. Габриэль тихонько приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Раймон готовил постель, собираясь ложиться спать. Волосы его были распущены. Чуть волнистые от косицы, пепельно-русые с проблесками седины. На ночь Раймон не завязывал их ничем. Габриэлю очень хотелось спросить, что он ответил Хорькинсу и при чём тут химеры, но тогда пришлось бы сознаться, что он подслушивал.

В спальне было темно, плотные шторы не пропускали свет с улицы. Должно быть, отец забыл, какая сегодня ночь, иначе непременно сказал бы.

Заметив сына, Раймон выпрямился, вопросительно посмотрел. Выглядел он усталым. Короткие пряди спадали на лицо неровными секущимися штрихами. Трубки от носа тянулись за спину к плоскому рюкзаку с кислородом, который обычно скрывали одежды. Без очков он выглядел непривычно.

За дверью послышались торопливые шаги. Дверь распахнулась, и в проёме показалось чернявое лицо Хорькинса. Его глаза пылали кострами: в них запечатлелся Саламандр и его крылья.

— Сегодня ночь…! — начал он.

Габриэль захлопнул дверь, едва не прищемив его горбатый нос.

— Сегодня ночь Саламандра, — быстро произнёс Габриэль. — Я первый хотел сказать.

Раймон смягчился и распахнул шторы. Пылающий свет тут же озарил комнату и на стенах заплясали тени. Весь мир был точно в огне, а Саламандр заслонил луну крыльями.

— Потрясающе, — шепнул алхимик. — Совсем забыл…

Габриэль недолго постоял рядом с ним.

— Спокойной ночи. Не забудь загадать желание.

Раймон ничего не ответил. Наверное, не услышал. А может, загадывал самое сокровенное.

Завершив короткий диалог, Габриэль побрёл обратно. Проходя мимо поворота к лестнице, он увидел Хорькинса. Первая мысль — столкнуть, чтобы он расшибся, и Габриэль выскочил из-за угла, но остановился — порыв был секундный и импульсивный. Старый кот Тины — Ло, спрыгнул с подоконника и убежал. Заметив Габриэля, Хорькинс приторно улыбнулся. Габриэль всё ещё представлял, как Хорькинс катится вниз по ступеням. Кот Тины спрятался под декоративный столик и начал лизать лапку.

— С ночью Саламандра, Габриэль. Свою первую ночь ты вряд ли помнишь, тебе было всего пять лет. Ты загадал желание?

Габриэль сделал шаг, уверенный, резкий, и Хорькинс отпрянул.

— Добрых снов, Габриэль, — играя в «правильного взрослого», Хорькинс кивнул и принялся спускаться.

— С ночью Саламандра, Хорькинс, — произнёс ему вслед не-волшебник.

Окно в его спальне было открыто, из него струился свежий ночной воздух, приправленный запахом костров. Явление постепенно сходило, Саламандр улетал, и небо тускнело. На смену оранжевому свету вернулся красный, а затем и он начал тускнеть, возвращая небу привычный сине-фиолетовый оттенок.

Габриэль закрыл окно и задрожал от холода. Обнял себя за плечи и сел на кровать. Взгляд его устремился на молитвенный алтарь на подоконнике. Габриэль всегда молился перед отходом ко сну. Икона двуликой, Хранительницы Равновесия, стояла между двумя фиолетовыми магическими камнями. Габриэль смотрел на неё, но молиться не получалось. Он молчал перед иконой, жалея себя, жалея отца и Тину, что терпели все его выходки. Через месяц Габриэлю должно было исполниться шестнадцать. Через месяц его увезут далеко от дома, Габриэль будет приезжать в гости, наблюдая, как с каждым годом ухудшается здоровье отца, пока однажды вместо приветственных объятий не окажется возле его могилы.

Мир спал. Саламандр улетел, и лишь тусклая красная окраска горизонта напоминала о его Ночи. Габриэль видел огни селения, стелящиеся по холмам, видел обрывок моря — издали оно казалось спокойным. Габриэль подошёл к окну и открыл его, вскарабкался на подоконник, встал, держась за оконную раму, чтобы лучше видеть эти огни, эту подсвеченную луной морскую гладь, рощу, поднимающуюся по горе и красный, затухающий горизонт. Ветер тут же растрепал его волосы и согнал тревогу, как пыль.

Интересно, какое желание загадал отец?

В прозрачном воздухе плыли звёзды. По ночам они спускались с неба. Прохладные и упругие сгустки света. В легендах говорилось, что это души тех, кто ушёл в астрал, но не смог вернуться обратно и был похоронен. Звёзды редко давались в руки. Они были очень капризными. Они пели тонкими голосами, их пение напоминало перекатывание стеклянных шариков в бокале. Звёзды исчезали к утру, а днём в невидимой голубизне рождались новые. Они обычно не спускались до земли, висели в воздухе или путались в кронах деревьев, сидели на них, как светлячки и звенели, и чтобы достать их, нужно было очень постараться. Габриэль трогал звезду всего один раз в жизни, и тогда её доставал отец. Залез на дерево, а Габриэль ходил из стороны в сторону и боялся, что он упадёт. Сейчас одна из звёзд проплывала так близко к окну! Габриэль протянул руку, пытаясь поймать её, но дотронулся лишь кончиком пальцев, и звезда ускользнула, застыла немного дальше, чем была, маня пульсирующим прохладным светом. Горизонт потух. О необычном пришествии духа не осталось и следа.

Габриэль крепче вцепился в раму. Если с ним что-то случиться, отец сойдёт с ума, нет, умрёт от горя.

Звезда маняще пульсировала в воздухе. Опробовав опору под ногой, Габриэль потянулся за звездой, а та снова сдвинулась, маня его сильнее высунуться из окна. Он поманил звезду к себе, звезда приблизилась, словно послушалась — на самом деле ей управлял ветер. Пальцы, держащие раму, побелели от напряжения. Звезда подплыла ближе, Габриэль собирался схватить её, но резкий порыв ветра опрокинул икону с алтаря. От испуга Габриэль обернулся, отпустил раму, и земля с невероятной скоростью потянула его к себе. Жёлтая дорожка под окнами неумолимо приближалась. Габриэль хотел закричать, но не успел.

***

Боли Габриэль не почувствовал. Сырая тёмная тишина окутала его целиком, погрузила в спокойную топь, откуда не хотелось выныривать. Что-то случилось, но Габриэль не мог понять, что. Не мог понять, сидит он или стоит. Было легко и тихо. Так продолжалось какое-то время. Габриэль не то стоял, не то парил в приятной темноте, но вдруг дикий страх сковал душу, словно темнота, обступающая его, ожила и зашевелилась. Габриэль заметался в поисках звуков, признаков жизни, но темнота, съевшая мир, была готова поглотить и его. Где мои руки, где ноги, кто я, где нахожусь, как вернуться назад? Он лишился голоса и языка, словно превратился в маленький испуганный комок мыслей. Думать — всё, что он мог. Кричать где-то внутри себя и метаться, не двигаясь с места. Он не чувствовал сердца, не чувствовал рук и ног, не мог открыть и закрыть глаза. Он видел и одновременно был слеп.

— Ты звал меня?

Голос раздался одновременно отовсюду и внутри головы. Он позвал Габриэля по имени, затем повторился многоголосым эхом. Со звучанием голоса что-то изменилось. Габриэль понял, что у него есть ноги, хотя он не мог на них посмотреть, так как не знал, как поворачивать голову и есть ли у него голова вообще. Он почувствовал, что может сделать шаг. Он стоял на поляне среди бело-серебристой травы с пушистыми верхушками. Над головой раскинулось светлое пространство, будто состоящее из сверкающей пыли. Трава качалась, точно от ветра, но никакого ветра не было.

— Что ты хочешь? Зачем ты звал меня?

Габриэль тщетно пытался кого-то увидеть. Трава качалась, сверкало пространство над головой, но рядом никого не было.

«Хочу дар, как у других. Чтобы меня не изгоняли. Чтобы прохожие не смотрели с жалостью. Чтобы исцелить отца. И увидеть их с Тиной свадьбу» — Габриэль не сказал это вслух. Мысль возникла в ответ на вопрос, но Габриэль почувствовал, что его услышали.