Вертикальный мир - Роберт Силверберг

Гонада 116 выглядит примерно так: ее центральный обслуживающий сердечник обеспечивает свет, свежий воздух, тепло, холод и т.п. Большая часть пищеприготовительных работ возложена на централизованные кухни. На глубине четырехсот метров под земной поверхностью находятся вспомогательные службы: мусорные прессы, фабрики для переработки отбросов, градирня, силовые генераторы и все остальное, без чего невозможна жизнь гонады. Пища — единственное, что поступает извне, из сельскохозяйственных общин, расположенных за пределами городской зоны. Здание, в котором живет Джесон, является одним из более чем пятидесяти идентичных сооружений, составляющих Чиппитскую констелляцию, население которой в этом, 2382-м году достигло 41 миллиона. В мире много таких городских объединений: Бошвош, Сэнсен, Шанконг, Бокарас, Вайнбад, а общая численность человеческого населения Земли перевалила за 75 миллиардов. Благодаря новой, вертикальной, компоновке городских жилых массивов остается вполне достаточно земли для удовлетворения потребности в продовольствии большого количества людей.

По мере того как лифт спускается вниз, Джесон чувствует успокоительную надежность здания вокруг него. Гонада — его мир. Он никогда не бывал за ее пределами. Да и зачем? Его семья, его друзья, вся его жизнь здесь, в городе. Его город располагает театрами, стадионами, школами, больницами, молитвенными домами. Его информтер дает ему доступ к любым произведениям искусства, которые считаются благотворными для человеческой психики. Насколько ему известно, никто не покидал здания, за исключением тех, кому по жребию выпало переселиться в новую, несколько месяцев назад открывшуюся гонаду 158 и кто, конечно, никогда уже не вернется обратно. Существует, правда, молва, что городские администраторы ездят по делам из здания в здание, но Джесон далеко не уверен в том, что это действительно так, он не видит нужды в таких путешествиях. Разве не существует систем дальней связи, соединяющих гонады и способных передать всю относящуюся к делу информацию?

Это великолепная система. Как историк, имеющий привилегию пользоваться записями догонадской эпохи, он лучше, чем другие, понимает, как она совершенна. Он представляет себе хаос, царящий в прошлом. Ужасающую свободу — отвратительную необходимость делать выбор. Небезопасность. Беспорядок. Отсутствие плана. Бесформенность содержания, смысла жизни.

Джесон достигает 185-го этажа и проходит по сонным коридорам Питтсбурга в свой кабинет. Скромная комнатенка, но он любит ее. Блестящие стены, фреска над его столом. Необходимые «инфо» и экраны.

На столе лежат пять маленьких сверкающих кубиков, каждый из которых вмещает содержимое нескольких библиотек. Вот уже два года он работает с этими кубиками. Его тема — «Гонада как социальная эволюция; характеристики нравов, определяемых общественной структурой». Он пытается показать, что переход к гонадскому обществу вызвал фундаментальные преобразования человеческой психики. Во всяком случае, психики западного человека, который приобрел азиатские черты характера, тогда как прежде агрессивные индивидуумы приспособились к требованиям новой среды. Заметен более мягкий, более покорный характер ответных реакций на события; отказ от старой экспансионистски-индивидуальной, как бы отмеченной территориальным честолюбием философии, от захватнического склада ума и инициаторства и переход к общественному экспансионизму, выражающемуся в методичном и неограниченном возрастании численности человеческой расы. В некотором смысле произошла определенно психическая эволюция — сдвиг к приятному, к жизни человеческого муравейника. Недовольные такой системой выродились поколения назад. А мы, те, кто избежал Спуска, приняли неумолимость системы. Да! Да!

Джесон полагает, что он открыл значительное явление. Когда же он рассказал о своей теме Микаэле, та отнеслась к ней пренебрежительно.

— Значит, ты собираешься написать целую ученую книгу о том, что люди, живущие в разных городах, различны? Что поведение гонадских людей отличается от поведения жителей джунглей? Я бы смогла доказать это в шести предложениях!

Не слишком много энтузиазма проявили и его коллеги, когда он предложил тему на служебном совещании, хотя он и приложил много сил, чтобы устранить препятствия.

Его сверхзадача — так вжиться в изображение прошлого, чтобы по мере возможности самому превратиться в жителя догонадского общества. Он рассчитывает, что это даст ему существенный параллакс — перспективную точку зрения на его собственное общество, которая пригодится ему тогда, когда он начнет писать свой труд. Он предполагает начать писать через 2-3 года.

Джесон просматривает памятные записки и выбирает кубик. Нечто вроде экстаза пронизывает его, когда материализуются сцены древнего мира. Он наклоняется к микрофону и начинает диктовать. Попутно Джесон Квиведо делает заметки для использования их в дальнейшей работе.

«Дома и улицы. Горизонтальный мир. Индивидуальные семейные ячейки-убежища: «мой дом — моя крепость». Фантастика! Три человека, занимающие не менее тысячи кв. метров поверхности. Дороги. Нам трудно понять идею дорог. Они похожи на разветвляющиеся коридоры. Частные экипажи. Куда они все мчатся? Зачем так быстро? Почему они не остаются дома? А вот столкновение! Кровь. Голова пробивает стекло. Вот снова столкновение! Врезался в толпу. Темная горячая жидкость течет по мостовой. Разгар дня, весна, большой город. Уличные сцены. Какой это город? Чикаго? Нью-Йорк? Стамбул? Каир? Люди, идущие по открытому пространству. Мощеные улицы для пешеходов, для машин. Грязь. Наложим градуировочную решетку: в одном этом секторе, в полосе 8 м ширины и 80 м длины, — 10000 пешеходов. Локоть к локтю. Проверим еще раз все точно. И они думали, что наш мир будет перенаселен? Мы, по крайней мере, не сидим друг у друга на голове. Мы-то знаем, как поддерживать дистанции во всей структуре гонадской жизни. Экипажи движутся посреди улиц. Добрый старый хаос. Главное стремление — приобретение товаров. Частное потребление. А вот интерьер магазина. Обмен денег на товары. Нуждались ли они в том, что приобретали? Куда они девали все это?»

Этот кубик не содержит ничего для него нового. Джесон видел такие сцены и раньше. Даже более впечатляющие. Джесон весь напряжен, пот льет с него ручьями, в то время как он старается изо всех сил постичь мир, в котором люди могут жить там, где пожелают, где они передвигаются пешком или в экипажах по открытым пространствам, где нет ни планирования, ни порядка, ни ограничений. Ему приходится дважды преобразовывать свое воображение: ему необходимо увидеть этот исчезнувший мир изнутри, как если бы он жил в нем, а затем он должен попытаться увидеть гонадское общество таким, каким оно должно было бы видеться кому-то, перенесенному прямо из XX века. Сложность задачи приводит его в уныние. В общих чертах он представляет себе, как чувствовали бы себя древние в гонаде 116. Они сказали бы, что это — кошмарное место, где люди живут в ужасной тесноте растительной жизнью; где цивилизованная философия поставлена с ног на голову; где невероятно поощряется размножение во славу божества, требующего все новых и новых почитателей; где безжалостно подавляются разногласия, а недовольные беспощадно уничтожаются. Джесон знает расхожие фразы и лексикон интеллигентного либерального американца, которые были в употреблении, скажем, в 1958 году. Но ему мешает его внутренний настрой. Он пытается представить свой собственный мир как воплощение ада и недостатков. Но для него гонада вовсе не ад. Джесон знает, почему из старого горизонтального мира развилось вертикальное общество и почему оно затем стало отторгать, предпочтительно до повзросления, не давая им размножаться, всех тех, кто не хотел или не мог приспособиться к новому порядку. Как можно было позволить смутьянам оставаться в компактной и интимной, заботливо сбалансированной структуре гонады! Он знает, что появление нового типа существ стало возможным благодаря сбрасыванию болтунов в спуск и селекционному размножению в течение двух веков. Разве не существует теперь «хомо гонадус» — спокойный, приспособленный, полностью удовлетворенный человек?