По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг. - В. Цареградский

Затем мы сравнили список фонда товаров для расплаты с населением за транспорт и другие услуги с сохранившимся в памяти перечнем предметов наибольшего спроса у местных жителей. Припомнили, что чаще всего нас просили дать — чай, листовой табак, кумач, яркий ситец, сатин, бисер. Несколько реже спрашивали масло, сахар, муку.

— Чай нужен обязательно кирпичный, — заметил Игнатьев. — Якуты его любят.

— Зато эвены и эвенки предпочитают байховый, — добавил я. — Так что нужно и тот и другой, хотя байховый и труднее для перевозки. А курят те и другие только листовой табак — самосад. Все иные сорта кажутся им слишком легкими.

И я напомнил, как на Алдане и Колыме, когда мы угощали коренных жителей (а там курят все поголовно, женщины и подростки наравне с мужчинами), они вначале охотно брали и закуривали папиросы или махорку, но часто, даже не докурив до конца, бросали их и тут же набивали свои трубки «самосадом». Курили и причмокивали от удовольствия. Но некоторые из них не выдерживали его крепости и, прежде чем набить «самосадом» трубку, «разбавляли» его тонко и мелко порубленной древесной стружкой. Правда, крепость «самосада», как объяснил мне знакомый доктор, не от избытка никотина, которого там мало, а от содержащегося в нем аммиака. Он-то и раздражает горло и легкие.

И мы стали припоминать, что еще необходимо взять, и делали пометки: нитки, иголки, пуговицы и особенно яркие, преимущественно алые, ленты. Не забыли, конечно, и бисер. Женщины эвенов искусно расшивают им одежду и обувь, подбирают узоры по рисунку, цвету. И мы забеспокоились: где достать бисер? Ведь его завозили туда из Америки. В наших магазинах по крайней мере он нам не попадался.

Так, не замечая времени, мы, трое «романтиков-мечтателей», продолжали сидеть вокруг стола в маленькой дачной комнатушке, увлеченно припоминая, обсуждая и делая пометки в блокнотах. Ярко мерцала лампа под белым абажуром. На стене и полу лохматились тени от наших фигур. Дважды подогревался чайник, и подолгу оставался в стакане крепкий недопитый чай. Перечень ходовых вещей постепенно исчерпывался, но нет-нет да что-то вспоминалось еще.

— Мы упустили из вида маленькие колокольчики и бубенчики. На них тоже большой спрос, — вспомнил вдруг Евгений Иванович.

— Да-да, — согласился я, — у меня они где-то внесены в записную книжку. Молодые женщины, а может быть только девушки, вплетают их в косы или пришивают к одежде. Говорят, что по их звону эвены узнают и отыскивают своих девушек, спрятавшихся в лесу.

«Кстати, — подумал я, — кроме колокольчиков женщины вплетают в косы и пришивают к одежде серебряные бляхи. Их готовят, разбивая рубли и полтинники на гладких валунах, превращая в тонкие, слегка выпуклые пластинки. Ценятся больше крупные, сделанные из рублей. Не забыть поручить Бертину получить в банке серебряные рубли и полтинники».

…Кажется, обговорено все, а расходиться не хочется. Мы все еще возбуждены. Ведь у каждого из нас становятся реальными какие-то свои мечты, планы, связанные с экспедицией. А жизнь, заполненная любимой работой, всегда намного интереснее, целеустремленнее.

Недавно я и не мечтал, что так скоро представится мне большая самостоятельная работа. И вот теперь мог испробовать «свои крылья». Это не было ни честолюбием, ни тщеславием. Нет! Просто я был увлечен своей профессией, полюбил свое ремесло открывателя богатств там, «где каждый шаг никем не мерян», где каждая долина, каждая скала или горная гряда веками хранят в себе тайну. Мечтал проложить первые тропы, сделать первые открытия, создать первые географические и геологические карты. И представившаяся возможность осуществить все это явилась для меня подлинным счастьем. Если сбывается то, о чем мечтаешь, чего ждешь и во что веришь, — это ведь и есть счастье.

У жены тоже была романтическая мечта побывать на суровой северной земле, где ярче проявляются лучшие человеческие черты: мужество, смелость, отзывчивость, где встречаются люди незаурядные, сильные, волевые. Где мы вместе, рука об руку, пройдем по нехоженым тропам. Ма была тогда очень молода — ей не исполнилось и двадцати одного года. Она закончила среднюю школу, но специального образования пока не имела, увлекалась литературой, мечтала о путешествиях в далекие неизведанные края.

Моя Ма не отличалась особой красотой, но она владела даром какой-то внутренней привлекательности. В ее ясных зеленовато-серых глазах светилась то решительность и непреклонность, то вдруг появлялась беспомощность и беззащитность, а чаще доверчивость, нежность и искренняя веселость. Привлекали в ней ее прямота, доверительность в обращении с людьми. На фоне порой грубоватых взаимоотношений между рабочими эти качества Марии Яковлевны становились особенно заметными.

У Евгения Ивановича тоже были причины радоваться: он снова мог начать работать помощником геолога— искателя золота. Эта специальность привлекла его еще в Первой Колымской экспедиции.

…Ночь уже кончалась, когда мы разошлись, чтобы хоть немного отдохнуть перед завтрашним днем. Ведь завтра начинался новый этап в подготовке экспедиции, требующий массу энергии, терпения, упорства, находчивости. В этот трудный период конца двадцатых — начала тридцатых годов приобрести необходимое снаряжение, оборудование, приборы было делом нешуточным.

Чуть свет мы приехали в Ленинград. Город встретил нас свежим влажным утром. На стены домов еще только ложились косые розовые лучи солнца. Лишь редкие прохожие и дворники с метлами встречали пробуждение города. В бодрящем холодке мы зашагали к дому, где жили Раковский и Бертин. Разбудив товарищей, взволнованно рассказали им о новостях.

Раковский и обрадовался и огорчился одновременно. Ему очень хотелось отправиться с нами в экспедицию, но выбора у него уже не было. Накануне Сергей Дмитриевич получил официальное извещение о зачислении его в штат ГРБ Среднеканской конторы Союз-золота. Отказаться он не мог, тем более что сам просил эту работу. Бертину ничего определенного пока не обещали, и поэтому он сразу решил ехать с нами, хотя ему было жаль расставаться с Раковским. Они, несмотря на разность характеров, подружились еще на Алдане.

Эрнесту Петровичу Бертину было уже под сорок лет. Он рано начал трудовую жизнь. Окончив школу железнодорожников, работал машинистом на сибирской железной дороге. В годы революции и гражданской войны Эрнест Петрович участвовал в борьбе с белогвардейцами и интервентами в Забайкалье, на Дальнем Востоке, сражался в партизанском отряде. Позже в Иркутске работал следователем в губчека, а в 1923 году перебрался к брату на Алдан, где тот трудился в тресте «Алданзолото». Там Бертин впервые принял участие в поисках и разведке золота и в 1926 году познакомился с Ю. А. Билибиным — в то время геологом треста «Алданзолото». Оттуда по приглашению Юрия Александровича в 1928 году Бертин прибыл на Колыму для участия в Первой Колымской экспедиции. И вот теперь он снова стремился попасть на Северо-Восток.