ВьЮжная Америка - Александр Романенко

Выигрышей, как я понял, очень мало, но деньги обещаются очень большие, вплоть до миллиарда (не долларов, конечно).

Очень скоро мы убедились, что торговля лотерейный ми билетами находится целиком в руках индейцев. Не знаю, можно ли в этом случае говорить о мафии, но вполне вероятно, что нечто подобное здесь есть. Однако самое примечательное в лотерейном бизнесе — голоса торговцев. Если подойти к этой индианке и спокойно спросить ее о чем-либо, касающемся хотя бы той же лотереи, она ответит вам обыкновенным женским голосом. Но стоит ей закричать «лотэрия, фуэга маньяна», как вашу душу наполнит отвращение и вам неудержимо захочется заткнуть уши. Слезливый, ноющий, скрипучий вопль! Очевидно, вопль этот в индейской среде считается профессиональным, так как подражают ему все торговцы билетами без исключения, и старые и молодые, и даже пятилетняя девочка заголосит так противно, что вы поразитесь и не поверите ни своим глазам, ни своим ушам.

Еще один нервно-паралитический звук издают игральные автоматы.

В Кито много китайцев-бизнесменов. Кроме кафе и ресторанов нетрудно найти китайские магазины, торгующие в основном китайскими же товарами, то есть всем, чем угодно, от авторучек до холодильников. Китайцы, как правило, живут огромными кланами и, видимо, поэтому никогда не бывают в убытке, перебрасывая капитал внутри клана с одного дела на другое. И в некий прекрасный день они привезли откуда-то как минимум сотню подержанных автоматов — красных шкафов, наполненных мягкими пестрыми игрушками. Всего за тысячу можно попытать счастья и выудить плюшевого цыпленка или крокодильчика.

Все бы ничего, но автоматы непрерывно извергают музыку. Если это можно назвать музыкой. «Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля». Безостановочно, громко, навязчиво, с деланной веселостью и дешевым задором.

Весь центр города — в автоматах. На каждом углу, в каждом сколько-нибудь притягательном магазине, почти во всех кафе: «Тра-ля-ля-ля». Бесконечно. И у всех автоматов мелодия одна и та же, ни намека на разнообразие.

Что интересно, немало находится китийцев, желающих поиграть. Однажды я наблюдал, как кучка заливавшихся хохотом официантов вытащила-таки нечто, отдаленно напоминающее петуха. Радости не было берегов. Даже кухрабочие убежали от своих адовых печей и лапали жирными руками несчастную игрушку, расплываясь в идиотских улыбках. После чего в автомат посыпался целый дождь монет, который, впрочем, очень скоро прекратился — игрушки стояли насмерть. Кухрабочие позорно отступили, у официантов кончились монеты, но уже гаснущая радость вспыхивала то и дело, когда кто-то из них в сотый раз напоминал остальным, как ловко они прокатили автомат, выудив из него такую большую игрушку. Позже я видел этого плюшевого петуха, гордо стоявшего на прилавке кафе в напоминание о великолепной победе над электроникой.

Сукры — эквадорские деньги — названы в честь некоего Сукрэ, то ли генерала, то ли маршала, мне не удалось выяснить, хотя позже я видел его портреты в художественном музее. Счет давно уже ведется на тысячи, как это однажды было и в Москве, где надолго забыли слово «копейка». Сумма менее ста сукров — чистая абстракция, а сотня чаще всего — это фантастически затертая бумажка, свернутая в трубочку. Сворачивают эти трубочки кондукторы городских автобусов. Восемьсот сукров — типовая плата за проезд — это восемь бумажек, склеенных временем. Их никто уже не разворачивает и не распрямляет, их так и используют склеенными.

Тысяча — тоже очень универсальная бумажка, зеленая, яркая, симпатичная. Она здесь — символ округления цен. Если мелочный товар оценивается от шестисот до тысячи двухсот сукров, то очень велика вероятность, что на самом деле цена этому товару будет именно тысяча. Почему? Очевидно, по привычке. Точнее, из удобства.

Например, гуляете вы по Старому городу, решаете купить яблочко у разносчика. Спрашиваете:

— Куанто квэста (сколько стоит)?

— Миль (тысяча).

Апельсиновый напиток «Тампико» — основной местный утолитель жажды — наливается в странные баклажечки, которые прекрасно идут «пор миль», то есть по тысяче.

Нужна ли вам зубная щетка, или пакетик с лезвиями, или шнурок на кроссовке порвался, или же вы рискуете отдать свои туфли на растерзание чистильщику — все это миль! Если, конечно, вас не заносит в дорогие кварталы. Там цены с неровными краями, как колюще-режущие предметы, запрещенные к перевозке без чехлов. Чехол же — это ваш бумажник. В Кито я не ношу бумажника, в моем кармане немного железа и несколько купюр «пор миль» — по тысяче.

Аэропортовская обменка была откровенно грабительской, как и все в аэропортах, — нас нагрели на четыреста сукров на каждом долларе. Настоящий курс знают только в обменных пунктах на Амазонас. Курс этот, как и в Москве, плавает ежедневно, нередко его уносит в ту или иную сторону по два раза на дню. Но бывают и такие периоды, когда по команде сверху доллар стоит подобно стоп-кадру на видеомагнитофоне — подергивается, рябит, но не движется с места. Правда, команда не срабатывает более чем на неделю (иначе пленка протрется), после чего следует вполне естественный прыжок вверх, а еще через пару дней маленькая финансовая бурька успокаивается и падение сукра продолжается по вялотекущей наклонной траектории.

Инфляции накапывает примерно тридцать процентов в год, что для Эквадора очень хорошо, ибо здесь помнят времена, когда и в десять раз более стремительные обвалы воспринимались как норма, с которой приходилось жить годами.

Самая красивая обменка на Амазонас — в полумиле от отеля «Колон», напротив большого черного банковского здания. Здесь несколько касс, быстро работающий вежливый персонал, крутая охрана и, главное, высокий курс. В этой обменке почти сто процентов посетители — туристы. Все ведут себя тихо, выстаивают молча, передвигаются крошечными шажками, как племянники на похоронах дядюшки-миллионера за час до чтения завещания.

Охрана — это отдельная тема, неоспоримая достопримечательность города Кито. В отличие от подавляющего большинства столиц мира, в которых главное лицо на улице — полицейский, Кито отдан на откуп нескольким охранным корпорациям, наводняющим город парнями в самодельных формах, с обязательными пуленепробиваемыми жилетами и с ужасающего вида гладкоствольными обрезами в руках. Восьмой калибр в большом почете. Парни, по всему видно, деревенские, обращаются с оружием крайне небрежно, обрезы не имеют никакого намека на предохранители, и можно только пожимать плечами, почему никого так и не подстрелили на Улице по чистой случайности, просто «путем непреднамеренного выстрела», как записал бы следователь. Будь ты хоть трус, хоть отчаянный смельчак, но, проходя мимо направленных на тебя взведенных обрезов, нет-нет Да и задумаешься о бренности незащищенного бронежилетом бытия.