Тропами северного оленя - Мариуш Вильк

Тут Саша делает небольшое отступление и рассказывает о том, какую роль в истории кольских саамов сыграл граф Витте. В конце XIX века русские собирались выстроить на Баренцевом море порт (сегодняшний Мурманск), связав его железной дорогой с остальной территорией. Осуществление этих грандиозных планов затрагивало малонаселенные территории, к тому же не русские. Сергей Витте предвидел, что в далеком будущем это чревато проблемами. Поэтому он поддержал переселение коми-ижемцев с Печоры на Кольский полуостров, заранее подготовив почву для конфликта двух малых народов, а России отвел в этом споре роль третейского судьи.

Но это же абсурд, — возмутился я, выслушав Сашу, — чтобы люди, появившиеся здесь чуть более сотни лет назад, претендовали на право называться аборигенами.

И тем не менее это факт.

При этом коми-ижемцы ввели здесь свои методы выпаса оленей, подходящие для бескрайней Большеземельской тундры,[48] но убийственные для ограниченных пастбищ Кольского полуострова. Испокон века когда наступало лето, саамы пускали стада пастись самостоятельно, благодаря чему олени не вытаптывали корм до голой земли, а лишь пощипывали его, мигрируя небольшими группами. На таком выпасе бизнес не сделаешь, это скорее способ выжить, нежели заработать на жизнь. А коми-ижемцы круглый год держат огромные стада под присмотром пастухов, и пока олени не съедят корм на одном месте, на новое их не перегоняют.

— Они просто разводят оленей, а мы благодаря оленям существует. Если олени вымрут, то и нам конец.

Не успели оглянуться, как доели важенку. А думали, хватит на всю зиму! Наташа шутит: мы, мол — оленинозависимые. Что-то в этом есть…

Посмотрите, что едят олени — они любят растения, которые другое животное в рот не возьмет. Например, калужницу, лютик. Некоторые содержат алкалоиды. Подозреваю (хотя в литературе об этом нет ни слова), что олени, любители грибов, порой лакомятся мухоморами. Ну, и ягель… Где-то я вычитал, что в фармацевтической промышленности его используют для производства антибиотиков. Ничего удивительного, что приправленная таким образом оленина может воздействовать на человеческий организм. Все равно что паштет из индийской конопли.

Короче говоря, мы подсели на оленину, как на иглу. Никогда в жизни я не ел столько мяса. Раньше я вообще предпочитал вегетарианскую еду, а мясо употреблял только по праздникам. Кто бы мог подумать, что его можно есть постоянно? Но подчеркиваю — речь идет только об оленине! К свинине или говядине мое отношение не изменилось, по сравнению с ними мясо оленя — поистине плоть. Понимаете?

Я не удивляюсь древним охотникам на оленей, которые, когда ледник стал отступать из Европы, двинулись вслед за оленями к северу — вместо того, чтобы радоваться: тепло, в лесах полно другой живности, а в озерах — вдоволь рыбы. Они тоже были оленинозависимые.

Оленину можно готовить по-разному. Сушить, варить, тушить, печь и жарить. Одно из моих любимых блюд — саамский лимм, густой отвар из оленины, в который добавляют щепотку ржаной муки и несколько стаканов тертых ягод — лучше всего морошки. Лимм имеет мясной, сладковато-винный вкус. Сначала из него вылавливают мясцо, а потом запивают бульоном. Еще я люблю филе, тушенное в вине с изюмом, студень из оленьих ног, ребрышки на гриле, язык под кислым соусом, шпик с горчицей, сердце под хреном.

Из прекрасной книги Юрия Симченко «Культура охотников на оленей северной Евразии» я узнал, что в прошлом житель Севера, чтобы обеспечить себе нужное для этой географической широты количество калорий, должен был съедать двадцать пять оленей в год. Так что мы без лишних церемоний купили у Олиного дяди очередную тушу. На сей раз это хирвас, трехлетний бык. Сорок восемь килограммов живого веса. Вкуснятина.

Из книги Симченко я выписываю статистику, над которой стоит задуматься. По мнению специалистов, арктический район Евразии, от Скандинавии до Чукотки, в прошлом мог прокормить от двух с половиной до трех миллионов оленей. В этом случае ежегодный прирост поголовья составляет не более двухсот десяти тысяч оленей. Другими словами, три миллиона оленей в древнейшие времена могли прокормить не более восьми с половиной тысяч охотников. Симченко подчеркнул, что число несколько завышено, поскольку он рассматривает идеальные условия и не учитывает волков.

Сегодня все саамы празднуют День саама, учрежденный в память о первом саамском собрании в 1917 году в норвежском городе Тронхейм. В Ловозере празднества начались с поднятия саамского флага.

В центре флага — шаманский бубен. Цвета соответствуют четырем стихиям: синий — вода, желтый — солнце, зеленый — земля, красный — огонь. Красно-синий круг посередине символизирует также солнце и луну.

Ровно в четыре часа дня флаг торжественно внесли в концертный зал Центра саамской культуры. Чум трещал по швам. Масса гостей. Стоя спели саамский гимн (стихотворение Исака Сабы),[49] заканчивающийся призывом вернуть саамскую землю саамам.

Потом прозвучали торжественные речи о целостности саамского народа, вопреки разделяющим его границам. Поздравили юбиляров. Василия Галкина[50] провозгласили саамом года. Новобрачным раздали подарки и каждую пару обвязали арканом (по древнему обычаю!), пожелав молодоженам долгой совместной жизни. Объявили, что за последний год в Ловозере родилось восемь новых саамов. Ура!

Художественную часть открыла Эльвира Галкина,[51] которую некоторые сравнивают с Джоан Баэз.[52] В детстве Эльвира много времени проводила с дедом на берегу Сейдъявра, священного озера саамов, где слыхала и бубны предков, и зов тундры. Отсюда в ее песнях столько природных звуков: то кукушка кукует, то ветер в сухом тростнике потрескивает, то снег скрипит да метель завывает, и поверх всего — трепет бубна.

Чум кружится. Эльвира шаманит. Остаток вечера я провел словно во сне, в котором бубны будоражили кровь, а ноги сами пускались в пляс. Лица chynely ко мне, словно со стен пещеры, глаза глядели, точно со дна колодца. Мелькнул высохший от мороза Аскольд Бажанов,[53] первый саамский поэт. Словно шепнул:

Если тебе тяжело,Останавливаешься в Пути,Помни:Ты хозяин тундры,А не кривой хаты.

Что, уже банкет? На столах дымится оленина, сверкают рюмки с водкой. Напротив сидит Иван Матрехин,[54] только что представивший песни нового диска «Белый олень». Рядом Александр Степаненко, автор книги «Расстрелянная семья (исторические очерки о кольских саамах)».

Тосты. Танцы.

Вдруг кто-то подсаживается ко мне. Украдкой смотрю на руки. Они трясутся словно в лихорадке. Не попадают вилкой по куску мяса — промахиваются раз, другой. Наконец, пальцы бросают вилку и тянутся к тарелке, хватают, тащат в рот. Невольно провожаю их взглядом и краем глаза вижу покрасневшее от натуги саамское лицо. Женщина лет тридцати. Жует, опустив голову, уставившись в полную рюмку. Я отвожу глаза.

Уходя, я увидел ее снова. Женщина танцевала, опустив веки. Посреди зала, одна.

Название журнала — «Северные просторы» — говорит само за себя. «Просторы» по-польски — «przestworze», но в словаре Дорошевского это слово почему-то помечено как «книжное». Неужто современный польский язык настолько отвык от свободного пространства, что даже само слово убрали на полку?

В последнем номере я обнаружил интересные размышления историка Николая Плужникова о современном кочевничестве. Автор предполагает, что на Севере — когда государственная власть ослабит свои тиски и сюда придет рынок — местные жители вернутся к прежнему образу жизни, то есть снова выйдут на кочевые тропы. Ведь законы рынка, — по мнению Плужникова, — действуют только применительно к оседлым народам, для которых накопление материальных ценностей — вопрос комфорта и престижа. Тех, у кого дорога в крови, избыток вещей лишь обременяет. Ведь кочевники, — продолжает Плужников, — в зависимости от времени года оставляют в тундре те или иные предметы, в данный момент не нужные. Превыше всего кочевник ценит свободу перемещения.

Я проверяю гипотезу Николая Плужникова собственными наблюдениями. В свое время Советская власть начала процесс принудительного закрепления кочевников Кольского полуострова. Сперва их коллективизировали, а затем переселили в Ловозеро, ликвидировав старые саамские погосты. Одни, как, например, Вороний, затопили при строительстве гидроэлектростанции в 1966 году, другие отдали армии. Разрушен оказался не только традиционный образ жизни саамов, но и их духовный мир. Ведь кочевые тропы — подобно тропам песни — проходили через сакральные места: священные камни, озера, горы. Взамен кочевники получили подачки цивилизации и социальную мишуру: квартиры в блочных домах да ревущие «Бураны», школу, уничтожавшую их язык, больницу, в которой не лечили, да круглосуточные магазины с водкой. Подачка создает раба, — гласит эскимосская пословица, — а кнут — пса.