ЦУНАМИ - Анатолий КУРЧАТКИН

Кто знает, может быть, он не сгнил именно потому, что был оставлен ею сгнивать. Одиночество, оказывается, не стимулирует процесс разложения.

Единственное — тогда, выбравшись из-под накрывших его руин, Рад полагал, что самое страшное у него позади. Конечно, фитнес-клуб — это было совсем не то, чем бы ему хотелось заниматься в жизни. Как говорится, о том ли мечтал. Но уж какой бизнес удалось выстроить, тот и удалось. Выбирать не приходилось. Что шло в руки, то и пришлось взять.

Пчелка в серой дубленке, поворачивая за угол красного кирпичного здания, в котором располагался переговорный пункт, оглянулась еще раз. Рад хотел помахать ей рукой: лети, лети! — уже было вытащил руку из кармана куртки, но остановил себя. Пчелка могла истолковать его жест как призыв и, если действительно была не против его внимания, оказалась бы в неловком положении. Чего ей Рад совсем не желал.

Лети себе, лети, только произнес он про себя, всовывая руку обратно в глубину кармана.

В маршрутке на обратном пути Рад встретился со своим знакомцем по поселковому магазину, здешним старожилом. Знакомца звали Павел Григорьич. Это был похожий на высушенную временем сучковатую палку старик, с выгнуто-вогнутыми, коряжистыми ногами, с коряжистыми руками и, казалось, вытесанным из коряги усталым землисто-коричневым лицом. Вообще Рад старался не заводить знакомств здесь, Павел Григорьич был исключением. Еще в самые первые дни жизни в поселке, стоя за ним в очереди, Рад выручил старика при расчете с продавщицей, добавив за него недостающие пять или шесть рублей, и с той поры, встречаясь, они здоровались, и, случалось, приходилось разговаривать.

И сейчас тоже пришлось вступить в беседу.

— За керосином ездил, — сказал Павел Григорьия, указывая на большой почерневший от времени бидон с узким горлышком у ног на полу. — Дожили, да? За керосином ездить приходится — семь верст киселя хлебать.

— А раньше что, не приходилось? — из вежливости спросил Рад.

— Да раньше три керосинные лавки в поселки были. Потом одну ликвидировали — так все равно две. Куда ближе — туда пошел. А теперь езди вон. Да приедешь — нет его. На третий раз купил! Три раза ездил киселя хлебал.

— А что, без керосина нельзя? — все так же для поддержания беседы проговорил Рад. — На что вам керосин? Вы на керосинке готовите? Газ же есть.

— Какой газ, откуда? — вопросил Павел Григорьич. — Конечно, на керосинке. Я газ себе ни при советской власти позволить не мог, ни сейчас. Это не в городах — провели и пользуйся. Тут сам все оплачивай. Метр труб к тебе проложили — вот тыщу рублей выложи. Еще метр — еще тыщу. А мне семьдесят метров тянуть. Да плиту покупать, да АГВ, да отопление в доме ставить. Это мне не есть, не пить, пенсию десять лет собирать — так сделаю.

— А дети? — Рад знал от Павла Григорьича, что у него трое детей, а младшая дочь с зятем живут с ним. — Дети, наверно, могли бы помочь?

Теперь Павел Григорьич помолчал.

— Пользы-то от детей! — произнес он затем. — Вы своим родителям много ли помогаете? Все им только дай, дай да дай. Много, говорю, помогаете?

Рад вспомнил о своем звонке с переговорного пункта.

— Да уж какое там помогаю, — сказал он.

— Ну вот, а говорите, дети, — с удовлетворением ответствовал Павел Григорьич.

Маршрутка уже въехала в поселок, остановилась на одной остановке, выпустив несколько пассажиров, остановилась на другой, и Рад, перестав поддерживать со своим магазинным знакомцем разговор, принялся смотреть в окно, чтобы не пропустить места, где сходить ему. Все же он не слишком часто ездил в город, и на скорости знакомое становилось незнакомым.

Шоссе заложило поворот, из-за заборов, скелетов деревьев, вылетело стеклянно-бетонное одноэтажное строение магазина, выкрашенное в бледно-желтый цвет, поодаль от него, отступая от дороги метров на шестьдесят, за жидким беспорядочным парком стояло серое двухэтажное здание бывшего дома культуры, и еще дальше, за домом культуры, на небольшом взгорке возвышалась неожиданного карминного цвета новодельная шатровая церковь. Рад с облегчением удостоверился, что не пропустил своего места.

— У дороги за домом культуры остановите, — попросил он водителя.

Павел Григорьич встрепенулся. Коряжистое лицо его выразило радость.

— Так вместе здесь сходим! Бидончик мой на землю спустить не поможете? А то больно тяжелый.

— О чем разговор, — сказал Рад.

— Вот спасибо, Слава. Вот спасибо, — наградил его Павел Григорьич обращением по имени.

«Рад? — переспросил он, когда они знакомились тогда, уже выйдя из магазина на крыльцо. — Что за имя такое? — И, узнав, что „Радислав“, тут же решил: — Ну, я вас Славой буду звать. А то что за Рад. Не по-русски».

Рад перенял бидон у Павла Григорьича и, выходя из машины, вынес тот наружу. Бидончик был литров на десять, двенадцать. Солидный бидончик. Павел Григорьич выбрался из машины следом. Рад толкнул дверцу, она поехала, захлопнулась, и «Газель», бодро встарахтев мотором, рванула по шоссе дальше.

— Вам, Слава, куда идти-то? — спросил Павел Григорьич. — А то, может, поднесете мне бидончик? Сжадничал я, налил под горло. Тащу, а грыжу так и пучит, боюсь — ну, вылезет, да ущемит. Два-то раза перед этим с коляской ездил. А нынче что-то не взял, опять, думаю, не будет керосина. А он — на-ка, есть. Знал, что половину надо налить, нет, сжадничал. Сколько керосина на готовку идет! Знай подливай.

Рад поднял бидон с земли, вновь ощутив его жидкую тяжесть.

— Указывайте, Павел Григорьич, как идти.

Ему некуда было торопиться. Даже если бы его магазинный знакомец попросил отнести керосин на другой конец поселка, он бы помог донести бидон итуда.

Они двинулись по асфальтовой дороге, отходящей от шоссе, в глубь поселка — мимо серого здания дома культуры за черной вязью зимнего парка, мимо неожиданно красной церкви за стрельчатой чугунной оградой, и Рад, скрашивая путь разговором, спросил:

— А что же, если так грыжа мучает, операцию, наверно, нужно делать?

— Да ее делай, не делай, операцию, все одно: новая выпрет, — отозвался Павел Григорьич, бодро вышагивая с ним рядом. — Тяжелую же работу все время ворочать приходится. Как без нее. Вырезали мне уже грыжу, было дело. И что? Вот, снова мучаюсь. Пока уж не ущемит, так буду.

— А ущемит — и не поймете, что ущемило, упустите время?

— Ну, упущу так и упущу. Помру. Че уж, разве жизнь? Какая это жизнь. Живешь — не знаешь, как завтрашний день прожить. Пенсию-то какую платят? Вот и ворочаешь с грыжей огород под картошку. Лопатой четыре сотки вскопать. Легко ли?

— Да ведь, Павел Григорьич, — Рад позволил себе иронию в голосе, — платили бы вам пенсию — хоть каждый месяц на курорты летай, грыжа, не грыжа — все равно бы картошку сажали. Не так?

— Сажал бы, — согласился его магазинный знакомец. — Но уж не четыре бы сотки.

— А три, да? — с той же иронией посмотрел на него Рад.

Павел Григорьич, вышагивая рядом и не отставая, ответно взглянул на Рада и теперь не ответил.

— А вы у нас здесь, Слава, чего, дом у вас здесь или на даче у кого зиму живете? — в свою очередь, спросил он после паузы.

Рада неприятно кольнула проницательность старика.

— Живу, — коротко сказал он. — Зиму или не зиму… не знаю, видно будет.

— Ну да, видно, — поддакнул ему Павел Григорьич. — Недалеко тут где-то, да?

— Недалеко, — с прежней короткостью ответил Рад. Говорить, где живет, ему совсем не хотелось.

— С газом дом-то? С отоплением? — спросил Павел Григорьич.

— С отоплением, — подтвердил Рад.

— С газом-то чего зиму не жить. Живи знай живи.

Так, за таким разговором, они миновали и дом культуры, и церковь за чугунной оградой, пересекли плотину над гладко заснеженными прудами и свернули на уходящую вверх от пруда улицу. Правой стороной улицы были разляпистые бревенчато-каркасные дома советской эпохи, с чердачным вторым этажом под ломаными крышами, с пристроенными по бокам сенями, верандами, кладовками, кухнями, напоминавшие Раду косноязычием своих форм прикованных к земле ее притяжением деревянных птеродактилей. Левая сторона принадлежала новому времени: крепостной стеной тянулся палево-кирпичный забор со строчкой железных пик поверху, а из-за него замково тянул себя к небу такого же палевого кирпича трехэтажный особняк под красной черепичной крышей, с башенками, венецианскими окнами, с камерами наружного наблюдения на стенах.

— В таком примерно живете, да? — указывая на палевый особняк, спросил Рада Павел Григорьич.

— Нет, не в таком, — сказал Рад.

Что было истинной правдой. Дом, в котором он жил, был классом пониже. И меньше участок, и камерами наружного наблюдения также не оснащен.

— Ну примерно таком? — не успокоился Павел Григорьич.

— Ну примерно. В некотором роде, — согласился Рад, меняя руку с бидоном.