Привидение, которое хрустело печеньем, и другие сказки-рассказки - Григорий Михайлович Кружков

Зима за летом, лето за зимою – немало лет прошло.

И вот однажды, в погожий майский денёк, поглядел дед Остап вдаль с крыши – ай да красота! Луга! Леса! Реки! А за реками – горы, Китай, Африка, острова неизвестные…

И захотелось деду Остапу дальние края повидать. А как слезешь?

Думал дед Остап, думал и придумал.

«Вот, – рассуждает он, – ем я много морковки, редису, другого овощу. От них остаётся много ботвы. Ботва мне, конечно, без пользы. А вот ежели сбрасывать её с крыши в одно место, то постепенно накопится большая-пребольшая копна. В такую копну и спрыгнуть можно – мягко будет».

Сказано – сделано. Стал дед Остап скидывать с крыши ботву в одно место. Может быть, месяц прошёл, может, три – большая куча ботвы накопилась. Проснулся как-то утром дед Остап, поглядел вниз: вот теперь, думает, мягко. Прицелился он, зажмурился – и сиганул с крыши.

Но одного не знал дед Остап и одного он не мог предположить. Не знал он, что в той куче ботвы с вечера заночевал заяц. Ночи-то уже прохладные были, августовские, ближе к сентябрю. Вот мимо бежавший заяц и зарылся на ночь в той ботве: дай, думает, в тепле, с комфортом ночку скоротаю! И случилось так, что угодил дед Остап аккурат на спину этому зайцу, да ещё со страху за уши его длинные руками схватился.

Теперь представьте себе психологическое состояние этого зайца. Он ещё окончательно не проснулся, как вдруг валится ему на спину что-то тяжёлое, непонятное, да ещё в уши вцепляется!

Для уяснения дальнейшего прошу учесть, что заяц этот был не слабый – бывалый такой, матёрый зайчище. Будь это какой-нибудь хилый, слабонервный заяц – он, пожалуй бы, в обморок упал от такой неожиданности. А этот матёрый зайчище не растерялся, вскочил на ноги да как даст стрекача – с дедом Остапом на спине!

И вот скачет Остап на сером зайце неведомо куда, крепко за уши держится. А косой, конечно, себя не помнит, мчит, не разбирая дороги, через огород, через луг, через поле, а тут перед ним река – Днепр могучий, широкий. Заяц с разбегу – бултых в воду! – и поплыл.

То есть вообще-то зайцы не умеют плавать, но этот обезумевший заяц забыл сгоряча, что не умеет, и вот поплыл, да так здорово: передними лапами по-собачьи загребает, задними – по-лягушачьи бултыхает. На самую середину Днепра вымахал.

Но ведь известно, вода – она завсегда остужает, успокаивает. Успокоился заяц, остыл маленько и вспомнил, что плавать-то он не умеет. А как вспомнил, то, конечно, тонуть начал. Видит дед Остап: дело плохо. Сам-то он не лучше зайца плавал: родители с малолетства не научили. Как быть? Погибать ни за понюх табака тоже неохота. И вдруг видит: перед ними остров близко – рукой подать.

– Давай, – кричит, – серенький! Давай! Ещё немного!

Поднапрягся заяц, последним отчаянным усилием гребанул задними лапами и выскочил на остров.

Смотрит дед Остап: островок небольшой, совершенно необитаемый: кустики да песочек. И спастись с того островка нет никакой возможности, до берега не только не доплыть, но даже не докричаться: могучая, широкая река Днепр. А питаться чем? Ни грибов, ни ягод, а из дичи – один заяц.

Поглядел дед Остап на зайца с этой точки зрения. А заяц вмиг всё смекнул, задрожал под тем внимательным взглядом Остапа, заметался… В общем, с перепугу снова забыл бедняга, что плавать не умеет, прыгнул в воду и зашлёпал лапами к берегу: уж лучше утонуту быти, чем съедену быти!

Остался дед Остап один на острове. Что тут будешь делать! Но дед Остап не растерялся: стал он рыбу ловить и жарить в панировочных сухарях. А которую не жарил, ту вялил. А которую не вялил, ту коптил над костром. И так себе замечательно жил на необитаемом острове.

Замечательно, только скучно. Даже ворона не каркнет, воробей не прочирикнет. Редкая птица долетит до середины Днепра!

И вот в один прекрасный день потрошит дед Остап пойманного окунька, как вдруг что-то ему в глаза блеснуло. Смотрит – перстень. Вроде как волшебный. Не иначе какой-нибудь чернокнижник в речку обронил, а окунь сослепу и проглотил. Вот ведь какое счастье привалило деду! Взял он перстень, надел на палец, три раза повернул, и вдруг – о чудо из чудес! – являются перед ним…

Кто, как вы думаете? Два джинна с жуткими мордами? Три великана с дубинами в руках? Василиса Премудрая?

Все не угадали. Являюсь перед ним лично я сам: в одной руке авторучка, в другой – стакан недопитого компота. И говорю:

– Ну, чего тебе надобно, дед Остап?

А дед честно-откровенно, как на духу, мне отвечает:

– Хватит, не могу больше на острове жить. Что я – Робинзон Крузо какой-нибудь? Зачем ты со мной такие шутки шутишь?

– А для того, во-первых, – отвечаю, – чтобы все тобою восхищались, какой ты ловкий и находчивый.

– Это хорошо. – Дед Остап приосанился, бороду огладил. – А во-вторых?

– А во-вторых, чтобы все поняли, как глупо на крыше огород разводить.

– Чем же глупо? – удивился Остап. – Там и к солнышку ближе, и…

– Помолчи, дед Остап! – оборвал я его строго. – Хоть я тебя и уважаю, но лучше не доводи меня своей самобытностью.

– А что? Я ничего, – смирился дед.

– А в-третьих, я хотел показать, что жить на острове человеку скучно и неудобно.

– И то верно, – подтвердил дед Остап. – Вот я и говорю, надоела мне эта сказка. Придумай какую-нибудь другую, поинтересней.

А я ему на то отвечаю:

– Другую сказку, дед Остап, придумывать мне сейчас недосуг. У меня ещё сегодня телевизор не смотрен и газеты не читаны.

– А раз так, возвращай меня откуда взял! Вертай сказку на начало!

– Это всегда пожалуйста, – говорю. – Ты только мигни.

И не успел дед Остап мигнуть – глядь, он уже обратно у себя в огороде морковку сажает.

Прилетела ворона, села на трубу:

– Кар! Карр!

– Ори теперича, разоряйся! – усмехнулся Остап. – Думаешь, полезу за тобой на крышу? Нашла дурака!