Интрига - Владимир Рыбин

- Может, и ерунда, обычный розыгрыш, только мне хотелось бы во всем разобраться.

- А зачем? - Ей явно хотелось отмахнуться от навалившегося беспокойства. Естественная первая реакция сбитой с толку женщины.

- Хотя бы затем, чтобы потом не жалеть.

- Ты думаешь - это серьезно?

- Сейчас лучше думать, что-это серьезно. Дай бог, если мы ошибаемся. Но если посчитаем это пустяком и ошибемся?..

- Да ну тебя! - замахала она руками.

- Сейчас нам надо не в эмоциях наших разбираться, а в фактах. Подумай, кто мог вырвать листок из твоей записной книжки?

- Никто не мог.

- Давай с другого конца. Кто знает о женитьбе Петра и Светки? Я узнал об этом три дня назад. А ты?

- Да... недели не прошло. Вечером они пришли, объявили нам. А на другой день я уехала.

- Почему ты уехала?

- Путевка подвернулась.

- Не ври...

- Вру, - сразу призналась она. - Путевку сама выпросила. Не могла я. Боялась с тобой встретиться...

- Кто знал о твоем отъезде?

- Многие знали. Я тогда же, как достала путевку, поехала к Егору Иванычу в институт, ему сказала, Зое Марковне...

- Зое Марковне? Что ты ей сказала?

- Ну, что уезжаю...

- Больше ничего?

- Ну, что надо мне уехать, вот и уезжаю...

- Пошептались?

- Пошептались, - смущенно призналась она. - Это же Зоя Марковна, она в курсе всех наших семейных дел.

- И в курсе предстоящей женитьбы?

- Конечно. Я же сама ей все рассказала. И про тебя тоже.

- Про меня? Что про меня?

- Что не забыла я ничего. Что нелегко мне будет встречаться с тобой...

- Кто еще об этом знал?

- Никто, - уверенно заявила она. - Никому я больше не могла такого рассказать.

- Значит, Зоя Марковна? Значит, это она вырвала листок из твоей записной книжки?

- Зачем это ей? Да и когда?..

Я взял ее за руки.

- Опомнись, Аня! Речь идет о счастье наших детей. Подумай хорошенько. Может, ты давала свою записную книжку Зое Марковне?

- Не давала.

- Могла она сама взять?

- Не могла... Впрочем, только разве... Когда я забегала в кабинет, то оставляла сумочку в приемной на столике у Зои Марковны. Она еще, помню, переложила ее на стул возле себя.

- Значит, возможность была...

- Но я ничего не понимаю...

- Вот что, Анюта, я сейчас уйду, и больше сегодня мы не увидимся. Не спрашивай ни о чем, потому что я сам ничего не знаю. Просто нам пока не следует встречаться. Поняла?

- Не поняла. Почему не следует? Ты же не уезжаешь?

- Мы встретимся завтра, - сказал я, не отвечая на вопрос. - А пока ты подумай, кто еще мог знать обо всем и написать эту проклятую записку?

- Я и сейчас...

- Не торопись, хорошенько подумай.

Я пожал ей руки и быстро вышел, не дожидаясь ее очередных недоуменных расспросов. Да и что мог ей сказать? На работу я должен был явиться послезавтра, и торопиться мне действительно было некуда. Но не мог я не верить той "проницательной женщине", предупреждавшей об осторожности. Не посчитаться с ней было для меня все равно что пренебречь ею. А это было выше моих сил. И я собирался оставшиеся два дня использовать, как говорится, на полную катушку, поменьше встречаться с Аней, купаться, загорать, снова купаться и снова загорать. И только.

Купаться и загорать труда для меня не составило. Но как было не думать обо всем том, что нежданно-негаданно закрутилось вокруг нас? И получалось, что и купание было для меня не купание, и отдых не отдых. В конце концов я не выдержал и в тот же вечер отправился к Ане. Она сидела в своей комнате, словно ждала меня.

- Я как знала, что ты придешь, - сказала она.

- Вспомнила что-нибудь?

- Ничего я не вспомнила. Но как знала...

- Вот что, Аня, - сказал я, только теперь, экспромтом, решив, что мне надо делать. - Сегодня ночью я полечу в Москву, все равно отдыха у меня не получается. Попробую поговорить с Зоей Марковной.

- Конечно, надо поговорить. Она хороший человек, она все расскажет...

- И нужно показать записку Егору Ивановичу, все рассказать, посоветоваться.

- Все нельзя, - испуганно вскрикнула Аня.

- Почему нельзя? У нас с тобой была искренняя любовь, чистая...

- Стерильная, - невесело усмехнулась она.

- Тем более. Он умный человек, поймет.

- Он больной. У него два инфаркта было.

- Тем более. Хуже будет, если он все узнает от других.

- От кого?

- Не знаю. Ничего не знаю. Я просто боюсь за всех нас, вот и все.

- Ты?! Боишься?! - Она была искренняя в своем удивлении, и я только теперь понял, до какой степени она идеализировала меня.

- Я боюсь неизвестности.

- Я тебя понимаю. Ох, как я тебя понимаю! - горячо воскликнула она, и в голосе ее была никогда мною не слышанная тоска.

5

Как раз в эти дни на Москву навалилась небывалая жара. Даже ночью, сойдя с самолета в аэропорту Внуково, я почувствовал это: душный воздух был неподвижен, над аэродромом пахло сгоревшим керосином. Единственное спасение было в здании аэропорта, где, хоть и не в полную силу, но все же работали кондиционеры. Но, умчавшийся из Ялты, я все еще торопился сам не зная куда, поэтому сразу же ринулся искать транспорт, которого, как обычно в ночную пору, для всех не хватало: на автобусных остановках маялись длинные очереди.

Мне удалось приткнуться четвертым пассажиром в такси, и через час я был уже дома. Блеклый бесцветный рассвет висел над крышами. Под окнами ходила поливальная машина, мочила дорогу. Под ее монотонный гул я уснул крепким сном праведника, не ведающего тревог.

Но тревоги, как видно, только того и дожидались, чтобы я вернулся домой. Приснился мне астматичный хрип умирающего старика, дышащего с размеренными звонкими всхлипами. Еще во сне я понял, что это звонит телефон, взял трубку, но услышал все те же бесконечные звонки. Наконец, понял, что все это мне продолжает сниться, сделал усилие, проснулся окончательно, встал и пошел к стоявшему в коридоре телефону. В окна бил яркий, ослепляющий солнечный свет.

- Ты чего, в ванне сидишь? - услышал голос Игоря Старостина.

- Почему в ванне?

- Сейчас все, кто не на работе, в ваннах сидят. Такая жара.

- Жара?

- Ты что, с неба свалился?

- Ага, я ночью прилетел, спал.

- Не до сна сейчас. Ты звонил Вале Калининой?

- Звонил.

- Ну и что?

- Приеду, расскажу. Дай поспать.

- Ты из Ялты звонил? А ты теперь позвони. Она что-то хочет тебе сказать.

- Ладно. - Я зевнул, положил трубку и пошел досыпать. Даже возможность позвонить этой женщине меня сейчас не волновала.

Сколько проспал, не знаю, только меня снова разбудил телефон. Солнца в комнате уже не было, зато оно вовсю полыхало на кухне, выходящей окном во двор. В первый момент мне показалось, что коридор залит водой, так блестел паркет. Впечатление дополняло то, что ноги липли к полу. Я встал весь мокрый, словно в квартире прошел дождь. Недоумевая по поводу столь странного своего состояния, я босиком прошлепал к телефону и только тут сообразил, в чем дело: в комнате стояла страшная жара, и я был весь мокрый от пота.