Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков

16 августа. Продолжается прекрасная сухая погода. Встали рано и ожидаем распоряжений командующего] армией трогаться с места и[ли] оставаться пока здесь. Тысячи всяких распоряжений летят от маленького до большого начальства, и все они не считаются с физиологической природой тех живых сил, к[ото]рыми призваны управлять. Люди измучены, впереди еще много трудностей, предстоит проходить по опустошенным загрязненным местам с загаженными источниками воды, люди в долгом ожидании горячей пищи удовлетворяют] чувство голода незрелыми яблоками и грушами; массы павших трупов; как еще хранит нас Господь от всяких эпидемий, но думается — быть беде!

Нерадостные вести о беспорядочном отступлении полков 3-й гренад[ерской] дивизии. Плохие действия ее начальника До- брышина… Провели еще несколько сотен пленных чехов и славян, как они, так и их раненые высказывают удивление, что не видят наших сил[44], — охотно нам сдаются. Их пули меньше причиняли нам вред, чем наши (остроконечн[ые]) им. С вечера до утра эвакуировано из Красностава наших до 900 раненых, большей частью не тяжелые, а с повреждениями] рук и ног пулями. У солдат наших не хватает патронов и снарядов[45]. Ой, перегнут палку наши вояки своими отступлениями да отступлениями, плохо учитывая психику сражающихся и преобладающее значение моральных сил над материальными…

До сего времени с выхода из Москвы не получил ни одного письма от своих, и не я один, но и многие. Обстоятельство многих очень удручающее: из-за пресловутого секретничания нельзя лишать нас существенного] душевн[ого] подспорья из дому… От штабных хунхузов своих продолжаю получать неприятности; ч[то] б[ы] им больше было свободы — отделили от штаба на расстояние целого перехода чуть ли не все управления штаба, была попытка отделить и корпусн[ого] врача!! Много офицеров и врачей бродят в Красноставе, разыскивая свои части. Часов лишь около 11 пришло распоряжение двигаться опять на Избищ; сели за стол — обедать; душевное настроение у наших Мольтке было приподнятое, они уверены, что австрийцы теперь у нас будут окружены: Замостье они оставили и идут на север к западу от Красностава. Этому отряду противопоставлена 3-я гренад[ерская] дивизия, не вполне еще собранная — для восстановления своего реноме. Остальные наши силы корпуса должны наступать на юг, а далее к югу будто бы успешно охватывают австрийцев наши 19-й, 5-й и 17-й корпуса. Не верится мне, чтобы мы могли перехитрить австрийцев. […]

Все более и более выясняются подробности постыдного бегства на Холм 3-й гренад[ерской] дивизии, в к[ото]рой отцы-командиры теряли связь с своими полками, отыскивая их потом наравне с отбившимися от гостей нижними чинами. Начальник

3-й грен[адерской] дивизии Добрышин отстранен от должности (и поделом!), на место его назначен Парский (достойный человек!). Было бы теперь актом великой справедливости, если бы бегунцы-командииры частей были теперь же или расстреляны, или, по крайней мере, разжалованы в рядовые! Такого позора я не припомню и из японской войны. Вот они — революционеры- то, гасящие высокий дух войск, лишь в мирное время кажущиеся храбрецами![46] […]

17 августа. Теплый солнечный день. Обоз штаба не возвращали в Красностав, а, отойдя на север версты на 3 от Избицы, остановился в одной деревне (вынужденно ли, вследствие затора в дороге, или преднамеренно, согласно данной директиве — не знаю). Во всяком случае, мне сегодня необходимо будет войти в связь со штабом. Рано утром зашли ко мне Раевский[47], уполномоченный Кр[асного] Креста, вместе с светлейшим [князем] Горчаковым[48] и еще к[аким]-то князем или графом[49] за указаниями, куда им теперь ехать на подвиги. Часов с 7 утра стала слышаться с ЗЗС (ССЗ?) от Красностава артиллерийская] канонада, продолжавшаяся, с перерывом около полудня, почти весь день; слышалась канонада и со стороны Из- бицы; обоз штаба пришел лишь к полудню, и [его] держали часов до 4 невыпряженным, ч[то]б[ы] следовать на север к Рейовцу[50].

Общее положение, много напоминающее в несколько раз уменьшенном размере картину мукденского отступления, когда все собравшиеся части в Телине[51], смешавшись, долгое время отыскивали друг друга. То же и теперь: масса отбившихся от частей командир[ов], врачей, нижних чинов; полная растерянность и паника; солдаты, предводимые своими начальниками, в ужасе бегут с поля брани. За 3-й гренад[ерской] дивизией закрепилась кличка «беговой» дивизии; виноват, конечно, не один ее начальник — До- брышин, а надо брать и выше его стоящих персон, и даже весь наш обществ[енно]-государствен[ный] распорядок; характерная для последнего получилась телеграмма от Плеве исправнику Красностава, что-де если он не устранит панические настроения среди жителей, то будет удален от должности.

К полудню Горжков[52] был уже занят австрийцами, бьющими и гонящими нас нещадно; вот вам и австрийцы, «к[ото]рых-де редко кто не бил»! Наших начальников следовало бы повесить на одну осину, а на эти роли нанимать бы немцев или англичан для руководства нашим прекрасным солдатом. […]

Раздумал я подавать секретное письмо Зуеву о неполной вменяемости слабоумного Федяя, так к[а]к вижу из разговоров и наблюдений, что все они, черти, одинаковы.

Перевязочн[ые] пункты и госпиталя предоставлен[ы] были самопомощи и ставились обычно под расстрелом своего и неприятельского] огня. Не ошибся я, предрекая, что надо до известной лишь степени палку перегибать: отступать — отступай, но до известных лишь границ, а то выйдет, что было и в Маньчжурии. Раз битый петух другим петухом уже постоянно будет от него бегать. Пошли, Господи, мне сил вынести всю нравственную муку текущей войны. Буду, елико возможно, терпеть; ведь должна же когда-нибудь она и кончиться. […]

18 августа. Часов в 8 утра выступили из Рейовец; так совершается до сих [пор] согласно приказу по армии «энергичное» наступление на неприятеля. Вчера, оказывается, только что я выехал из Kpacнocmaвa, последний стал обстреливаться неприятелем; по обыкновению в обозе произошла страшная паника. Третий день не вижу штаба, где он? Связи между частями никакой, всякий предоставлен самопомощи.

Я опередил обоз штаба и прибыл вместе с судейскими и с[анитарно]-гигиенич[еским] отрядом опять в Холм — в Красные казармы. Ужасная пыль… Я загрязнился к[а]к черт, две недели не могу переменить белья; оно уложено — в обозе. Некогда помыться и выстирать белье. Подходя к Холму, увидели мчащихся десятки автомобил[ей]: то поспешно выезжает на Брест?[53] штаб армии нашей во главе [с] Плеве[54]. Упорно говорят, что он будто бы сменяется за нелепое и неумелое руководител[ьство] армией. Давно пора! Шум автомобилей, автобусов, мотоциклет[ов], канонада и общий гвалт, и вся кутерьма с неразберихой, какой не видел даже на японской войне, страшно напрягают нервы. […] Федяя называют «Пердяем» […]

19 августа. Ночью был разбужен подъехав[шим] на автомобиле Никитиным, «зубным врачом» в долж[ности] аптечн[ого] фельдшера в 46-й дивизии, разыскивавш[им] будто бы по поручению штаба армии (?) местонахождение штаба 25-го корпуса, к[ото]рый будто бы не могли отыскать даже (!) на аэроплане (?!); отослал его к коменданту штаба. В Холме, к[ото]рый охраняется одним Николаем Чудотворцем, паника: все выселяются, магазины закрываются; циркулируют самые разнообразные], друг другу противореч[ащие] рассказы и легенды, начиная с самых оптимистических], кончая ужасно пессимистическими]. Роль в этом генерала Лопатина, председателя] суда, — пустой балалайки, первоклассного] труса; он теперь критикует манифест Верховн[ого] главнокоманд[ующе]го[55] и высказывает-таки сентенции, за к[ото]рые в мирное время многих приговаривали к каторге… При воображаемых успехах нашего оружия — говорит совсем в духе «[Союза] русского народа».

Настроение наше ежеминутно меняется. Отсутствие] надлежащей осведомленности] плодит массу кривотолков, часто страшного свойства. Штаб армии оказывается — в Дорохуске[56]. В Травники[57] будто бы подходит 3-я Гвардейская дивизия (козырная!) для охранения линии Люблин[58] — Холм; 5-й и 17-й корпуса будто бы уже в Львове[59], в Галицию уже назначен генерал-губернатором граф Бобринский[60]. Наш корпус самый оказался злосчастный и пакостный. В общем, чувствуемся] во всем отсутствие дирижера… Полная разрозненность и оторванность друг от друга: кто в лес, кто по дрова… Роль прапорщиков как первых виновников паники… То и дело слышишь то бодрые, то самые безотрадные вести. Потрясающая картина — обращаются с частыми жалобами на обиды и засилья солдат. Ведут много пленных, сдающихся будто бы часто добровольно… У австрийцев пулеметы на автомобилях… Плеве будто бы смещен, и вместо него — Мищенко[61]. Будто бы будет смещен и наш Зуев, и Федяй… Холм будто бы совсем не укреплен… Две роты наших утонуло в трясине… Люди истомлены и издерганы — живые полутрупы… «Видно, бес нас водит в поле и крутит по сторонам». Московский гренадер[ский] полк еще под Плевной зарекомендовал себя «кукурузниками». Люди болеют куриной слепотой. […]