Разделительная полоса - Кир Неизвестный

В ответ он нейтрально, соглашаясь, пожал плечами.

— Хорошо. — Кивнув головой, Анатолий пошел в сторону дома, который, как показалось Гоше, был жив какой-то странной жизнью: выщербленный, поломанный и с выдавленными оконными рамами, словно менявший объемы, плывущий острыми углами. С запахом старого дерева и брошенного хирургического кабинета, никогда не мытого и засиженного мухами. Но все еще живого, дышащего теплом открытого огня и уютом теплых пледов.

— Пойдём, выпьем чего-нибудь согревающего, и я вас познакомлю! — пригласил Анатолий, видимо, имея в виду, что знакомить будет с домом. Поднявшись по ступеням, он наступил блеснувшим серебряной пряжкой из-под штанины джинс «казаком» на придверный коврик. Казалось, что само его присутствие рождает жизнь и силу в доме и окружающем его саду. В воздухе появились заплетаемые в косы облака серых спор, а деревья, сухие и скрипучие, вонзились тенями вывернутых ветвей в асфальт, в чахлый покосившийся забор, в фонарь, пусто блестевший отражателем, в кустарник, во все, кроме них двоих, дома и машины. И теперь было страшно понятно, что ужасный сад нашел свою жертву, и как тот сторожевой пес, который без хозяина не выпустит и не впустит, будет ждать команды «фас».

ЗАПИСЬ 6

— Любой выбор будет плох и ошибочен.

Сейчас они шли вдоль барной стойки, которая была бесконечной, с неповторяющимся рисунком каменной столешницы и упиралась в видимый горизонт такого не похожего ни на что страшного коттеджа. — Это определяется временем, прошедшим после принятия решения, отношением людей к твоему выбору, меняющимися обстоятельствами и условиями, твоим личным отношением, ну и конечно, морально-философской составляющей.

— Но если я твердо решил?

— Тогда еще хуже. Завтра или самое позднее послезавтра обстоятельства, в которых ты принимал решение, изменятся, потребуют от тебя иного, вероятно, нетрадиционного подхода, эквивалента новой меры. Но твоя цементная вера «сделать все правильно» обернется против тебя, утащит на дно социальной пищевой цепочки.

— И что тогда делать?

— Меняться, приспосабливаться, видеть новые горизонты, уметь извлекать пользу…

— Ты хотел сказать выгоду.

— Пользу, выгоду, прибыль. Не столь важно. Главное, надо быть гибче, легче отказываться от старых идей, принимать новое. Быть как все, чтобы быть над всеми. И как только ты изменишься, начнет меняться все вокруг: твой дом; дорога, ведущая к дому; твои соседи; улицы и города. Так начинается один человек.

ВОПРОС О МОНАДЕ

— Для каждого отдельного индивида, — они сидели за барной стойкой с каменной столешницей и выпивали весьма недурной коньяк, — существует своя реальность, причем в своем времени и месте. Это словно сфера, в которую попадают извне вещи, события, люди. Последние могут влиять на время внутри сферы индивида, замедляя его или ускоряя. Вещи же больше влияют на отношение, философию, благополучие. В конце концов, на размер этой сферы. То есть чем больше сфера, тем больше вещей в неё может поместиться и тем больше влияния на окружающие сферы она оказывает. Со временем эта сфера прорастает интересами, связями, идеями, укрепляя свои наружные стенки, даря больше спокойствия и уверенности своему владельцу и даже порой перерождаясь в живой организм, в некую монаду, которая уже самостоятельно начинает действовать в интересах своего хозяина. Имея такую сильную монаду, человек может объединять других людей ради общих интересов, ради своих интересов.

— А почему именно вещи влияют на философию и интересы? Почему это не люди? Мне кажется это более разумным.

— Ответ на самом деле прост — именно вещи, окружающие нас, формируют реальность, и ничто так не объективно, как материальная реальность. И чем устойчивее наши материальные интересы, тем сильнее и доступнее к пониманию философия.

ВОПРОС О СТАКАНЕ

— Тебе было послано множество сообщений, но ты не хотел их видеть. Для тебя ничто не было так хорошо и первобытно просто, доступно, кроме твоей обиды и ложного осознания, что все должны. Сладкое самоедство и уничижение своего эго. Любое вмешательство тут же ломало хрупкое равновесие расстроенной психики, а очередная неудача ввергала в черную гуталиновую массу депрессии. А тебе всего-то нужно было открывать «конверты» посланий, нужно было лишь хотеть и желать.

Он посмотрел на Гошу исподлобья, словно оценивая, потом из бара взял бутылку янтарной жидкости, два тяжелых стеклянных стакана и налил закружившийся водоворотом алкоголь. Протянул один стакан ему:

— Пей.

Гоша посмотрел сквозь прозрачное стекло, через обжигающий янтарь, оценивая — стакан наполовину полон или наполовину пуст.

— Он всегда будет полон, если знаешь, чего хочешь, — угадал мысли Анатолий. — На самом деле ты был прав тогда, давно — тебе действительно все должны, но ни ты, ни они об этом не знали. Впрочем, ты и сейчас об этом не знаешь. Но я сделаю так, чтобы ты обязательно это понял и научился брать то, что принадлежит тебе. — Он отпил янтаря. — Вот как с этим напитком, — он пальцем щелкнул по своему стакану, — пока он был в бутылке, он был моим, но потом я дал тебе стакан и часть его. И теперь эта часть твоя. Но не это важно, а важно другое — как ты распорядишься этим сообщением, посланием, ведь угощая тебя коньяком, который стоит неразумных денег, я точно что-то имею в виду. — Он снова оценивающе посмотрел на Гошу. Игорь перестал сомневаться, выдохнул и сделал большой глоток. Как ни странно, напиток не обжег горло, опустился в желудок, словно был разбавленным медом, а после себя во рту оставил многогранный вкус винограда, фруктов, цитруса, ванили и еще чего-то. Этот янтарь был восхитительным на вкус, Гоша не удержался и блаженно выдохнул.

— А теперь пошли, я покажу тебе то место, где исполняются мечты. — Ана приглашающим жестом указал на неприметную дверь в конце зала. Игорь поднялся с табурета и немного шатающейся походкой проковылял до двери.

— Прошу, — открыл Анатолий дверь в темноту. — Ничего не бойся, я иду следом за тобой.

ЛИМБ

Пейзаж, что открывался впереди, назвать завораживающим — не сказать о нем ни чего. Когда они вдвоем вышли из прохода-пещеры, им открылся удивительный вид на местность, которая была окружена с трех сторон скалами, а четвертой, последней стороной, своим более широким основанием примыкала к морю. И над местностью (Гоша окрестил её «Пляж») перевернутым облаком висел густой туман, скрывая в своей массе то, что