Мозаика Парсифаля - Роберт Ладлэм

Хейвелок в изумлении уставился на сотрудника КГБ.

— Значит, вы действительно могли похитить меня?

— Трудно сказать. Мог попытаться. Вы моложе, сильнее меня. Промахнись я, вы легко свернули бы мне шею. И все же шансы на успех были немалые.

— Стопроцентные. Не понимаю, почему вы ими не воспользовались?

— Да потому, что вы не нужны нам, как вы сами сказали. А риск был слишком велик. Но не тот, о котором вы твердили, а совсем другой. Мне необходимо было знать правду, и я ее узнал: вы больше не находитесь на службе у своего правительства.

— О каком риске вы говорите?

— Характер его нам неизвестен, но он действительно существует. В нашем с вами бизнесе все непонятное таит в себе угрозу. Впрочем, это вы и без меня знаете. Хорошо, — сказал кагэбист после некоторого колебания. Он подошел к балконной двери неизвестно зачем, чуть приоткрыл ее и тут же снова закрыл. Приблизившись к Хейвелоку, он продолжил: — Да будет вам известно, что я здесь не по приказу с площади Дзержинского, более того, даже не с ее благословения. Честно говоря, мое престарелое руководство из КГБ уверено, что я отправился в Афины совсем по иным делам. Можете верить или не верить, как вам угодно.

— А чем вы это докажете? Ведь кто-то должен был знать правду. Вы, ребята, никогда не выступаете соло.

— Да, знали двое. Мой близкий сотрудник в Москве и еще один преданный друг — мой тайный агент — в Вашингтоне.

— Вы хотите сказать в Лэнгли?

Русский отрицательно покачал головой и почти нежно произнес:

— В Белом доме.

— Весьма впечатляюще. Итак, два важных чина КГБ и советский шпион, угнездившийся в двух шагах от Овального кабинета, решили поговорить со мной, но похищать меня не желают. Они могли бы доставить меня в Севастополь и оттуда в комнату на Лубянке, где разговор мог бы оказаться гораздо продуктивнее, но не хотят так поступать. Вместо этого их представителе — человек, которого я знаю лишь по его репутации и фотографиям, — заявляет, что существует некая опасность, связанная со мной. Он не может определить существо угрозы, но уверен, что таковая имеется. Мне предоставлено право выбора — говорить на эту тему, то есть высказаться по вопросу, о котором у меня нет ни малейшего представления, или промолчать... Я правильно излагаю?

— Вы обладаете столь характерной для славян способностью сразу ухватить суть дела.

— Не нахожу здесь никакой связи с талантами моих предков. Обычный здравый смысл. Вы говорили, я внимательно слушал и изложил кратко то, что вы сказали или собирались сказать. Элементарная логика.

Ростов отошел от балконной двери и задумчиво произнес:

— Боюсь, во всем этом деле нет и намека на логику, фактор фундаментальный.

— А теперь мы побеседуем о другом, не так ли?

— Да.

— О чем же именно?

— О Коста-Брава.

Хейвелок промолчал, в глазах его можно было прочесть с трудом скрываемую ярость.

— Продолжайте.

— Эта женщина... Ведь вы из-за нее вышли в отставку?

— Разговор закончен, — бросил Хейвелок. — Убирайтесь отсюда!

— Прошу вас. — Русский молитвенно поднял руки. — Вы должны меня выслушать.

— Не думаю. Вы не скажете ничего, что могло бы хоть как-то меня заинтересовать. Военную можно поздравить с блестяще проведенной операцией. Она выиграла. Женщина тоже переиграла нас, но затем проиграла все. Дело закрыто, говорить больше не о чем.

— Нет есть.

— Только не со мной.

— В ВКР работают маньяки, — спокойно, но настойчиво произнес русский. — Вы это и без меня знаете. Мы с вами — противники и даже не пытаемся прикидываться друзьями. Но мы играем по определенным правилам, мы — не бешеные псы. Где-то в глубине души мы даже испытываем взаимное уважение. Возможно, оно зиждется на страхе, но не обязательно на нем одном. Проявите это уважение сейчас ко мне, дружище.

Они встретились взглядом, изучая друг друга. Хейвелок кивнул:

— Я знаю о вас из досье, так же как и вы обо мне. Вы не участвовали в том деле.

— Каждая новая смерть — все равно смерть, конец человеческой жизни. Смерть же без надобности, просто спровоцированная — отвратительна вдвойне. И к тому же весьма опасна, так как может с десятикратной силой обрушиться на тех, кто ее организовал.

— Скажите это все Военной. С их точки зрения, устранение было не напрасной, напротив — совершенно необходимой мерой.

— Мясники! — выпалил гортанным голосом Ростов. — Им нельзя ничего сказать. Они наследники старого ОГПУ с его бойнями, порождение маниакального убийцы Ягоды. Они по уши увязли в своих параноических галлюцинациях, уходящих корнями в те времена, когда Ягода истреблял самых уравновешенных и разумных. Им не хватало фанатизма, и он ненавидел их, считая это предательством дела революции. Вы знаете, что такое ВКР?

— Знаю достаточно хорошо, чтобы держаться подальше в надежде, что вы сумеете призвать ее к порядку.

— Хотел бы надеяться на это. Представьте, что было бы, стань банда ваших тупых сверхпатриотов крайне правого толка отдельным подразделением Центрального разведывательного управления. Именно так обстоит дело с ВКР.

— У нас все же иногда возникают противовесы, есть сдерживающие факторы. Если бы подобное подразделение появилось (а я не исключаю такой возможности), его держали бы под контролем и открыто критиковали. Тщательно изучали бы его деятельность, а финансирование регулировали. В конечном итоге банду прихлопнули бы.

— Не скажите, у вас были проколы. Все эти комитеты по расследованию антиамериканской деятельности, разные маккарти, хьюстонские планы, чистки так называемой «безответственной прессы». Рушились карьеры, растаптывались судьбы. Бремя грехов лежит и на вас.

— Все это быстро кончалось. У нас нет ни ГУЛАГА, ни программ «реабилитации», разработанных на Лубянке. А «безответственная» пресса время от времени демонстрирует примеры высочайшей ответственности.

— Тогда скажем так: и вы, и мы не безгрешны. Но мы значительно моложе. А в юности кто не ошибается?

— Но с операцией ВКР под кодовым названием «Памятливые» ничто не может сравниться в нашей стране. Подобной гнусности не потерпел бы ни один Конгресс, ни один президент.

— Вот еще пример параноической фантазии! — воскликнул сотрудник КГБ. — Операция «Памятливые путешественники», предпринятая несколько десятков лет тому назад и давно себя дискредитировавшая! Вы же не верите, что она до сих пор работает?

— Верю гораздо меньше, чем ваша Военная, но больше, чем вы, если, конечно, вы искренни.

— Оставьте, Хейвелок! Русские младенцы, отправленные в США на воспитание к убежденным и, вне сомнения, маразматикам марксистам в надежде на то, что в будущем они станут советскими агентами. Безумие! Но ваш-то разум где? Психологически несостоятельная идея с возможными катастрофическими последствиями. Подавляющее большинство детей падут под ударами джинсов, рока и спортивных автомобилей. Надо быть идиотами, чтобы пойти на такую операцию!

— Теперь вы говорите неправду. «Памятливые» существуют, мы оба это знаем.

— Важно количество, — пожал плечами Ростов. — И потенциальная ценность. Сколько их осталось? Пятьдесят, сто, самое большее — двести. Несчастные создания, занимающиеся конспирацией на любительском уровне. Они болтаются в нескольких городах, собираются по подвалам, несут чушь. Они не уверены в себе, в своей полезности и ставят под сомнение целесообразность всей своей деятельности. Поверьте, так называемые «путешественники» практически не пользуются у нас доверием.

— Но вы их почему-то не отзываете.

— А куда мы можем их отозвать? Лишь немногие из них способны объясниться по-русски. Моральная обуза. Что ж, подождем, пока они сами по себе не исчезнут, игнорируя их информацию и убеждая этих несчастных в том, что якобы ценим их преданность.

— Военная не игнорирует этих людей.

— Я же сказал вам. Военная контрразведка обитает в мире галлюцинаций.

— Интересно, верите ли вы сами в то, что говорите? — спросил Майкл, внимательно изучая собеседника. — Вовсе не все семьи, в которых росли дети, состояли из сенильных типов, не все «путешественники» работают на любительском уровне.

— Возможно, «памятливые» и предпринимают или предпринимали в недавнем прошлом какие-то действия, но мне об этом ничего не известно, — твердо заявил Ростов.

— Допустим, так оно и есть. Как прореагируют на это в Москве?

Русский довольно долго молчал, оставаясь неподвижным. А когда заговорил, голос его звучал глухо.

— Военная — чудовищно секретное учреждение, — произнес он в раздумье. — Но если вы правы, как-то все же прореагируют.

— Тогда, если желаете, я дам вам информацию к размышлению. Считайте ее прощальным подарком отставного противника.

— Мне не нужны дары такого рода, — холодно сказал Ростов. — В них будет доброй воли не больше, чем в вашем пребывании в Афинах.