Врата чудовищ (СИ) - Богинска Дара

— Пятый выродок за месяц. Топай давай, — вполголоса прохрипел один из их провожатых. Чонса нахмурилась, но как могла ободряюще потрясла девочку за плечо.

— У тебя еще будет время насмотреться на все это.

Они так и не дали ей имя. Будь воля Чонсы, она бы взяла этого ребенка на руки и бежала бы в Шор. Говорят, там дышится свободнее, но последний раз Чонса была там в разгар войны и все, что запомнила — это головную боль, кровь во рту и синее-синее море.

И вот, годы спустя, она шла по тёмному коридору — пахло ладаном — с ребенком, который в другой жизни мог бы быть её дочерью, и продолжала думать об этом, даже когда вошла в кабинет викария. Когда сказала:

— Ваша Святость, — и когда согнула спину в поклоне.

Она едва заметила двух стражей на входе, их здесь как диких собак после войны. К их рычанию быстро привыкаешь.

Её наставник, Феликс, поднял прозрачные глаза и перевел их на ребенка. Взгляд его не смягчился, как бывает, когда смотришь на маленьких детей, скорее выразил какое-то подобие сожаления.

С грустью Чонса подумала, что она вернулась во владения дряхлых святош, несчастных детей и злых юнцов.

— Уведите её, — он кивнул стражникам. Крошка удержалась за рукав малефики и неожиданно замычала, когда ее коснулись чужие. Чонса извинилась и присела рядом с ней, приобняв за узенькую спинку.

— Всё будет хорошо. Мы обязательно увидимся.

Она посмотрела на малефику так, как будто та еще один взрослый, что лжет ей. Да уж, Джолант был прав. Не по себе было от взгляда её синих-синих глаз.

Как только за стражами и девочкой скрипнули двери, Чонса повернулась к Феликсу.

— Присаживайся.

Викарий какое-то время писал, перо скрипело по пергаменту. Чонса заметила, что когда он присыпал сырые чернила, его руки дрожали как никогда. Старческая корча зимой проявлялась сильнее всего — особенно с каждой новой, что гнула Феликса все ниже к земле.

— Ещё один, хах…

— Стражник сказал, что это пятый за месяц, но я не уверена, что девочка малефик. Вы же разбирали наши доклады?

— Да. Если Брок не ошибся, то она — пятая в черте только нашего малефикорума, — Феликс откинулся на спинку кресла и сплел перед собой пальцы, — Ты правда считаешь, что девочка чиста?

Чонса склонила голову к плечу, по её лицу прошла рябь отвращения. Даже её мэтр — фактически отец — считает её «грязной». Конечно, после случившегося в Лиме для этого были основания, но все равно обидно.

Викарий повторил её жест, его отвисшие от тяжелых серег мочки качнулись. Кость в них блестела, как зеркало. Он действительно ждал ответа.

— У меня нет оснований считать иначе, — «пятый в нашей черте» — это много, даже слишком. Чонса черство хмыкнула, — И сколько ждать до того, как мы будем бросать каждого второго в костер?

Феликс усмехнулся. Он отличался от других наставников малефиков — скорее всего, потому что в его подопечные в свое время попала Чонса, когда была еще неразумным свертком вонючих пеленок. Возможно, он всегда был хорошим где-то в глубине души. А может, попросту страшно стар. Чонса заметила, как велико ему стало кресло, а алые одеяния не скрывали печеночных пятен на коже его рук. Он был стариком сколько она себя помнила. Но главное — он был добр к ней. Даже помог избежать смертной казни во время заключения в монастыре Святого Миколата после войны с Шором.

— Охота верить, что мы отбросили Тёмные Времена, — сказал он, потирая трепещущей рукой серебряный висок, — Но скажи, девочка моя, ты ничего об этом не знаешь?

Пламя свечей на массивном столе красного дерева отражалось в её глазах, сощуренных и внимательных.

— Нет.

— И ты ничего не чувствуешь?

— Нет, — подтвердила Чонса с толикой раздражения, — Если нечто и изменилось, мне это неизвестно.

— Это бесконечно странно. Обычно в год приводят столько детей, сколько за последний месяц. В малефикоруме делается тесно.

— Так постройте ещё одно крыло.

— Дело не только в этом. С востока ползут слухи. Странные слухи. О всякой нежити, что пробудилась, дурных знамениях, хворях и прочей ереси. Все это нехорошо выглядит, Чонса.

Кажется, она слишком сильно стиснула пальцы на своем колене.

— Не бойся, мы не будем кидать детей в огонь, Шестипалая.

Сухой смешок скрипом прошел сквозь сжатое горло. Феликс вздохнул.

— Кажется, ты утомилась. Ступай, отдохни. Твоя келья не занята. А утром поговорим.

Тяжело скрыть облегчение, но ей удалось — в низком поклоне и опущенном лице. Стыдно было признаться, однако её обрадовала такая мелочь, как собственная комната. Она была готова к дорматориям и дурным воспоминаниям, что они несли: затекшие от соломы на ледяном полу бока, запах пота, кашель и храп.

— Доброго вечера, Ваша Святость.

— Спокойной ночи, Чонса.

Уже в спину он сказал ей.

— Не волнуйся. Я пригляжу за ней. Честное слово.

Чонса вспомнила о море, потому что у неё стало горько в горле. Будто наглоталась воды в прилив.

Но сон не шел. Виной тому были старые каменные стены, изученные ей до последней шероховатости побелки еще в подростковом возрасте и мысли о будущем. Она крутилась, но любые намеки на усталость пропали, когда Чонса осознала, что вместо одеяла у неё — мешковина, как у Дебби.

Как там Лика? Она же могла называть малышку так? Интересно, утром он скажет ей о том, что Брок ошибся, ведь правда?

Чонса скинула мешковину с себя ударом ноги и с раздраженным стоном потянулась к сундуку за чистой одеждой. Все тело ныло от долгого путешествия, но, видимо, этого было недостаточно, чтобы уснуть быстро, как в Аэрне. Одевшись в тунику и штаны под робу послушницы, она решила скоротать время за прогулкой в саду.

— Благодать, — выдохнула она, шумно втянув воздух. Тихо и темно, только в паре мест окруженные металлической сеткой факелы немного топили снег. Стражники проводили её блестящими глазами, Чонса с непривычки кивнула им и прошла в глубину зимнего сада по памяти. Ярко-жёлтый плащ увидела издалека. Как и блеск меча.

— Не знала, что они разбили здесь тренировочную площадку, — сказала она, когда Джо опустил меч, переводя дыхание. На соломенное чучело без слез не взглянуть, но Чонса кивнула на него с ухмылкой, — Дай угадаю. Представляешь меня на его месте?

Джо фыркнул, откидывая кудрявые пряди с лица. Его волосы были убраны в пучок на затылке, уже изрядно истрепавшийся. Плащ, замеченный Чонсой, сидел на соседнем чучеле, и ей очень хотелось его поколотить.

— Слишком много чести.

— Да ладно. Я же знаю, ты без ума от меня.

Он снова зло, по-кошачьи фыркнул и нанес по чучелу кромсающий удар. Кажется, ему было гораздо лучше, выглядел он здоровым и удары были сильными. Болезнь выдавал только нездоровый румянец и периодическое шмыганье носом.

В морозный ночной воздух взлетела солома. Чонса засмеялась.

— Может, тебе нужен нормальный противник? Много ли прока от избиения несчастного чучела.

— Именно поэтому я и не собигаюсь с тобой тгениговаться.

— Ауч.

Учебные мечи тупые, но увесистые и сбалансированы неплохо. В шестипалой ладони рукоять показалась ей слишком короткой, и она прокрутила оружие с неприятной гримаской, неумело, но с достоинством.

— Что, лишние пальцы мешают?

— Обычно мужчины не жалуются на это. Держать удобнее.

До него дошло не сразу, он вспыхнул с короткой отсрочкой, и тут же перетек в защитную стойку, подняв меч перед собой обеими руками. Смущаясь, Джо выглядел ещё злее, но это нравилось малефике.

— Нападай.

Малефиков не учат сражаться. Их всегда учили двум совершенно противоположным вещам: убивать неверных и смирять себя. Но Чонса прошла Шорскую войну, видела своими глазами, как перерезали горло генералу Лобо в битве на Девяти Холмах, и ей приходилось обнажать оружие. Иногда сил не оставалось, а иногда противники были защищены проклятыми костями святых. Несколько шагов, скольжение в сторону, укол в бок Джо, блок, короткий замах в ноги, его скачок назад и тут же — контратака, быстро, четко, серией ударов, которые Чонса прервала не сразу, но поймала ритм и шажком вперед свела в сцепку клинки, прижимая лезвия у самых рукоятей.