Там помнят о нас - Алексей Авдеев

— Есть небольшой участок. Густые кусты почти вплотную подходят к насыпи. Скрываясь за ними, можно приблизиться к железной дороге незаметно. Место вполне подходящее. Только высоковато.

Отряд разделился на три равные группы, чтобы лучше маневрировать при переходе. Подтянулись к кустарнику. Ждали, пока патрульные скроются в вихрях метели, которая крутила и бесновалась, как и вчера.

— Пошли!

Передние осторожно поползли вверх по склону насыпи высотою 20–25 метров и крутизною до семидесяти градусов. Поднялись метров на десять. Им бросили конец веревки от волокуши. И та медленно поползла вверх… Как вдруг кто-то сорвался, сбил с ног соседа. А тот второго. И вместе с грудами снега и волокушей все скатились вниз. Снова начали подъем, но опять неудача.

— Действительно, высоковато. Лестницу бы сюда… — невольно сказал я.

Но кто-то уже сообразил, что надо делать. Несколько человек рванулись вперед, принялись ногами делать ступени, и получилась лестница! Цепочкой растянувшись по ней, быстро подняли волокушу на насыпь, протащили через рельсы.

Так переправили несколько волокуш. Командир отряда ушел вперед с разведчиками. Вдруг раздался условный свист: «Внимание!»

Ко мне подбежал Моргунов, сообщил:

— Товарищ комиссар, поезд!

Матовое пятно паровозного фонаря быстро наползало на нас. Отряд оказался разделенным надвое: большая часть ушла с командиром вперед, меньшая — осталась со мной.

— Все от насыпи! Зарыться в снег!

Упав в снег, мы не видели вражеского эшелона: он шел высоко над нами, но ясно ощущали дрожь земли…

Не успел смолкнуть стук колес на стыках рельсов, как по насыпи к нам скатился Галушкин, за ним еще кто-то.

— Как вы тут? — спросил он.

— Пока все в порядке. А как наверху?

— Патрульных не видно. Надо спешить.

Мы взяли оставшиеся волокуши и двинулись по ступеням на полотно. Перевалили наконец через путь, соединились с первой частью отряда и скрылись в лесу. У железной дороги остался только Моргунов с тремя автоматчиками, чтобы замести следы, а в случае опасности — прикрыть отход отряда огнем.

Проверив наличие людей и грузов, двинулись дальше. Серьезное препятствие осталось позади. К нашей группе подкатил на лыжах запыхавшийся Иван Келишев. Он доложил, что метров через триста шоссе, по которому почти сплошным потоком движется автотранспорт противника.

— Как! Шоссе должно быть значительно дальше от «железки», — нахмурился Бажанов.

— Точно, товарищ старший лейтенант. Сам видел.

Бажанов накрылся плащ-палаткой, включил фонарик, еще раз сверил с картой и по компасу данные разведки.

— Да, черт возьми, верно, — сказал он, отбрасывая плащ-палатку. Выходит, мы отклонились от азимута и вышли к шоссе правее, чем намечали. А транспорт какой?

— Большие крытые грузовики. Прошел автобус в сопровождении бронетранспортеров и мотоциклов с пулеметами.

— Придется ждать, пока не спадет поток машин. — Бажанов посмотрел на светящийся циферблат наручных часов. — Знать бы, где споткнешься!..

Отряд подтянулся поближе к шоссе. Грузы оставили в глубине леса. Группа автоматчиков под командованием Галушкина затаилась метрах в шести-семи от кювета — отсюда было хорошо видно все, что делалось на шоссе. Лежали молча, чувствовали, как неудержимо уходит тепло.

Только к полуночи движение на шоссе заметно подзатихло. Небольшие группы автомашин проходили с промежутками в две-три минуты.

— Приготовиться!

Отряд вытянулся в шеренгу вдоль кювета. И когда очередные автомашины прошумели мимо, мы перешли шоссе, таща за собой волокуши.

Стараясь наверстать потерянное время, дальше шли почти без остановки. К утру ветер изменился: теперь он был сырой, западный. Скольжения почти не стало. Вытянулись на полянку, остановились и вдруг увидели метнувшийся, слева, ввысь, мощный луч света. Через некоторое время снова… Голохматов, Маркин и Мокропуло пошли выяснить причину этого явления. Скоро возвратились. Оказалось, что рядом подавал сигналы прожектор с военного аэродрома. Кто-то громко вздохнул: «Вот бы!..»

— Отставить! — строго сказал в темноту Бажанов. И, спрятавшись под плащ-палатку, нанес на карту ориентиры расположения вражеского аэродрома.

Соседство военного аэродрома и близость рассвета подстегнули нас: мы заторопились. Дорога пошла под уклон. Тяжелые волокуши легко и быстро скатились вниз. За ними сбежали лыжники. Спускаясь, я налетел на пень, засыпанный снегом, упал. Левая лыжа сломалась. Поднявшись, с сожалением осмотрел обломки. Ничего не сделать! Придется попытаться продолжить путь на одной. Опытному лыжнику это, может, и удалось бы, но у меня ничего путного не получилось.

— Стой! Так, парень, ты далеко не ускачешь! — услышал я позади хрипловатый голос Миши Лобова. — Лучше чеши пешком. Или нет… Давай-ка на мои становись, вместе доберемся.

— Ничего… Скоро привал. Доберусь как-нибудь.

— Ты что, соображаешь?! «Как-нибудь»… Становись, говорят тебе! Ну?!

Пришлось послушаться. Я уцепился за его вещевой мешок, встал сзади на его лыжи. Мы тронулись. Правда, останавливались часто: ноги мои срывались с лыж. Но все-таки догнали пеших. Многие ничего не заметили. А когда, обгоняя колонну, прошел адъютант командира и приказал: «Подтянуться! Скоро привал!» — мой напарник остановился, сказал, тяжело дыша:

— Ну а теперь слезай! Видать, понравилось?

Вокруг слышались сдержанные смешки. Некоторые ребята видели, как мы с Михаилом Лобовым «мчались» вдвоем на одних лыжах, и слышали, как он «подбадривал» меня не очень-то ласковым словом.

Небо на востоке светлело. Наступало утро 4 апреля. Отряд медленно втянулся в глубь векового хвойного бора.

Готовились к дневке. Под развесистой елью расположилось отделение старшего сержанта Моргунова. Ребята убрали снег, разгребли толстый слой хвои, накопившейся под ней, сверху настелили лапника. (Спали обычно по двое — валетом. Ноги прятали под полушубки друг друга.) Командир отделения внимательно наблюдал, чтобы места для отдыха были удобными. Когда все было готово и бойцы стали развязывать вещевые мешки, Моргунов спросил, прищурив свои голубые глаза в лукавой усмешке:

— Парни, а кого это из вас я по спине огрел?

— А когда это было? — спросил Валентин Хохлов, не поднимая головы от банки с тушенкой.

— Сегодня ночью… У шоссе.

— А чем огрел-то?

— Палкой.

— Не лыжной ли?

— Точно. Лыжной, — подтвердил Моргунов, косясь на него.

— А-а, — протянул Хохлов безразличным тоном. — Наверное, кого-нибудь не из нашего отделения.

— Да нет, Валя, из нашего, — возразил Моргунов, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться.

Хохлов пожал плечами, поднял, как бы раздумывая, светлые брови, аккуратно отрезал кусочек мерзлой говядины, сунул в рот, посмаковал и спросил:

— А за что огрел-то?

— Да за то, что целился в проходивший транспорт противника, когда делать это строго запрещено!

— Ну, за это, конечно, стоит! — отозвался Хохлов «сурово» и нахмурился.

Ребята смеялись, давно догадавшись, о ком идет речь. А кто-то заметил:

— Чует кот Васька, чье сало съел.

— Да что вы, ребята? — возразил Хохлов, изображая на лице полную невинность. — Командир, скажи им, что это не меня!

Моргунов назидательно сказал:

— На этот раз замнем. Но смотрите, ребята, чтобы подобные глупости больше не повторялись. Понятно?

Пришли

До цели похода оставалось всего восемнадцать километров. Но они стали самыми трудными за весь наш рейд. Нам предстояло форсировать реку Березину.

Обсудив все, решили оставить часть ВВ и противотанковых мин где-нибудь в глухом месте. Для тайника выбрали густой молодой ельник, в глубь которого было трудно пробраться. Ящики с толом сложили в яму от свежего выворота толстой сдвоенной осины. Мины разложили в один слой по земле. Сверху тайник забросали прошлогодними листьями, лапником. На соседних деревьях оставили заметки. Освободившиеся волокуши разобрали. Лыжи дали тем, у кого их не было. И двинулись дальше…

Наконец отряд остановился на берегу Березины, покрытой полуразмытым льдом, — предательски чернели полыньи. Разведчики Владимир Крылов, Иван Келишев, Павел Маркин сняли лыжи, легли на них и, отталкиваясь руками, таким образом «поехали» через реку.

Получив от них сигнал, что на противоположном берегу путь свободен, отряд тронулся через реку. Под тяжестью людей и грузов слабый лед трещал, оседал. Через полыньи выплескивалась вода. Промокли до нитки, но переправились.

Наступил пасмурный рассвет. Растянувшаяся колонна отряда входила в густой лес. Я шел последним, подбадривал отстающих, хотя и сам едва держался на ногах. Теперь снег за ночь не промерзал. Тонкая корка льда легко ломалась. Под ней была рыжая, пропитанная лесной настоянной на листьях и траве водой снеговая каша. Волокуши оставляли за собой темную дорожку воды. И я шел, чувствуя, как вода проникает в сапоги и холодит стертые ноги…