240. Примерно двести сорок с чем-то рассказов. Часть 1 - А. Гасанов

– Рота подъём, мля!

И казарма вскочит, как ошпаренная, а командир роты прохаживается не спеша, а потом ядовито корит опоздавших в строй, и тут ты такой ковыляешь мимо вытянутого по команде «смирно!» строя, в трусах и тапочках, с закрытыми глазами, чтобы сонно побрызгать в томном эхе холодного туалета, и также прошоркать мимо, и смачно увалиться обратно спать…

И вот прибыл к нам Анзорчик.

…Анзор Данелия, между прочим.

Грузноватый невысоки хлопчик. Смелый взгляд. Ладошки пухлые.

Я удивлялся – шо це такэ?

Я – плотник-станочник с правом ремонта. Андрюха – сварной 4 разряда. Эдик Швачко – хороший КИП-овец. Ринатик Гатауллин – мазёвый арматурщик (и может заменить и плотника и КИП-овца, если чё!), и т. д. И весь наш худой коллектив – мастера и кустари, я вон до сих пор ножи охотничьи делаю, ибо люблю работать руками. А Анзорчик приходит, и мы удивляемся. Анзорчик ни то что пуговку пришить, он и умыться как следует не может. Капризный шумный карапуз, холёный и балованный, вечно требующий помощи и внимания, Анзорчик – боксёр с десятилетним стажем, который шутку-прибаутку обязательно сопровождает дурашливым замахом в челюсть, останавливая кулак в сантиметре:

– Цык-цык… Чё ты?.. А?.. Пощютил же я!.. Чё, пощютилка не понимаэшь?…

И обижается, насупливая брови, если кто не понимает «пощютилку». А кто третий раз не понял, и зажмурился, поднимая руки – Анзорчик серчает, краснея и размахивая руками, считая, что если ты такой тупой, что не понимаешь, то ты не уважаешь грузинов, и прочее, и Анзорчик смотрит с нескрываемой ненавистью, и еле сдерживает желание немедленно тебя убить.

Короче, хороший пёсик.

А я уже был в той сладкой стадии ” дедушки», когда «понял службу», и авторитет свой принимал как должное и обыкновенное, и перспектива получить по роже меня лишь забавляла. Нет, я не из робкого десятка, но по своей больной впечатлительности я всё чаще представлял, что разборка с резвым Анзорчиком меня не обойдёт стороной, ибо по породе своей я не сдержан, и не приемлю панибратства такого характера. Вон уже, безобидный и славный парень из Риги, Харалд, умница и чистюля, талантливый столяр, ни с того ни с сего получил по уху (а Харалду через месяц домой, а Анзорчик – два месяца, как служит!), и Харалд, сгорая от стыда перед молодняком, задумчиво и осторожно трёт пунцовое ухо, а Анзорчик (весьма тупое и самовлюблённое существо с пудовыми кулаками) отчитывает его по-отцовски:

– Говориль – нерьвы не играй? Говориль тебе?

И Харалд унижается, не зная, куда деваться от наших взглядов:

– Говорил…

У них произошёл диалог – в умывальнике Анзорчик попросил Харалда принести ему из тумбочки мыло (он всё время всем раздаёт поручения), а дембель-Харалд принял это за шутку, и Анзорчик пять раз смеялся, а потом заехал Харалду так, что Харалд ударился ухом об раковину и испачкал форму в мыльной луже. И Анзорчик искренне возмущается, еле сдерживаясь:

– Или я не говориль тебе?…

Короче говоря, я слегка затосковал.

Я знал наверняка, что тесного знакомства с Анзорчиком мне не избежать. И при своей щуплости я понимал, что моих кулаков на фоне очков явно будет недостаточно.

Я рисовал в фантазиях, как это неминуемо произойдёт.

Я повторюсь, я не лох и не трус. Но как-то я увидел, как чётко и грамотно Анзори ставит левый хук очередному непонятливому, и мне становилось грустно. Я понимал, что у меня мало шансов, и мне нужно начать всё это первым.

При откровенной глупости и никчемности, Анзорчик являл собой образец чопорности, брезгливости и мстительности, всякий раз переспрашивая собеседника, с трудом соглашаясь, что над ним не надсмехаются.

– Чё ты сказаль?… Че ты сейчас сказаль?…

И, прижатый за шиворот в угол очередной «насмешник», не веря своим глазам, тщетно дёргался, пытаясь урезонить взбеленившегося Анзорчика, не ведая, чем он так расстроен:

– Да… Подожди… Ды…

– Чё сказаль?, – переходил на кульминационный перед ударом визг Анзорчик.

У Анзорчика в Поти трёхэтажный дом и свой личный спортзал.

Сами грузины проходят мимо земляка с опаской. Настроение у Анзори меняется стремительно и непредсказуемо.

Только что сидели за столом, мирно беседовали и кушали, и вдруг резкий звук скользящего по полу стула, крики, шум, звон стакана об пол:

– Анзор, да ты подожди…

– Чё ты сказаль?… Чё ты сказаль?!..

– Да ты не понял… Анз…

И уже дубасит Анзори кулаками поверженного, сидя у него на груди.

…Скорее всего, я думаю, спас меня от неминуемой разборки Ваня Бойко. Черниговский пацан.

Тоже весьма интересный кекус.

Худющий, жилистый Ваня, со стороны совсем не впечатлял. Не интересный пацан. Рожа в прыщах. Сутулый и загорелый, Ваня явная деревенщина. На таких обычно катаются. Совершенно безотказный работяга. Шо коняка. Не раз Анзорчик отправлял Ваню с поручением. То одеколон принести «сматри – я понухаю! Эсли на себя побризгал…» То просто «иди, смотри – почтальон приходиль?», и Ваня спокойно и без задней мысли по-свойски «помогал», как и помогал каждому, кто обращался к нему с просьбой. А тут выяснилось, что Анзорчик чем-то остался недоволен, и Ваню схватили за шиворот, но Ваня обеими руками руку отодрал, и Ване обещали «показать», так как пришёл командир роты, и Ване пять раз прошипели «подожди, потом посмотришь!»…

И вот посреди ночи, часа в два, казарма проснулась от тонкого визга…

…Подкравшись к спящему Анзорчику, тощий Ваня осторожно просунул ремень между прутьев спинки изголовья кровати Анзора, обтянул ремнём шею дремлющего боксёра, и, намотав концы ремня на кулаки, упёрся ногами в кровать и стал душить Анзорчика, изо всех сил натягиваясь и краснея.

Пунцовый Анзорчик, мгновенно взбешённый, брыкал ногами, шипел и становился синим, но Ваня, облизывая губы, сипел, натягивая ремни:

– Ещё раз, сука… Ещё только р-раз ты, мразота, ко мне подойдёшь…

Анзорчик беленился, и бился так, что кровать прыгала и ходила ходуном, и пару раз он буквально становился вертикально, вцепившись в ремень, но змей Ваня, маневрируя, словно вожжами, не уступал, хмуро уговаривая:

– Ты меня понял, сука тупая?.. Ты понял меня?.. Угондошу тебя, скот тупорогий!..

Побившись с минуту, придушенный Анзорчик разразился немой молитвой, обливаясь слезами и мелко шлёпая сразу руками и ногами по сетке кровати.

Чуть ослабив хватку, Ваня строго выглянул сверху:

– Ты точно понял меня? Сучара… У!?

Анзорчик разрыдался навзрыд, шумно вдыхая воздух, совершенно подавленный и разбитый:

– Д… Д… Пын…, – и истово закивал головой, глядя на Ваню глазами полными ужаса и слёз.

Потом он полчаса сидел в темноте, сглатывая и натирая шею, растрёпанный и несчастный, а казарма жила своей жизнью, и на него старались не смотреть.

…Ваня остался таким же, каким и был раньше, что и пугало. Такая же дурачина, которого что обдурить, что припахать, бегает – лыбится, всем довольный.

А Анзорчик потух и сдулся.

Только раз я слышал как-то, как он обиженно сетовал кому-то в беседе, осторожно ощупывая горло и озираясь:

– Не мог но нормальному поговорить, что ли… Как звэрь савсэм…

****

Мамульчик

Да и писать-то особо не о чем…

История, каких тьма. Маринка с Лёхой поженились. Через год у них Леночка родилась. Чё тут рассказывать-то?.. Может кому и не интересно.

А Лёха свою новую ипостась в роли «зятька» принял взволнованно и стойко. Всё эти анекдоты про тёщ. Кого послушаешь, так тёща – это исчадие ада прямо какое-то…

…А Людмила Викторовна красивая женщина. Есть такая порода. Они и к восьмидесяти остаются женщинами, «бабкой» язык не повернётся назвать. И причёсочка у неё, и маникюрчик… Шляпки с пером не хватает!.. Летом она в бриджах, зимой в спортивном костюме на вате. И фигурку сохранила и приятность улыбки ей к лицу. И вот Лёха (зятёк новоиспечёный) стал присматриваться к тёще, и с удивлением в два дня понял, что врут люди. Ни все тёщи плохие. Есть исключения!.. Вон у Андрюхи тёща, например – тоже нормальный человек. Живут себе спокойно. Андрюха её даже «мамой» зовёт. И Людмила Викторовна – милая хлебосольная женщина. Ещё до свадьбы бывало с Маринкой в гости к ним зайдёшь – Людмила Викторовна щебечет, как синичка, всё с шуткой, всё с прибауткой. И добавку заставит съесть и прилечь-отдохнуть расположит. И смешно и приятно. Отказываться бесполезно, всё-равно по своему сделает, настоит. Полдня Лёха с Маринкой просидели дома, и завтракали и обедали. Собрались куда-то, одеваются, а она подскакивает неожиданно:

– А я вам сейчас блинчиков, Лёш?..

И бегом на кухню, и с кухни покрикивает:

– Мариночка!.. На минуточку задержитесь, зайка!.. Я быстренько!.. Лёша голодный совсем остался!..

– Да ма-а-ам!.., – Маринка, обуваясь в коридоре, надувает губки, смешно тараща красивые глазищи беззвучно смеющемуся Лёхе, – мы уходим уже!..