Изменение обязательств - Ирина Валерьевна Блохина

По мнению М.В. Трофимова, складывающиеся между банком и заемщиком особые лично-доверительные отношения при заключении кредитного договора являются препятствием для уступки заемщиком своего права требования предоставления кредита67.

Подобная позиция находит поддержку у В.В. Витрянского, который определяет невозможность уступки права заемщика требовать предоставления кредита иному лицу как одну из особенностей правового режима данного права заемщика68.

Другие авторы не столь категоричны в возможности замены кредитора в таких обязательствах. В частности, Л.А. Новоселова приходит к выводу, что уступка требования выдачи кредита не допускается без согласия банка. При этом наличие лично-доверительного характера между сторонами кредитной сделки она объясняет тем, что обязательство выдать кредит «принимается в отношении конкретного лица, чья платежеспособность, надежность и деловые перспективы имеют решающее значение в вопросе о предоставлении кредита»69.

Подобные подходы к основанию ограничения уступки права представляются небесспорными С.К. Соломину. Он обращает внимание на то, что в законе речь идет о таких правах, которые возникли у конкретного лица, которые только этим лицом могут быть реализованы, а его исчезновение влечет погашение этих прав. Неразрывность конкретного субъективного права с личностью кредитора определяет действительность это права. Таким образом, оборот прав, неразрывно связанных с личностью кредитора, ограничен возможностью их принадлежности только одному лицу. Требование заемщика о предоставлении кредита под требование, неразрывно связанное с личностью кредитора, не подпадает. Что же касается ограничения уступки права в случае, когда личность кредитора имеет существенное значение для должника, то, очевидно, речь идет о фидуциарной сделке. Кредитный договор, по мнению С.К. Соломина, не отвечая признакам фидуциарной сделки, исключает построение отношений сторон на началах личностно-доверительного характера. Выбор банком контрагента-заемщика ничем не отличается от выбора поставщиком контрагента-покупателя, подрядчиком – контрагента-заказчика и т.д. Этот выбор реализуется в рамках общего признака предпринимательской деятельности – осуществление предпринимательской деятельности на свой риск70.

Соглашаясь в целом с С.К. Соломиным, следует заметить, что в соответствии с п. 1 ст. 821 Гражданского кодекса Российской Федерации кредитор вправе отказаться от предоставления заемщику предусмотренного кредитным договором кредита полностью или частично при наличии обстоятельств, очевидно свидетельствующих о том, что предоставленная заемщику сумма не будет возвращена в срок. Следовательно, ничто не препятствует банку, узнав о состоявшемся переходе требования, отказать в выдаче кредита новому заемщику. Кроме того, уступка права получения в кредит денежной суммы потребует соответствующего перевода долга на заемщика, а на это уже необходимо согласие кредитной организации.

Таким образом, в указанных правоотношениях отсутствуют какие-либо личностно-доверительные связи, что позволяет говорить о возможности свободного обращения требований о предоставлении кредита с той только оговоркой, что и обязанность по возврату будет с согласия кредитной организации переведена на заемщика.

Кроме случаев полного выбытия субъекта из обязательственного правоотношения (передача договора) в гражданском обороте существует необходимость изолированной (без перехода обязанностей) уступки прав.

В конце 1990-х годов, однако, подобные сделки признавались ничтожными на том основании, что нормы гл. 24 Гражданского кодекса Российской Федерации предполагают безусловную перемену лиц, которой не происходит в силу того, что цедент продолжает участвовать в обязательстве71. В дальнейшем изолированная уступка стала допускаться судами, но с учетом специфики обязательственного правоотношения.

Современное законодательство предусматривает случаи уступки цедентом своих прав с сохранением за собой обязанностей и случаи уступки цедентом части права с сохранением статуса кредитора наряду с цессионарием72.

Возможность последней признавалась еще русскими дореволюционными цивилистами, при условии, что объект обязательства являлся делимым. Признак делимости обязательства наиболее четко был изложен Г.Ф. Шершеневичем: «действие, составляющее содержание обязательства, может быть признано делимым, когда оно может быть выполнено по частям, когда оно допускает разделение его без нарушения сущности, так что каждая часть действия имеет то же содержание, как и целое, и отличается от последнего только количественно»73.

На допустимость уступки части делимого обязательства указывал также Д.И. Мейер. В таких случаях, считал он, цедент выбывает из обязательства только по отношению к той части, которая передана другому лицу; но по отношению к этой части между лицами, участвующими в обязательстве, возникают точно такие же юридические отношения, какие предоставляются при уступке полного права по обязательству74.

До официального признания законодателем частичной уступки к этому вопросу обращались также многие современные российские ученые. Например, В.А. Белов утверждал, что перемена лица может производиться как в отношении всего объема обязательства, так и в отношении его части, если иное не установлено законом; при этом единственным ограничителем свободы волеизъявления в этом вопросе является делимость предмета обязательства75. Л.Г. Ефимова подчеркивала, что российская правовая доктрина исходит из возможности передачи прав в порядке цессии частично при делимости предмета исполнения76.

При всем этом критерии делимости предмета исполнения в законодательстве так и не определены. Согласно п. 3 ст. 384 Гражданского кодекса Российской Федерации, если иное не предусмотрено законом или договором, право на получение исполнения иного, чем уплата денежной суммы, может перейти к другому лицу в части при условии, что соответствующее обязательство делимо и частичная уступка не делает для должника исполнение его обязательства значительно более обременительным.

Учитывая, что законодатель оперирует термином «делимое обязательство», вполне оправданным было бы официальное закрепление соответствующей дефиниции. К таковым можно было бы относить денежные обязательства, а также иные обязательства, объектом которых являются делимые вещи. Что касается обязательств по оказанию услуг и выполнению работ, то их следовало бы признавать делимыми в случае возможности исполнения по частям, с тем условием, чтобы каждая часть имела самостоятельное значение и могла выступать объектом аналогичного первоначальному права. Если же раздел объекта обязательства невозможен, а уступка части требования произошла, на стороне кредитора будет образовываться множественность лиц.

Аналогом понятия делимого обязательства является теория общей собственности на имущественное право, разделенное между несколькими кредиторами по различным основаниям. В частности, на двойной смысл термина «право собственности» указывал, в своих работах Р. Саватье. Он отмечал, что право собственности – это всегда право, а, следовательно, бестелесное имущество. Это право представляет собой совокупность всех правомочий, которые могут осуществляться в отношении конкретной вещи, представляющей собой телесное имущество, либо в отношении абстракции, которую юридическая техника превратила в бестелесное имущество. Термин «право собственности» стал настолько эластичным, что иногда говорят о собственности на права требования. Но в этом случае сам характер права требования таков, что даже если назвать его «собственностью», оно может быть противопоставлено обязанности только определенных лиц – должников77.

Описанные теоретические конструкции активно воплощаются