Подарок - Гюнтер Штайн

— Национальный комитет убежден в том, — продолжал Зейдлиц, — что вы, находясь в частях Второго Украинского фронта, проводите очень важную пропагандистскую работу среди соотечественников, а мы, со своей стороны, не желая оставить вас в эти трудные дни одних, решили помочь вам, так как здесь идет речь о жизни восьмидесяти тысяч немецких солдат. — Затем генерал Зейдлиц перешел к практическим вопросам согласования действий уполномоченных комитета на местах с работой делегации.

Неожиданно перед Виктором словно из–под земли появился Толик.

— Виктор Андреевич, — возбужденно прошептал паренек, — вас срочно вызывает майор!

Виктор быстро вышел на улицу, и по дороге Толик рассказал ему, что был с разведывательным заданием в самом котле.

Оказалось, что паренек многое увидел. В нескольких населенных пунктах он заметил скопление артиллерии и машин. А в одном селе, сидя в укромном месте, он стал невольным свидетелем того, как гитлеровцы расстреливали своих же солдат, по–видимому дезертиров. В другом месте фашисты загнали в церковь человек семьдесят или восемьдесят местных жителей, которые подозревались в том, что помогали партизанам. Местное население было этим очень обеспокоено — опасались, что фашисты их всех там уничтожат. Пробравшись поближе к полевому аэродрому, расположенному недалеко от Корсунь–Шевченковского, Толик собственными глазами видел, как гитлеровские офицеры вытащили из самолета раненых, чтобы самим улететь из котла.

— Да ты настоящий чертенок! — Виктор дружески похлопал паренька по плечу.

6

Майора Виктор разыскал в полуразрушенной крестьянской хате. Кипиани сидел на единственном сундуке, оставшемся в доме из мебели. У противоположной стены между двумя солдатами стоял немецкий офицер, капитан лет сорока. Проходя мимо него, Виктор заметил, что руки у офицера связаны за спиной.

Показав на сундук, майор пригласил Виктора сесть, а затем сказал:

— Это капитан Шредер. Он утверждает, что якобы мы всех пленных мучим и убиваем. — А потом по–русски сказал Виктору: — Когда его брали в плен, он вел себя словно сумасшедший, вот почему пришлось связать ему руки. Он требует, чтобы я убил его выстрелом в затылок, чем, по его утверждению, мы и занимаемся. — Майор махнул рукой. — Поговорите с ним, быть может, вам повезет.

Повернувшись, Кипиани увидел наконец Толика, который вошел в помещение вслед за Виктором. Быстро написав какую–то записку, майор отправил с ней паренька в штаб.

Когда паренек ушел, Виктор с облегчением вздохнул.

— Рядом со мной, — обратился майор к пленному офицеру, — сидит уполномоченный Национального комитета «Свободная Германия» рядовой Шенк, бывший солдат вашей армии. Возможно, он вам кое–что лучше объяснит, чем я. Отвечайте на все его вопросы.

— Я с изменниками не разговариваю! — презрительно выдавил из себя капитан.

Виктор смерил пленного внимательным взглядом.

— А я не собираюсь разговаривать с убийцей, — произнес Виктор, но, опомнившись, продолжал: — Вы наверняка должны знать семьдесят вторую пехотную дивизию, на участке которой на днях случилось следующее: группа солдат–эсэсовцев танковой дивизии «Викинг» зверски расстреляла сорок одного русского пленного из ста тридцати человек. И только решительное вмешательство в эту расправу командира дивизии полковника Хоона помешало эсэсовцам расправиться с остальными. Как вы, господин капитан, назовете этих людей?

Пленный отвернулся к окну, а Виктор продолжал, но уже совершенно спокойно:

— А как вы назовете военное руководство, которое, не владея стратегическим искусством и не имея должного военного опыта, с помощью фальшивых обещаний толкает целую армию на верную смерть, хотя заранее знает, что никакого успеха оно иметь не будет?.. Это измена, господин капитан, не так ли? — Не отрывая взгляда от пленного, Виктор продолжал: — А ваше командование, господин капитан, уготовило этой армии, попавшей в окружение, не что иное, как участь шестой армии, разгромленной под Сталинградом. Разве это не измена? Я думаю, что это самое настоящее предательство…

Офицер задрал вверх подбородок, словно ему вдруг стал тесен воротник френча, и посмотрел на Виктора, который был одет в советскую форму, мрачным взглядом.

— Германия… Что вам за дело до Германии, к которой вы повернулись спиной? Разве я не прав?

— Нет, конечно. Я ушел из рядов вермахта, но не покинул своей родины! Напротив! Если бы судьба моих товарищей была безразлична мне, то я дожидался бы конца войны в каком–нибудь лагере для военнопленных, а не был бы здесь…

Тщетно пытался Виктор убедить капитана в том, что немецкие солдаты, взятые в плен войсками Советской Армии, не будут расстреляны, что обращаться с ними будут согласно Женевской конвенции о военнопленных. Капитан, казалось, не слушал Шенка, продолжал упрямо молчать. И только тогда, когда Виктор упомянул о приезде генерала Зейдлица, который в настоящее время беседует с немецкими военнопленными, капитан Шредер заинтересовался и спросил:

— Значит, это правда, что о нем говорили? Генерал фон Зейдлиц… — И капитан замолчал.

— В Национальный комитет входит не один он, там очень много офицеров. Возможно, что вы знаете кого–нибудь из них… — Виктор назвал несколько фамилий.

— Прекратите! — перебил его пленный. — Неужели вы думаете, что я этому поверю?

— Тогда поговорите сами с генералом Зейдлицем, если разрешит майор. Генерал расскажет вам, что в Национальный комитет вошли евангелические и католические священники, писатели, люди самых различных профессий. Генерал лучше, чем кто–либо другой, знает людей, которые, можно сказать, вдохнули жизнь в это движение, ну, например, бывшие депутаты рейхстага от Коммунистической партии Вильгельм Флорин, Эдвин Хернге, Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт, руководитель профсоюзов Антон Аккерман.

— Нет, я решительно не могу этому поверить, — произнес капитан, тряся головой.

В этот момент майор Кипиани встал с сундука и сказал:

— У меня такое предложение, господин капитан. Я разрешу доставить вас в резиденцию делегации Национального комитета, где вы получите возможность лично поговорить с генералом Зейдлицем. Согласны?

Капитан растерянно посмотрел на майора Кипиани и проговорил:

— Да.

— Развяжите ему руки, — приказал майор одному из солдат, — и проводите в расположение немецкой делегации.

Как только пленного увели, майор подозвал Виктора к окошку и, сунув ему в руку несколько листков бумаги, сказал:

— Прочти, да побыстрее! Нам уже пора ехать!

Виктор пробежал глазами первые строчки. Документ был написан по–немецки:

«Всему офицерскому составу немецких войск, окруженных в районе Корсунь–Шевченковский.

42–й и 11–й армейские корпуса находятся в полном окружении. Войска Красной Армии железным кольцом окружили эту группировку. Кольцо окружения все больше сжимается. Все ваши надежды на спасение напрасны…»{1}

— Завтра утром подполковник Горбунов и я должны доставить этот документ в штаб генерала Штеммермана, — объяснил Кипиани.

— Выходит, это предложение об ультиматуме?

— Это сам ультиматум, — твердо ответил майор. — Последний шанс для Штеммермана и его восьмидесяти тысяч солдат и офицеров.

Виктор понимающе кивнул и, нахмурив брови, углубился в чтение документа.

В нем перечислялись все части, попавшие в котел окружения, затем убедительно излагались доводы в пользу капитуляции: безнадежность общего положения и невозможность оказания помощи окруженным извне. Подчеркивалось, что все попытки по деблокированию провалились.

А чуть ниже он прочитал следующее:

«…Во избежание ненужного кровопролития мы предлагаем принять следующие условия капитуляции:

1. Все окруженные немецкие войска во главе с вами и вашими штабами немедленно прекращают боевые действия.

2. Вы передаете нам весь личный состав, оружие, все боевое снаряжение, транспортные средства и всю технику неповрежденной.

Мы гарантируем всем офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, жизнь и безопасность…»{2}

Майор с нетерпением ходил взад и вперед по комнате.

— Ну, Виктор Андреевич, — спросил он спустя некоторое время, — что ты скажешь об этом? Согласится ли Штеммерман на наши требования или нет?

Виктор недоуменно пожал плечами.

— Гм… Условия вполне приемлемые… разумеется, для разумно мыслящего командира… Однако я считаю, что Штеммерман может пойти на это…

— «Может»! — недовольно махнул рукой Кипиани. — Я вас спрашиваю: примет или не примет? Вы об этом должны лучше знать, чем я, ведь вы же немец.

— Придется подождать, товарищ майор, примет ли Штеммерман вообще советских парламентеров, будет ли он с ними разговаривать. Вы же знаете, что, решившись на такой шаг, он нарушит строгий приказ фюрера. Насколько мне известно, до сих пор еще ни один немецкий генерал не позволял советским парламентерам переходить линию фронта…