Флейтистка на часовом холме - Фаина Гримберг

Ее везли ночью на машине… Странные какие-то звуки — это был стук копыт… Может, пытались догнать, отбить?… Может, ага Вахаб?… Ага Вахаба никто больше никогда не видел, но Марина об этом не знала… Она не знала, что отец ее — дома, что его довезли до дороги, и дальше мать с ним едва добралась… Он заболел, работать уже не мог, удалось выхлопотать ему пенсию, маленькую, они с матерью кое-как существовали… Судьба Марины, кажется не интересовала никого, кроме ее близких… Пошли события реальные, сугубо практические, не до легенд о Флейтистке стало… Дель Позо сдержал свое обещание, посодействовал людям, продавшим ему девочку… как мог… Он многое мог, хотя и относился к законодательству с известным уважением… Газеты всего мира всплеснулись — «захват», «агрессия», «дележ», «кризис», «угроза мировой войны»!… Америка прилетела наводить порядок… Газеты захлебнулись и затихли… «Кризис» урегулировался, «дележ» состоялся, государство Тавиластан исчезло с карты… Выяснилось вдруг, что оно было «лоскутным», что никаких рока никогда не существовало, а просто были «исконные территории» разных государств, населенные «коренным населением», которое злонамеренно обозвали «рока»! Но вот, справедливость восстановлена!… Родной город Марины — Шехе был разделен на два города с разными названиями. Родителям ее еще повезло — часть города с их кварталом Аларья отошла к Турции. Другая часть, так вообще к Албании отошла!…

Лазар пришел к ее отцу, обещал найти ее… Вскоре ему удалось вырваться в Европу, нашел какую-то работу… Честно искал Марину, и не смог найти… Закрутилась его жизнь… После снова искал Марину, но причины уже иные были…

Марина снова жила в большом хорошем доме, но не знала, где она… Молодая женщина, которую звали Эльвира, занималась ею, ухаживала, купала, причесывала… Приходили учительницы, учили языкам… Уже подростком учили вокалу, у нее оказался хороший голос… После почему-то перестали… Никаких опытов над ней не проводили… Несколько раз приезжал дель Позо, еще с какими-то людьми, беседовал с Эльвирой… Марина отвечала на его вопросы, как она учится, хорошо ли ей, — коротко и утвердительно… На родном языке разговаривала с ней только Эльвира… Она ничего о своей воспитательнице не знала, не была привязана к ней… В зеркале видела, что она становится красивой, но никогда не думала о своем будущем, не представляла себя женщиной, матерью, женой… Часто думала, что очень хочет увидеть Лазара, смотреть на него… Книг было много, она много читала, но с героинями романов и рассказов никогда не отождествляла себя, не возникало такого желания… Когда ей было 19-ть лет, за ней приехали незнакомые люди, долго везли в закрытой машине, в купе поезда, самолетом… снова в машине… В каком-то доме передали ее людям, говорившим на незнакомом славянском языке. Это был болгарский, но она забыла… Эти люди отвезли ее в психиатрическую больницу… Там она пыталась всё объяснить на всех знакомых ей европейских языках, но никто ей не верил; очевидно, считали, что у нее какой-то систематизированный бред… К тому, что она говорила на европейских языках, отнеслись равнодушно… Называли ее — Марина Камбарова, что имело смысл, фамилия ее матери была — Камбэри… Постепенно позабыла все языки, которыми владела, научилась болгарскому, но на слух воспринимала плохо…

— Лазар, — сказала Марина тихо, — Вы не любите меня и уже не захотите жениться на мне… Я не поеду с вами… Ага Лазо простит меня… Я плохо поступаю… Я даже не очень хочу видеть ага Лазо и ка Алики… Я люблю вас больше, чем их… Но судьба и так наказала меня… Но… и милостива судьба… Мне здесь хорошо… со мной хорошо обращаются… Может быть, когда я все это говорю, я даже нарочно хочу сделать вам больно, даже в чем-то помешать вам… Это я очень плохо поступаю, я знаю… но судьба уже и так наказала меня… Я знаю, у вас свои планы… Я не всё в них понимаю… Да, наверное, вы и сами не всё понимаете в том, что происходит… Но я не хочу, чтобы для меня отсчитывалось то же самое время, что и для многих… Я всегда буду представлять себе, что вдруг когда-нибудь начнется время моё… для меня одной… Для каждого — своё… а не одно — для всех… Помните, конечно, эту легенду о Часовом холме… о Сахат тепе?…

— Какая у вас память, Марина! — мягко обронил он… Он уже давно научился слушать… не перебивать… внушать себе, что слова его собеседника — интересны… забывать о желании во что бы то ни стало высказать свои мысли… вникать в чужое… Он задумался, когда она замолчала, а он похвалил ее память… что ответить?… Многое из того, что она сказала, казалось ему просто словами, не имеющими отношения к реальным действиям, люди часто говорят такие слова; кажется это уже стало общепринятой условностью… — Марина!… Я действительно не могут жениться на вас! Простите, но я даже не думаю, что вам это понравилось бы — стать замужней женщиной. В этом много грязного, непривычного для вас… — Она покраснела и сама смутилась того, что краснеет… Он на секунду замолчал… и дальше: Я имею в виду не только физиологию, и даже совсем не физиологию, но бог с этим… Я говорю вам честно: я привыкну к вам и никогда вас не оставлю… Вы подумайте о том, как много вы значите для многих людей! И для меня!… Это касается и того, что вы сейчас назвали моими планами… У нас есть время (произнеся «время», он невольно улыбнулся)… Да, это не время Часового холма, отдельное, живое для каждого, это обычное время, время обыкновенных часовых механизмов… Но я буду говорить с вами… И я хочу надеяться…

Она сидела, горбясь, приподняла руку и потеребила кончик красной своей ленточки… улыбнулась виновато… — Знаете, Лазар… Однажды… я видела одно чудо!… Здесь… издали!… И, может быть, судьба еще будет милостива… и я еще увижу… Неужели только один раз мне был дан?… Может быть, вы мне поможете… Я вам расскажу… Мы еще будем говорить… Сейчас не могу… Очень много уже говорю… Устала так много говорить и думать напряженно…

— А я принес вам много фотографий… как обещал… Но, может быть, в другой раз… Вы устали… — Нет, нет! — она обрадовалась, — Сейчас покажите!…

Он показал ей открытки, виды того города и других местностей той страны, где она жила… Показал какие-то свои фотографии на улицах Германии и Турции… Она живо реагировала — О!… А это?… Что это за здание?… Лазар, но ведь это же Кёльнский собор!… Айя-София!… Какая улица… Это сейчас носят такие платья?… Интересно-о… Он коротко рассказал ей о своих браках. Но о смерти своего сына не стал говорить… Сказал, что работает в конторе фирмы, занимающейся экспортом молочных продуктов… Он ведь по образованию — бухгалтер… Почти… коммерческое училище в Шехе он так и не закончил… Да, в сущности, он и не работает в конторе фирмы… Это так… Но он не стал, конечно, сейчас с ней обо всем этом говорить… Он показал ей фотографии своих дочерей… Зятьев… внуков… У него было четыре дочери от трех браков… Старшая, Анна, живет в Германии, в таком городе маленьком — Вернигероде… Там наша типография… Дочь работает в редакции нашего журнала… Это наш митинг в Анкаре… Вот… это еще две дочери… Маргарита-Гёзде и Масимила-Седеф… Живут в Анкаре… Видишь, мы снова стараемся брать двойные имена, чтобы показать, что для нас, для рока, не имена важны!… Как, Марина. Вы забыли наш национальный флаг!… Ну, вспомните!… Ну, вы не могли в детстве не видеть!… Ну, смотрите!… Зеленый светлый флаг… И различаете?… Золотой силуэт девушки с аулосом в руке… Флейтистка!… Наш символ!.. — Марина поднесла квадратик фотографии поближе к глазам… — Лазар, это красивый символ… А я уже давно некрасивая… И я ничего не могу… — Ну, Марина, — сказал он ласково. — Мы сегодня об этом решили ведь не говорить! И не будем!.. — Но эта золотая девушка — не я!… Но, видно, Марина и сама решила оставить мучительную тему и вдруг спросила машинально: А почему Германия… Анкара?… — Да так… Это не имеет значения, где именно…

Он шел в город пешком через сады… Сколько всего в жизни… не имеющего значения!… Когда в Анкаре организуется центр… А где-то в Германии взлетают на воздух два микробуса (с пассажирами, естественно!), и что-то там еще взрывается… И скромный гражданин, бухгалтер Лазар Ташев, случайно оказавшийся в Германии, оказывается в тюрьме… А он ничего не взрывал!… (Правда, не взрывал!)… А болгарская пресса начинает возмущаться и требовать свободы для бухгалтера Ташева… Закручиваются какие-то шестеренки… Отвешиваются церемониальные поклоны… где-то на уровне правительств… Одна из газет города Сливена, редактор которой… ну да… в общем признает, что на территории Болгарии живут эти самые рока… Но они — болгарские граждане!… И… имеют право… права… на гражданские свободы!… Вот!… Свободу болгарскому гражданину рока Лазару Ташеву!… случайно оказавшемуся бухгалтеру… Начинается очередное журналистское расследование… Собственно, ничего и не надо расследовать! Надо просто замолчать дурацкие действия этих кретинов из конторы «Черные всадники»… Замолчать! Взять к ногтю!… И всё удается, как ему хотелось!… Анкарский центр легализован!… Эх!… Такие игры были… Но ведь нельзя жить, существовать совсем без чего-то живого! В тюрьму ему передают фотографию дочери, четырехлетняя девочка стоит, высоко и прямо подняв ручки, выражение личика напряженное… Моя сладкая!… На обороте сама написала своими пальчиками: «Татко! Виж, колко сым голяма! Ваня.» (…Смотри, какая я большая!..)… Она всегда была как солнышко!… Когда он первый раз взял ее на руки… нет, забыть сына невозможно… Но меньше стало болеть… Вдруг он подумал, что надо показать Марине фотографию Вани… Но почему-то не хотелось, почему-то переламывал себя… Может быть, потому что это его любимый ребенок, и мать этой девочки он и сейчас любит… Если бы сейчас пойти домой, а не в этот осточертевший гостиничный номер… Нельзя!… И противно — он даже не знает, насколько нельзя, насколько можно… Стар стал… Играют мною… Посмотрим!…