Крымская война - Е Тарле

2

Предлагаемая работа, которая вообще только и стала возможной исключительно вследствие отзывчивости и готовности соответствующих органов советской власти предоставлять мне нужные архивные материалы, посвящена одному из центральных событий мировой истории - Крымской войне, и прежде всего истории дипломатической подготовки этой войны и дипломатической борьбы, не прекращавшейся во время войны и при ее окончании. Основная тема этой монографии строго ограничена, но, по сути дела, эта главная тема не могла, конечно, остаться единственной в такой работе, как та, которую я предлагаю вниманию читателя.

Эта война называется в исторической литературе на Западе и у нас то "Крымской", то "Восточной войной". "Восточной" ее стали называть сначала на Западе, и уж оттуда это название с течением времени пришло к нам. Для нас ни Балтийское море, ни Дунай - вовсе не "восток", а запад; Таврический полуостров не "восток", а юг. Белое море не восток, а север. Поэтому под углом зрения русской географии название "Восточная война" - очень неточное название.

Но и "Крымская война" - термин тоже неточный, потому что военные действия происходили не только в Крыму, - и если это название у нас укоренилось, то лишь потому, что главные, в подавляющей степени наиболее важные военные действия разыгрывались именно в Крыму.

В этом смысле характерно, что, например, Энгельс, сравнивая русско-турецкую войну 1877 г. (и именно Дунайский театр войны) с Дунайским походом 1853-1854 гг., называет этот Дунайский поход 1853-1854 гг. "Крымской войной"{18}. И как современник и как историк Энгельс применяет вполне уместно и естественно термин "Крымская война" ко всему комплексу военных событий 1853-1856 гг., хотя бы эти события разыгрывались не в Крыму, а на Дунае.

Моя работа не ставит, конечно, и не может ставить себе задачей изображение внутреннего состояния стран, принимавших участие сначала в дипломатической, а потом в вооруженной борьбе в 1853-1856 гг. Я хотел дать не популярную книгу, а научное, специальное исследование, и поэтому предполагаю, что подготовленный читатель, которого я имел в виду, хорошо осведомлен в общей истории рассматриваемого периода. Но возможно ли забыть о внутренней истории, когда анализируешь этот великий международный конфликт? Дыхание только что пронесшейся грозной революционной бури 1848-1849 гг. еще веет над Европой. Вот люди, управляющие Британской империей. Одни, консерваторы - лорд Дерби, лорд Эбердин, еще полный воспоминаний о чартизме, который не умер, а лишь замер, и для них Николай I - противник, поскольку он хочет овладеть проливами, но желанный друг и союзник, поскольку он - оплот общества, спаситель социальных устоев и т. д. И их верный представитель сэр Гамильтон Сеймур, британский посол в Петербурге, выбивается из сил, доказывая в 1853 г. в петербургских великосветских салонах, в каком он, Сеймур, отчаянии, что Николай Павлович избрал такой опасный путь в своей внешней политике, потому, что царь нужен всей Европе, нужен Англии, и беда всем, если что-нибудь с ним случится. Вот лорд Джон Россель и лорд Мэмсбери, колеблющиеся между направлением Эбердина и направлением Пальмерстона, и вот сам Пальмерстон, вождь богатеющей, быстро идущей в гору экономически, смелой, агрессивной английской буржуазии, уже начинающей успокаиваться от чартистских бурь и полагающей, что за гибелью Турции последует конец Индии и что война против Николая успокоит, а не обострит дремлющие революционные страсти, так как эта война всегда будет самой популярной из всех возможных.

Вот новая, "вторая" Французская империя, возглавляемая крепко сплоченной группой умных, отважных, абсолютно бессовестных авантюристов, удачно исполнивших исторический социальный заказ буржуазии и консервативного собственнического крестьянства и овладевших 2 декабря 1851 г. диктаторской властью.

Эта группа ищет и хочет войны, умело подготовляет ее дипломатически. Сначала (приблизительно в первые восемь месяцев 1852 г.) некоторые члены этой группы ведут газетную кампанию против Англии, не думая, конечно, воевать с ней, но отвлекая умы общества от внутренних вопросов бряцанием оружия. Затем трения из-за "святых мест" и из-за титула Наполеона III ориентируют правящую кучку во главе с императором в сторону войны с Россией, той войны, в которой поддержка Англии обеспечена за Французской империей. Французская буржуазия, в общем несравненно менее заинтересованная в восточном вопросе, чем буржуазия английская, гораздо сдержаннее и холоднее относится к далекой, дорогой и трудной экспедиции. Но и сил, препятствующих этой первой по времени из грандиозных военных авантюр Наполеона III, во Франции не находится. Рабочий класс, революционная интеллигенция, республиканское крыло мелкой буржуазии слишком разгромлены, дезорганизованы страшным декабрьским поражением, они почти безгласны, если не считать эмигрантов, укрывшихся в Англии, и недвижимы. Да и война, ведущаяся против Николая, представляется им фактом прогрессивным, и многие ей определенно сочувствуют (вроде Барбеса).

Вот Австрия, Габсбургская держава, спасенная от распада летом 1849 г. интервенцией Николая и подавлением венгерской революции. Крутая реакция победила, казалось бы, окончательно и в Вене, и в разноплеменной провинции. Но так только кажется. Послушаем внимательнейшего наблюдателя, русского посла в Вене - Петра Мейендорфа. Ознакомимся с картиной, которую он дает в секретном своем донесении канцлеру Нессельроде в середине июля 1853 г.: "Внутренне состояние этой страны не улучшается, и революция бродит повсюду с тех пор, как возможность войны на востоке пробудила надежды красной демократии". Только что на Франца-Иосифа совершено покушение, от которого он едва уцелел. Венское население "снова стало таким же плохим, как когда-то было. Кемпен, начальник имперской полиции, говорил мне вчера, что число преступлений об оскорблении величества увеличивается со дня на день и что двадцать лет пройдет еще, раньше чем исчезнет посев, посеянный в 1848 году". Венгрия мечтает даже о турках как об освободителях от Австрии. В городе Ишле - "коммунистические заговоры, сопровождаемые обязательными массовыми убийствами" (что тут имеет в виду Мейендорф - не вполне ясно). В Праге арестуют "эмиссаров", неспокойно и в Инсбруке, и в итальянском Тироле{19}. Австрийское правительство чувствует себя под двумя грозными ударами: Николай стремится овладеть Молдавией, Валахией, интригует в Сербии, в Греции, в Черногории, угрожает Австрии охватить ее владения с двух флангов; Наполеон III поощряет Пьемонт к антиавстрийской политике, неопределенно грозит при случае помочь Пьемонту и изгнать совокупными усилиями австрийцев из Ломбардии и Венеции. Нужно выбирать. И Франц-Иосиф, только что (31 декабря 1851 г.) уничтоживший даже ту жалкую уступку буржуазии, которая называлась австрийской конституцией 1848 г., чувствует явно, до какой степени трон его непрочен, и что он непременно должен решить, на кого из двух грозных соседей ему опереться и с кем менее опасно вступить во враждебные отношения.

И наконец, Пруссия, тоже вовсе не забывшая еще 1848 г., Пруссия, в которой буржуазия вся почти сплошь враждебна Николаю, не только как к носителю идей интегрального абсолютизма, но и как к покровителю Австрии, упорно противящейся всякой попытке объединения Германии. В Пруссии король и ближайшее его окружение (но далеко не все) согласны простить Николаю все, лишь бы по-прежнему он оставался несокрушимым страшилищем для революции. Но и тут следует считаться и с опасностью со стороны запада, т. е. Франции и Англии, и с юга, со стороны Австрии, если бы она окончательно выступила против России и ультимативно потребовала того же от Пруссии. Все было так шатко, так неверно, так еще тревожно, так не устоялось после революционного потрясения 1848-1849 гг. Аристократия, придворная верхушка и в Англии, и в Австрии, и в Пруссии, и в Швеции, и в Дании - всецело почти на стороне Николая, по вполне откровенным, ничуть не скрываемым соображениям классового эгоизма и чувства самосохранения. Это говорят нам в один голос все источники, и притом вовсе не намеками, а самым недвусмысленным образом. Даже там, где, как, например, в Швеции, у государства есть свои старые счеты с Россией и где возникает порой заметное течение в пользу войны против Николая, - аристократический класс этому не сочувствует. Нечего и говорить о Дании, где не только аристократия сочувствовала Николаю, но где очень запомнили, что в 1850 г. царь своим резким вмешательством воспрепятствовал отнятию у Дании, войсками Пруссии и Германского союза, двух областей: Шлезвига и Голштинии.

Была только одна держава - Пьемонт (королевство Сардинское), где даже аристократическая верхушка оказалась против царя. Точнее, не против царя, а на стороне Наполеона III. Ловкость дипломатии Наполеона III в 1853-1855 гг. в том главным образом и заключалась, что он оказывал давление и на Австрию, требуя с ее стороны выступления против России и грозя в случае отказа выгнать ее вон из Ломбардии и Венеции и отдать эти две провинции Пьемонту; и в то же время он оказывал давление на Пьемонт, требуя и от него выступления против России и неопределенно обещая в награду дать ему ту же Ломбардию и ту же Венецию. То, что министр Сардинского королевства, граф Камилло Бензо Кавур, должен был покорно исполнить волю повелителя, сидевшего в Тюильрийском дворце в Париже, и послать на смерть 15 тысяч человек под Малахов курган, было так же неизбежно, как и то, что спустя несколько лет Кавур отдал тому же парижскому повелителю Савойю и Ниццу. И это поведение Кавура во время Крымской войны и после нее тоже явилось прямым логическим последствием как поражения революционных сил Италии в 1848-1849 гг., так и сознательного нежелания Кавура в предстоящем деле воссоединения Италии опираться на силы революционной общественности и народных масс.