Затонувший мир - Джеймс Боллард

— Сегодня же вечером я вышлю людей, доктор, — заверил он Керанса, доставая из кармана ручку и блокнот.

— Не торопитесь, сержант, но если более важных дел не найдется, полковник будет доволен. — Керанс оставил сержанта, осматривавшего металлические жалюзи, и пошел по палубе. Когда Макреди не мог его видеть, он свернул в первую же дверь.

На палубе С, самой низкой из трех палуб, составлявших базу, находились каюты экипажа и камбуз. Два или три человека были в каютах, но кают-компания была пуста, в углу, на столе для настольного тенниса, тихо звучала музыка из радиоприемника. Керанс подождал, прислушиваясь к редким ритмам гитары, перекрываемым отдаленным гулом вертолета, кружившегося над соседней лагуной, затем по центральному трапу спустился в трюм, где находились мастерские базы и арсенал.

Три четверти трюма были заняты двухтысячесильным дизелем, вращавшим два винта, и резервуарами с маслом и авиационным бензином; мастерские частично переместили на палубу А, так как там пустовало несколько помещений, а механикам, обслуживающим вертолеты, удобнее было находиться наверху.

Когда Керанс вошел в трюм, там было полутемно. Единственная слабая лампа горела в стеклянной будке техника; арсенал был закрыт. Керанс осмотрел ряды тяжелых деревянных стоек и шкафов с карабинами и автоматами. Стальной прут, проходивший через кольца всех карабинов, удерживал их на местах; Керанс трогал тяжелые ложа, раздумывая, мог бы он вынести оружие, даже если б его удалось извлечь из шкафа. В ящике его стола на испытательной станции лежал кольт-45 с пятьюдесятью патронами, полученный три года назад. Раз в год он предъявлял это оружие и получал новые патроны, но ему ни разу так и не пришлось стрелять из пистолета.

Идя обратно, он внимательно разглядывал темно-зеленые ящики с амуницией, сложенные грудой у шкафов; все ящики были закрыты на висячие замки. Проходя мимо будки техника, он увидел, что тусклый свет оттуда осветил ярлыки на ряде металлических сосудов под одним из рабочих столов.

Керанс остановился, просунул пальцы через проволочную сетку и стер пыль с ярлыков, читая написанную на них формулу. «Циклотрайэтиленетринитрамин: скорость расширения газа — восемь тысяч метров в секунду».

Размышляя над возможным использованием взрывчатки — было бы прекрасно отметить уход Риггса взрывом одного из затопленных зданий и тем самым отрезать путь к возвращению, — он оперся локтями на стол, бездумно играя медным трехдюймовым компасом, оставленным для починки. Шкала прибора была чистой и поворачивалась на 180 градусов, острие упиралось в меловую отметку.

Все еще думая о взрывчатке и о необходимости раздобыть детонаторы и бикфордов шнур, Керанс стер меловую отметку, поднял компас и взвесил его в руке. Выйдя из арсенала, он поднялся по лестнице; освобожденная стрелка компаса дрожала. Мимо, по палубе С, прошел моряк, и Керанс быстро спрятал компас в карман.

Представив себе, как одним нажатием рукоятки он перебрасывает Риггса, испытательную станцию и всю базу в далекую лагуну, Керанс заставил себя остановиться у перил. Улыбаясь абсурдности своего вымысла, он удивился, как он это мог себе позволить.

Потом он заметил корпус компаса, высовывавшийся из кармана. Некоторое время он задумчиво глядел на прибор.

— Погоди, Керанс, — пробормотал он. — Пока что ты живешь двумя жизнями.

Пять минут спустя, когда Керанс входил в лазарет, его ждали более срочные проблемы.

Три человека находились, в лазарете из-за тепловых ожогов, но большая часть палаты на 12 коек пустовала. Керанс кивнул санитару, накладывавшему пенициллиновые повязки, и прошел к маленькой одиночной палате у правого борта.

Дверь была закрыта, но Керанс слышал безостановочное тяжелое скрипение койки, сопровождаемое раздраженным бормотанием пациента и ровным кратким ответом доктора Бодкина. Некоторое время доктор Бодкин продолжал свой монолог, затем послышалось несколько протестующих возгласов и наступила тишина.

Лейтенант Хардман, старший пилот вертолета (теперь вертолет управлялся помощником Хардмана сержантом Дейли), был вторым по старшинству офицером в отряде и до последних трех месяцев — заместителем Риггса, исполняя его обязанности в отсутствие полковника. Дородный, умный, но, пожалуй, излишне флегматичный человек 30 лет, он держался в стороне от остальных членов экипажа. Будучи натуралистом-любителем, он делал собственное описание изменяющейся фауны и флоры и разрабатывал собственную классификацию изменений. В один из редких моментов добродушного настроения он показал свои записки Керансу, но потом отобрал, когда Керанс тактично заметил, что классификация ошибочна.

Первые два года Хардман служил прекрасным буфером между Риггсом и Керансом. Остальная часть экипажа пользовалась указаниями лейтенанта, и это, с точки зрения Керанса, было большим преимуществом, так как более нетерпимый второй по старшинству человек в отряде мог бы сделать жизнь невыносимой. С легкой руки Хардмана в отряде установились свободные взаимоотношения, при которых новоприбывший через пять минут становился полноправным членом экипажа и никого не волновало, где он был два дня или два года назад. Когда Хардман организовывал баскетбольный матч или регату на лагуне, никто не впадал в неистовость; желание каждого принять участие встречалось с вежливым равнодушием.

Недавно, однако, в характере Хардмана начали преобладать иные элементы. Два месяца назад он пожаловался Керансу на постоянную бессонницу. Часто из окон Беатрис Дал Керанс далеко за полночь видел в лунном свете лейтенанта, стоявшего у вертолета на крыше базы и глядевшего на молчаливую лагуну. Затем Хардман, сославшись на малярию, отказался от своих ежедневных полетов. Запершись на неделю в каюте, он погрузился в странную жизнь, перечитывал свои старые записи или пересчитывая пальцы, как слепой, читающий азбуку Брайля, и перебирал сосуды с чучелами бабочек и гигантских насекомых.

Заболевание нетрудно было распознать. Керанс узнал симптомы, которые наблюдал у себя самого: «ускоренное вступление в зону перехода», — и оставил лейтенанта одного, попросив Бодкина навещать его периодически.

Любопытно, однако, что Бодкин отнесся к болезни Хардмана гораздо серьезнее.

Распахнув дверь, Керанс вошел в затемненную палату и остановился в углу у вентилятора, так как Бодкин предостерегающе протянул к нему руку. Жалюзи на окнах были спущены, и, к удивлению Керанса, кондиционер выключен. Воздух, вырывающийся сквозь лопасти вентилятора, был ненамного прохладнее температуры снаружи — кондиционер никогда не позволял температуре подниматься выше 70 градусов. Но Бодкин не только выключил кондиционер, но и включил небольшой электрический камин. Керанс вспомнил, как Бодкин мастерил этот камин на испытательной станции, устанавливая вокруг зеркала для бритья нить накаливания.