Яд Борджиа - Мартин Линдау

– Неужели действительно мне на долю выпало счастье встретить на моем трудном пути высокочтимого Макиавелли[6] из Флоренции? – воскликнул Бембо.

Он произнес это таким тоном, какой далеко не соответствовал его речи, но он видел, что ему не оставалось иного выхода, так как посланник сразу узнал его.

– А если вашему преподобию не нравится, нам стоит только послать за другим, – заметил шут, выразительным жестом указывая вниз, но затем разразился бессмысленным смехом и ударил кочергой по угольям.

– Кого ты имеешь в виду? Дьявола или Цезаря Борджиа? – расхохотался посланник. – Но неужели я действительно вижу перед собой отражение Парнаса, квинтэссенцию учености и остроумия, Геркулеса богословия, в лице мессира Бембо из Феррары? – промолвил он с легким оттенком иронии. – Поистине, не будь мне никакой иной награды за мое путешествие через Апеннины, с меня было бы довольно одной этой встречи. Но ваша партия, дорогой Пьеро, вовсе не в таком фаворе в Риме, чтобы ваше паломничество туда могло быть слишком успешно.

– Я направляюсь туда, синьор, вовсе не для того, чтобы получить какие-либо милости, – сумрачно возразил священник. – Кроме того, вера и добрые дела не совсем еще вышли из моды, чтобы считать мое паломничество в Рим с этими благородными рыцарями таким уж большим чудом. Но почему тайный секретарь Флорентийской республики едет во вражескую столицу?

– Республика не требует обратно Медичей, и так как все остальные из вас заключают с церковью мир, то мы не видим, для чего мы должны быть настолько безумны, чтобы сражаться одним, – ответил посланник. – И вот, чтобы известить о таком решении святого отца, республика отправила к нему прямого человека. Но что нового на севере?

– Я не знаю ничего, кроме того, что еду в Рим только ради своих прегрешений, безо всякого поручения, так как я должен был бы найти случай принести извинение по поводу неотложного путешествия во Францию нашего молодого принца, – ответил Бембо.

– О, если вы несете в Рим свои грехи, – со смехом воскликнул флорентиец, – то где же тогда все красавицы, которые должны были бы сопровождать вас? Но, честное слово, брат Пьеро, у вас в Риме действительно нет другого дела, кроме спасения души?

– Если бы и было какое дело, брат Никколо, я все равно не сказал бы вам, слишком уж долго я был вашим товарищем по школе, чтобы пускать свои секреты на ветер, – с искусственной веселостью отвечал каноник. – Но я искренне рад, что вы счастливо избежали львиного логовища, как я называю лагерь монсиньора Борджиа.

– А мне жаль, что ваш принц бежал от предложенного ему блестящего союза с сестрой Цезаря, – с печальной миной ответил флорентиец. – Все идет согласно желанию Орсини, и, если их брак состоится, горе Тоскане!

– Да, да, пусть медведь видит, какой куш он отдает своими лапами, – смеясь и кривляясь, сказал шут. – Разве его преподобие лиса не заметила никаких следов на песке от когтей Орсини, когда она выслеживала их, чтобы определить, какой дорогой пошли звери?

– Клянусь Пресвятой Девой, ваш шут удачно попал в цель! – воскликнул Лебофор. – Послушайте, господин посланник, что мы открыли, и судите сами, есть ли хоть какая-нибудь гарантия безопасности для друзей Цезаря!

– Ну, что это за история, которой предшествует такое жалобное вступление? – с любопытством сказал Макиавелли.

Шут тоже наклонился вперед, но сейчас же снова принял свое обычное положение.

– Послушаем. Но нельзя ли не поминать Цезаря Борджиа, потому что разговорами о нем, которые мы слышим на каждом шагу, мы сыты по горло, – прибавил Макиавелли, бросив мимолетный взгляд на шута, который тряс головой, весело позвякивая нашитыми на шапке колокольчиками.

Только Бембо хотел было приняться за рассказ об их удивительном приключении, как был прерван появлением настоятеля в сопровождении длинной свиты картезианцев, и это избавило от повторения рассказа. Монахи двигались в торжественном молчании, опустив головы вниз, и сам настоятель был так изможден постом и бдением, что походил на колоссальный скелет. Только он один приветствовал новых гостей несколькими словами, но произнес их серьезно и холодно.

Макиавелли не дал Бембо окончить его красноречивую просьбу о гостеприимстве, но, прервав его излияния, потребовал у него рассказа про приключение. Бембо начал весьма пространно рассказывать всю историю, однако Лебофор, наскучив его отступлениями, прервал его на полуслове и в кратких словах изложил все события. Он закончил свой рассказ просьбой к настоятелю научить его, как найти дорогу в пещеру, чтобы убедиться, выдумано или правдиво известие, полученное ими от монаха-доминиканца.

– А вы все в одно время бредили или один дурак одурачил всех? – сказал шут, презрительно усмехаясь. – Стоит ли, дядя Никколо, везти меня в подарок папе, раз эти господа по собственному побуждению едут в Рим?

– Смотри, шут, вежливый язык сохраняет здоровую шкуру, – многозначительно заметил флорентиец.

– Все, что вы рассказали, – невозможно, – произнес наконец настоятель нахмурившись, – это – не что иное, как бред безумного путника. Никто из нас не слыхал о другом пути в пещеру святого, кроме как через водопад, но там уже столько верующих нашли свою погибель, что этот путь запрещен.

– Когда я был послушником, – прошамкал дряхлый монах, согнувшийся под тяжестью лет, – я слышал однажды об этом… Отец Амвросий как будто говорил про дорогу… но прошло уже шесть десятков лет, как он скончался. Была суровая зима, а он уже давно мучился кашлем, бедняга, и очень страдал перед смертью. Аминь! Я думаю, его душа у святого Гвидобальдо.

– Может быть, в образе того монаха к вам явился дьявол, чтобы ввести вас в искушение, сломать себе шею, – серьезно заметил шут.

– Святой отшельник Гвидобальд? Да, уже не первый раз его видение встречалось вблизи пещеры, где почивают его мощи, – сказал старец. – Но он является только великим грешникам, чтобы возвестить им близкую кончину.

– Нет, тот, кто явился нам, был не в картезианском одеянии, а в рясе ученого доминиканца, – с ужасом промолвил Бембо.

– То, что вы приняли за белое одеяние доминиканца, – с упрямой настойчивостью проговорил старый монах, – было не что иное, как саван, который надели на святого, прежде чем явились ангелы.

– Тогда, значит, святому Гвидобальду надоело в его забытой могиле и он хочет, чтобы его останки были перенесены в монастырь и положены в раку, где и стали бы творить чудеса.

– Вы так полагаете, синьор? – воскликнул настоятель, ухватившись, по-видимому, за эту мысль. – И действительно, в последнее время мы ничего не слыхали о бандитах, в особенности с тех пор, как дон Ремиро стал подестой[7] Романьи, он предложил им на выбор: или они должны вступить под знамена герцога, или он их всех перевешает.

– Но мы собственными глазами видели трупы людей Орсини на том месте, где некогда стоял замок Джакобо Савелли! – воскликнул Лебофор.

Игумен недоверчиво взглянул на него, а затем произнес:

– Если это так, – тогда подождем до утра, иначе разбойники могут оказать сопротивление.

– Нет! Сегодня, сегодня! Ни на одну минуту я не хочу откладывать это дело! – порывисто воскликнул иоаннит. – Завтра, может быть, будет слишком поздно. Разбойники могут увезти или умертвить своего пленника, Паоло Орсини. Пусть всякий, кто считает себя христианином, возьмет факел и следует за мной!

– Как ты думаешь, шут, не подходит ли это предприятие также и для тебя? – спросил Макиавелли.

– Нет, я лучше посмотрю. Проваливайте вы, молодцы; вы не можете причинить мне никакого вреда! – ответил шут, равнодушно зевая.

– Если вы твердо решились, – сказал настоятель, – тогда наша братия будет помогать вам, насколько это в ее силах, но вы увидите, что ваше предприятие невыполнимо.

– Итак, в путь! Я даю вам, отче, свое рыцарское слово, что ничего невозможного мы делать не будем, – сказал Лебофор и выхватил из огня головню. Даже картезианцы забыли о своей обычной медлительности и стали торопливо зажигать факелы, а телохранители посланника смотрели на него, как свора собак на привязи.

– Ну, если уж все христиане должны участвовать в этом, дядя, так отпустите и вы своих негодяев, – промолвил шут, и, словно не нуждаясь в ином разрешении, отряд посланника с шумом присоединился к рыцарям.

Все монахи вышли за рыцарями во двор, где английские солдаты давали лошадям корм, а посланник с шутом остались одни в зале.

– Пойдем, дядя Никколо!.. Если другие сошли с ума, будем и мы безумными, – проговорил шут, подумав немного, и, схватив полу мантии посланника, пустился вокруг него в какой-то фантастический танец.

Макиавелли, казалось, не обращал внимания на своего спутника, пока они не вышли из монастырских ворот и не заметили света факелов, то появлявшегося, то исчезавшего среди извилин скал. Здесь он остановился и, значительно усмехнувшись, обратился к шуту, внезапно перейдя на почтительный тон.