Оборотень - Прудковский Петр Николаевич

Оказалось, что гостиница — тут же, рядом, за углом. Шофер собрался было снова дать газ, но один из седоков положил ему руку на плечо.

— Не надо, товарищ… Ожидайте нас здесь. Мы и так дойдем. Пошли, Михаил Евграфович! — обратился он к своему спутнику и прибавил, когда оба они завернули за угол: — Не стоит обращать на себя внимание… Пешеход ночью не так приметен, как машина.

Через несколько минут они уже находились в вестибюле гостиницы. Справившись, где проживает русский инженер Березин, старший из приехавших вошел в кабину лифта. Его спутник, молодой человек с очень худым, изможденным и сильно загоревшим лицом, последовал за ним.

Петр Савельич, поздно вернувшийся в этот вечер с завода, уже спал. Негромкий, но настойчивый стук в дверь поднял его с постели. Накинув пальто, он пошарил рукой по стене, нашел выключатель, зажег свет. Стук повторился. Петр Савельич открыл дверь и с удивлением увидел в коридоре двух незнакомых ему людей в дорожных плащах.

— Что вам угодно? — осведомился он по-немецки.

— Мы к вам, Петр Савельич, — шепотом отвечал по-русски один из незнакомцев. — Я — Верховский, — прибавил он, проходя в номер.

— Товарищ Верховский? Очень рад познакомиться! Стрельцов передал мне ваше письмо. Мы вместе с ним наблюдаем за этим Кузьминым… Вы знаете, — в дороге он отстал для чего-то на одной станции…

— Знаю, в Гросенгайне. Но об этом потом… Очень прошу вас: нельзя ли сейчас же позвать Стрельцова к вам в номер, но под каким-нибудь благовидным предлогом, чтобы не вызвать подозрение.

Петр Савельич подумал с минуту.

— Я позвоню коридорному, скажу, что понадобилось перевести или написать что-нибудь по-немецки.

— Отлично. Звоните. А мы с товарищем пока побудем в соседней комнате. Не надо, чтобы коридорный видел нас…

Юрий только что собирался раздеваться, когда коридорный, зайдя в их номер, сообщил, что начальник группы требует переводчика Стрельцова к себе.

Бросив взгляд на соседнюю койку, на которой уже спал, завернувшись с головой в одеяло, Кузьмин, — Юрий захватил с тумбочки полевую сумку, в которой носил, на всякий случай, словари, и пошел в номер к Петру Савельичу.

Первым, кого он увидел, открыв дверь, был товарищ Верховский, сидевший у стола рядом с главным инженером. В номере был и еще кто-то, но Юрий, пораженный внезапным приездом своего начальника, не обратил на него внимания.

— Ну, Юра, — сказал Верховский, крепко пожимая руку молодому человеку, — могу вас поздравить. Знаете, кем оказался ваш гросенгайнский парикмахер? Это — будем говорить дипломатическим языком — не кто иной как резидент одной иностранной державы, весьма заинтересованный всем, что делается в нашем отечестве… Ваше сообщение помогло разоблачить его… И вот что интересно: в тот же день один старик-немец явился к советскому коменданту в Гросенгайне и рассказал, что хозяин парикмахерской Мюллер беседовал о чем-то с приходившим к нему «русским господином» на чистейшем английском языке… О чем говорили они, старик не понял, но явственно слышал, как парикмахер называл «русского господина» мистером Блэком.

— Вот так история! Значит, наш Кузьмин…

— Именно так. Он такой же русский, как я папа римский… Правда, от Мюллера покамест ничего не удалось узнать, но факт налицо: при обыске были найдены шпионские донесения, переданные ему нашим молодчиком. Кстати, где он сейчас?

— Спит в своем номере. Наши койки рядом…

— Хорошо, пусть спит пока. А теперь — разрешите познакомить вас…

Он указал на человека, сидевшего поодаль в кресле:

— Знакомьтесь, Юра, и вы, Петр Савельич… Это Михаил Евграфович Кузьмин… настоящий Кузьмин! Как видите, мы сразу же напали на правильный след.

И Верховский кратко рассказал о бегстве Кузьмина из американского лагеря.

— Товарищ Кузьмин, — прибавил он, — давно уже сообразил, что его документами воспользовались для засылки шпиона в нашу страну… и что искать этого шпиона следует скорей всего в Энске. Вот почему мы и встретились с ним. Теперь остается еще установить, кто этот оборотень. Петр Савельич! Нет ли у вас его фотографии?

— Его личное дело со мной. Сейчас посмотрим.

Он достал из ящика стола несколько папок и быстро разыскал личный листок с приклеенной в правом углу фотографией. Кузьмин поднес ее к лампе.

— Так и есть! — глухо проговорил он. — Майор! Русский майор, который расспрашивал меня… О, подлецы!…

Он закрыл лицо руками.

— Две недели… только две недели… Вернись я на две недели раньше — и Верочка была бы жива, а этот негодяй…

— Ну, вот что, — Верховский резко поднялся со стула. — Хватит ему разгуливать на свободе. Юра! Возвращайтесь в свой номер и не спускайте глаз с молодчика. А я сообщу сейчас в комендатуру. Оружие с вами?

— Да…

— Я тоже пойду, — сказал Кузьмин. Губы его дрожали, но глаза были сухи и жестки, и морщина между бровями обозначалась еще резче.

Верховский не стал удерживать его.

Одной минуты было достаточно Юрию и Кузьмину, чтобы спуститься на второй этаж, где помещались номера, занятые русскими машиностроителями. Держа пистолет наготове, Юрий толкнул дверь.

Койка соседа была пуста.

Двое других рабочих крепко спали. Разбуженные Юрием, они не могли ничего сказать, впрочем, с того времени, как Юрий вышел из номера, прошло не более четверти часа и беглец не мог уйти далеко.

Бросились к привратнику, но тот заверил, что никому не открывал входной двери. Наконец, напали на след: в уборной нижнего этажа было выдавлено стекло в окне, выходившем во двор.

— Скорее в парк! — крикнул Стрельцов, выбегая вместе с Кузьминым на улицу. — Наверняка, он попытается перебраться на ту сторону озера, к своим… Я знаю дорогу… скорее!

…Темная, осенняя ночь изредка прорезывалась далекими, беззвучными зарницами. Накрапывал дождь. Ветер налетал порывами, то стихая совсем, то поднимая тревожный шум в вершинах вековых лип, срывал пожелтевшие листья и швырял их на мокрый булыжник мостовой.

Юрий и Кузьмин бежали вдоль стен, высоких, слепых и, казалось, вымерших зданий. Вдруг Кузьмин радостно вскрикнул: впереди, при свете уличного фонаря, мелькнула торопливо шагавшая фигура. Значит, Юрий был прав, и беглец действительно направлялся в сторону парка.

Они побежали быстрее, думая только об одном — не упустить его из виду, не дать юркнуть незамеченным в какую-нибудь подворотню…

И вдруг фигура исчезла. Юрий бросился вперед, первым добежал до угла и понял, в чем дело. Прямо перед ним, через улицу, виднелась невысокая ограда какого-то сада. Он успел даже расслышать шорох удаляющихся шагов.

Перебежать улицу и перелезть ограду было для Юрия и Кузьмина делом одной минуты. Но тут они очутились в непроглядной тьме, шаги впереди затихли, приходилось идти наугад… Несколько раз колючие живые изгороди преграждали им дорогу и приходилось продираться через них. Но вот деревья расступились, раздались по обе стороны, и они очутились на просторной лужайке с каменным бассейном фонтана посередине. Стало светлее. Между стволами мелькали желтые, дрожащие огоньки… Еще несколько шагов — и перед ними открылась черная гладь озера, едва освещенная редкими огнями на противоположном берегу.

И почти тотчас же донесся откуда-то легкий всплеск…

— Стой! — закричал Юрий и тотчас же понял свою ошибку: услышав окрик, человек поплыл еще быстрее…

— Не уйдет, — злобно прошептал Кузьмин. — Зовите на помощь, — крикнул он Юрию, и в то время, как Стрельцов бросился через заросли влево, к пристани, где должны были находиться немцы-сторожа, — он в несколько прыжков достиг края обрыва, скинул ботинки, пиджак и с разбега прыгнул в воду.

В темноте трудно было разглядеть что-либо, но впереди явственно слышались всплески, и Кузьмин поплыл в этом направлении. Все мускулы его были напряжены страшным усилием воли, как в ту ночь, когда он, спрыгнув со сходней в черную щель между причалом и бортом судна, плыл в такой же вот непроглядной темноте, думая только об одном — как бы добраться до стоящего на рейде советского парохода…