Наследник огня и пепла. Том IV (СИ) - Добрый Владислав

Ко всему, наш мост обстреливали. Но пока арбалетные болты никого не задели серьёзно, да и огненная птичка прилетела всего одна — видно, «огненный» рыцарь уже растратил силы. Она взорвалась новогодней петардой под ногами бегущих в пролом бородачей, и пламя охватило одну из толстых балок. Находившийся рядом бородач сорвал с пояса объёмистую флягу с пивом и, под аккомпанемент возмущенных воплей окружающих, вылил содержимое на огонь. Пиво долгобородов густое, как кисель и, как только что выяснилось, неплохо тушит пламя.

Текк сдал меня на руки угрюмому хмырю с боевой лопатой, который, не стесняясь, встал передо мной и упёрся ладонью мне в грудь. А сам сотник ринулся за своими бородачами.

Немного подумав, я решил не рваться в пролом. Немного беспокоился за Гвену, но не сильно. Подозреваю, что её бесстрашие имеет веские основания. К тому же, мой боевой кураж прошёл. Я так был доволен обещанием Ана о поддержке, что уже хотел поскорее набрать себе пару сотен бородатых телохранителей, и вернуться в Караэн. У меня там важные дела…

Штурм Ченти, хоть и начался с нелепой, неожиданной, и оттого ещё более удивительной, удачи для долгобородов, дался им нелегко. Замок засветло взять не удалось. Пользуясь тем, что большинство его защитников были на стенах, воины Текка быстро прорвались к воротам, которые оказались не заложены — и открыли их изнутри. Ожидавшие снаружи долгобороды ворвались внутрь, но многие из защитников успели отступить в центральный донжон, и засели там. Штурмующих это задержало до тех пор, пока не пробили в стене донжона дыру. Ворвавшись туда, преодолевая отчаянное сопротивление защитников, шагая по трупам, они зачистили башню снизу доверху, потеряв не менее двух десятков ранеными, и нескольких убитыми. Но это кончилось уже глубокой ночью.

В остальных частях города тоже то и дело вспыхивали кровопролитные схватки. Позже, размышляя об этом штурме, я пришёл к выводу — решительным преимуществом, склонившим чашу весов на сторону армии Ана, был двукратный перевес в численности. В штурме участвовало никак не меньше четырех сотен бородачей. В Ченти, по видимому, всего было не больше полутора тысяч человек, вместе с теми, кто бежал за стены с окрестных земель. Из них половина дети и подростки — тут много рожали. Из оставшихся, за вычетом женщин, стариков, больных и калек, только около двух сотен были мужчины, способные сражаться. Чентийцы показали себя опасными и неожиданно решительными бойцами, практически поголовно хорошо вооружёнными. Но их оказалось слишком мало.

Большая часть горожан смогла сбежать. Попросту убегали через незахваченные городские ворота, а то и спускаясь со стен на верёвках. Долгобороды не препятствовали этому — они пришли сюда за камнями, а не за кровью. Это вполне в духе этого народа. И эта их сдержанность мне понравилась.

В городке всё ещё шли бои, когда мы, измученные и усталые, вернулись обратно в лагерь, на ферму. Кантамир нёс на руках Эфеста, который так и норовил потерять сознание — слишком перенапрягся. Бледный Сперат вынужден был опираться на меня при ходьбе, ноги у него дрожали. У Гвены платье и блуза были исполосованы так, как будто из неё гирлянды пытались сделать. В прорезях были видны многочисленные раны — к счастью, бескровные. Похоже, они её не особо беспокоили. Демоница вообще была в полном восторге. Она тащила замотанного кровавыми тряпками Лардо одной рукой, а второй размахивала здоровенным кувшином вина, найденного в замковом подвале. Её зловещий меч был привязан к спине. А ещё Гвена орала песни из репертуара наёмников, и предлагала выпить всем встречным. А нас буквально заставляла, уверяя, что это лучшее вино из тех, что делают в Регенстве. Я попробовал — отдающая бочкой кислятина!.. Впрочем, портить настроение демонице не стал, и согласился с её оценкой. В веселье Гвену поддержал только Лардо. У него плохо гнулась одна нога, рука была сломана и привязана к телу, и на роже был виден только один глаз и ухо — всё остальное забинтовано. Правда, пасть ему не догадались забинтовать — и он то пытался подпевать Гвене, то орал что-то из горского репертуара, сбиваясь на рассказы о своих героических подвигах. К счастью, в такие моменты Гвена тут же начинала лить ему в рот вино. В общем, в лагерь мы добрались, когда уже стемнело — и в разной степени опьянения. Даже Кантамир. Лардо, не дойдя десятка шагов до дверей нашего пристанища, упал и уснул. Гвена этого, кажется, и не заметила. В лагере, помимо немногочисленных долгобородов, оставшихся охранять его, находилось уже много раненых. Все они вели себя, примерно, как мы, разве что не так орали.

Войдя на ферму, я почувствовал запах еды, и только в этот момент понял, как голоден. Не сговариваясь, мы все вместе ломанулись на кухню. Там, среди горшочков и аппетитных ароматов шустрила Эглантайн. Стоя к нам спиной, не отвлекаясь от стряпни, она радостно нас приветствовала:

— Ну, где вы так долго!.. Я вышла из комнаты, а никого нет!.. И нет, и нет… Скучно! Я вам еды наготовила! Садитесь за стол, кушать будем! Пока волшебники, как дураки, на барахло пялятся, я делом занята была! Я вам такого наворожила!.. У меня в комнате горшочек стоит с ведьминским туманом!.. Завтра с утра выльем — и можно будет хоть целую армию под стены города провести! И это я ещё без… — в этот момент она, наконец, обернулась, и увидела нас. Её глаза изумлённо расширились.

— А что с вами случилось⁈ — с ужасом спросила она.

— Дыа… М-мы эта… Сперат, как всегда, сглупил, — пьяно шевеля языком, доложила Гвена. — Мы пшли его спас…сать, и Чнени… Чнети… город взяли, вощщем. В осноном, я.

Глава 4

Топ-топ

Деревянные башмаки — признак бедности. Но не нищеты. Нищета босая, в обносках и голодная. Бедность, почти всегда — аккуратная. Чистенькая. Опрятная. Пусть одежды только один комплект — зато он должен быть чист и аккуратен. Не хватает купить мясо к ужину — но зато брюква, пресное тесто и толчёнка в доме есть, чтобы ела семья три раза в день. Нет денег чтобы заказать обувь из дорогой кожи — можно заменить её деревянной. Зато не босой.

Бедность всегда призираема, за то что тянется к богатству и подражает ему. Как будто пытается прикинуться им. На самом деле бедность это просто чуть менее голодная и куда более опрятная нищета. Границы между ними размыты. Экономить не еде пару месяцев и купить новую рубаху — точно бедность. Походить неделю голодным, пока не подвернется работенка получше — все еще бедность. А если очень хочется кушать, и денег нет на еду совсем, а о остальном и не думаешь — вроде как уже нищета.

Выходит, покупать одежду, экономя на еде — бедность, а вот продать одежду, чтобы купить еду — уже нищета.

Богатые никогда не замечают этой грани, она кажется им не существенной. Почти незаметной. Но для тех, кто живет по обе её стороны она проходит через жизнь страшным черным разломом, через который нет мостов. Оказаться на стороне нищеты — означает приговор. Даже если весь мир вокруг рухнет, уже ничего не изменится — впадая в нищету, ты пропадаешь навсегда. Оттуда очень трудно, практически невозможно выбраться. Ты оказываешься в месте, где время ограничено сегодняшним днем и сытный ужин — предел мечтаний. Больше нет ничего, только выживание с неизбежным плохим финалом. А зачем тебе мир, если в нем нет тебя?

Простой вопрос, ответ на который очевиден. Я сидел на Коровиэле и смотрел на Караэн с небольшого холма. Отсюда казалось, что весь Караэн пылал. Даже вторжение войск Гонората не выглядело настолько плохо.

— Затем смутьяны разожгли в людях гнев и толпа пошла к зданию городского совета. Были посланы гонцы к Военным Воротам, но наемники отказались входить в город. Поскольку, напомнили они, это запрещено городским законом. Тогда Городской Совет выпустил указ отменяющий постановление, но к тому времени улицы уже были заполнены топ-топами. Подмастерья, рабочие с мельниц и красильщики, разнорабочие — бросались на своих мастеров и управляющих с кулаками. Стража бежала в башни на стенах, бросив даже здание Городского Совета. Заметив это, толпа ворвалась туда, поймала некоторых из Городского Совета или тех, кого приняла за таковых и постаралась снять кожу с них. Ввиду неумения, несколько человек попросту скончались от истечения крови а…