Варвар-пришелец - Руби Диксон

Моя постель.

Моя женщина в моей постели.

Я стону, охваченный неистовым желанием, от которого голова идет кругом, и закрываю глаза, стараясь держать себя в руках. Она скоро очнется, и тогда мы сможем спариться.

Человеческая женщина стонет от боли, пока спит. Ее ногу сводит судорога. Я осторожно высвобождаю ее хрупкие ступни, а затем массирую их. Они маленькие и грязные, без защитных наростов, покрывающих особо уязвимые места, как у меня. У нее пять пальцев, у меня три, и при виде фиолетовых, опухших пальчиков я вспоминаю, что они сломаны.

Их следует вправить, чтобы кхуйи смогло исцелить их.

Она стонет, мотает головой и вращает глазами под закрытыми веками. Я должен сделать это, пока она без сознания. Но от одной мысли, что придется причинить ей боль, меня выворачивает. Я касаюсь ее пальцев и сверяю, как сидят кости. Затем делаю глубокий вдох и вправляю их. Еле сдерживаю рвотный позыв, когда кости издают щелчок, вставая на место. Человек заглатывает воздух, приподнимается и резко падает обратно на постель.

Борясь с тошнотой, я вправляю все три пальца и осторожно перевязываю их кожаными веревками, чтобы зафиксировать. Мне едва удается выбраться из пещеры, как меня выворачивает. Засыпаю ногой снегом то место, где меня стошнило, испытывая отвращение. Я вправлял сломанные кости своим соплеменникам и себе, но меня никогда не мутило при мысли о том, чтобы причинить боль.

Эта женщина уже начинает меня менять.

Кхуйи гудит в груди, призывая вернуться к ней. Я возвращаюсь, она выглядит такой маленькой, хрупкой и несчастной в моих мехах. К тому же грязной.

Я говорю себе, что должен раздеть ее, чтобы проверить, нет ли других ран. Что ей будет приятно проснуться чистой. Все это время кхуйи гудит и пульсирует в знак согласия. Оно хочет, чтобы я прикоснулся к ней, чтобы заявил свои права. И я не могу устоять перед этим непреодолимым зовом.

Устанавливаю треногу над огнем и вешаю наполненный снегом кожаный пузырь. Снег растает, вода нагреется, и тогда я смогу помыть свою пару. Я должен позаботиться о ней.

Ее грязная одежда – странного покроя, и требуется некоторое время, чтобы снять ее. Разделавшись с одеждой, отбрасываю ее в сторону, чтобы постирать позже. Похоже, она состоит из двух частей: длинной туники до бедер и крошечной набедренной повязки, которая меня озадачивает. Это носят для защиты? Она едва прикрывает бедра, а ведь люди не могут переносить экстремально холодной погоды. Не потому ли она такая бледная и больная? Кажется, она совсем не выходит на улицу.

Когда она обнажена, я отчетливо вижу различия в наших телах. Кхуйи поет громче, чем когда-либо, но я не собираюсь набрасываться на больную женщину в бессознательном состоянии и спариваться с ней, поэтому я игнорирую его. Вместо этого я растираю мыльную ягоду в теплой воде, затем набираю немного воды в руки и провожу ими по ее коже, омывая. Признаться, от одного прикосновения к ней мой член твердеет как камень, но я стараюсь его игнорировать. Она грязная, слабая и уставшая.

И она ненавидит меня.

Эта мысль позволяет держать себя в руках, когда уже ничего не спасает. Я провожу пальцами по ее бледной плоти, очищая и одновременно исследуя. Она такая мягкая. Даже на особо уязвимых местах у нее нет защитных гребней, которые есть у нас, са-кхуйи. К тому же, на ее теле почти нет волос, что я нахожу странным. Тело са-кхуйи покрывает шерсть, но ее кожа уязвима для холода. Неудивительно, что она так быстро замерзает. Единственное место, где растет грива – на голове и между ног. Я помню, как Вектал рассказывал нам о людях и об их причудливом строении тела. Он утверждал, что у Шорши между ног – третий сосок. Интересно, у этого человека тоже? Возбужденный любопытством, я скольжу пальцами вниз и раздвигаю ее половые губы. Прямо между ними в самом верху я обнаруживаю небольшой, влажный от возбуждения бугорок. Даже от одного прикосновения к ней воздух наполняется ароматом секса.

Она нужна мне.

Я закрываю глаза, заставляя себя быть сильным. Кхуйи, преисполненное желания, пульсирует в моей груди. Это то, чего у меня никогда не было, и чего я хотел целую вечность.

Она будет первой во всем. Моя первая женщина, первая любовница. Мать моих детей. Я отвожу дрожащую руку от ее мягких, влажных складок, сопротивляясь желанию погладить их. Раз она реагирует на мои прикосновения, даже находясь без сознания, значит, кхуйи уже начало свои преобразования.

Я надеюсь, что она скоро проснется.

Мысль об этом побуждает меня к действию. Ей понадобится вода, еда и теплая одежда. У нее будут вопросы… и она будет сердита. Но мысль о ее гневе забавляет. Как будто она вправе винить меня в своем положении. Как будто я могу контролировать кхуйи и выбирать себе пару. Я фыркаю, возвращаясь к обтиранию ее грязной кожи. Мне требуется не один кожаный пузырь с водой, чтобы отмыть ее до того состояния, которое меня удовлетворяет. Затем я принимаюсь за ее гриву и, с удивлением, обнаруживаю, что она не тускло-темного, а золотистого цвета. Достаю из сумки двузубый гребень и медленно, прядь за прядью, расчесываю мягкие, спутавшиеся локоны, пока они не начинают выглядеть опрятными и блестеть в свете костра. Ее грива скользит сквозь мои пальцы как нежная листва дерева сашрем. Я нахожу это самой привлекательной частью ее тела, потому что все остальное такое мягкое и беззащитное, что я не знаю, что и думать. Ее грудь хоть и большая, но тоже мягкая, а соски едва выделяются на фоне кожи. Это странно.

Я заканчиваю ее обмывать и достаю из сумки запасную тунику и юбку. Мы взяли старую одежду у женщин нашего племени для племени Шорши, но, когда выяснилось, что женщин одиннадцать, а не пять, одежда стала бесценной, и я взял, что смог, для своей пары. Одев ее, я укладываю ее поспать у огня, пока сам перекусываю дорожным пайком. Но еда застревает в горле. Трудно есть, когда моя партнерша лежит прямо передо мной. Я бы мог скользнуть между ее ног и заявить свои права. Ее тело приветствовало бы мое.

Но после этого она смотрела бы на меня с еще большей ненавистью. Я отмахиваюсь от этой мысли, потирая рукой свой пах, пока боль не стихает, а затем решаю поохотиться для своей половинки.