Честь семьи Лоренцони - Донна Леон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет-нет, ничего особенного. С мамой все в порядке. Я по другому поводу звоню. — И, как это не раз бывало в детстве, его тон успокоил Брунетти, заставив его поверить в то, что все хорошо или будет хорошо. — Ну…
Брунетти промолчал.
— Гвидо, я знаю, ты навещал маму последние два воскресенья. Нет, подожди, дай мне сказать, пожалуйста. Я поеду к ней в это воскресенье. Но не мог бы ты съездить к ней в следующие два выходных?
— Разумеется, — сказал Брунетти.
— …Это очень важно, Гвидо. Иначе я не стал бы тебя просить. — Казалось, что Серджио не слышит его.
— Понимаю, Серджио. Нет проблем. Я поеду. — Брунетти сознавал, что почему-то стесняется спросить, что произошло.
— Сегодня я получил письмо, — продолжал Серджио, — три недели оно шло из Рима, представляешь? Puttana Eva! Да я за три недели оттуда пешком быстрее дойду! У них есть номер факса нашей лаборатории, так что ты думаешь, эти умники им воспользовались? Они послали письмо, черт возьми!
Зная характер Серджио, Брунетти понимал, что как только речь заходит о плохой работе в сфере обслуживания, его не остановить.
— Так что же было в письме, Серджио?
— Приглашение, разумеется. Потому-то я тебе и звоню.
— На конференцию по проблеме Чернобыля?
— Да, они попросили нас выступить с докладом о результатах наших исследований. По правде говоря, выступать будет Баттестини, поскольку он возглавлял это дело, но он попросил меня дать необходимые пояснения, а потом ответить на вопросы. Я и не думал, что придется ехать, пока не получил это приглашение. Вот почему я только сейчас смог тебе позвонить.
Серджио проводил исследования в медицинской радиологической лаборатории. Он, как казалось Брунетти, уже несколько лет твердил об этой конференции, хотя речь шла всего о нескольких месяцах. Когда колоссальный урон, нанесенный другой стране из-за некомпетентности ее властей, уже нельзя было больше скрывать, начались бесконечные конференции, посвященные последствиям взрыва на Чернобыльской АЭС, в частности выпадению радиоактивных осадков. И вот последняя должна была состояться в Риме, на будущей неделе. И ведь никто, ни одна живая душа, думал Брунетти, не осмелится выдвинуть предложение не строить больше ядерных реакторов, не проводить ненужных исследований — все в итоге выльется в бесконечные конференции, на которых участники, предварительно исписав груды бумаги, обмениваются леденящей душу информацией.
— Очень рад за тебя, Серджио. Поздравляю. Мария Грация тоже поедет?
— Пока не знаю. Она почти закончила работу на канале Джудекка, но тут кто-то попросил ее составить смету полной реконструкции четырехэтажного палаццо в Гетто, и если она не успеет разобраться с этим к моему отъезду, сомневаюсь, что она сможет поехать.
— А она тебя одного отпустит? — спросил Брунетти, сознавая, как глупо, должно быть, прозвучал его вопрос. Во многом похожие, они с братом очень любили своих жен, что было предметом постоянных насмешек со стороны их друзей.
— Если ей удастся заключить контракт, то я смогу запросто отправиться на Луну, а она даже и не заметит.
— Так о чем, говоришь, ваш доклад?
— Да так, в основном технические подробности, об изменениях в составе крови в течение первых двух-трех недель после сильного облучения. В Окленде, как мы выяснили, некоторые ученые проводят подобные исследования. Мы связались с ними и выяснили, что, похоже, пришли к одним и тем же результатам. Вот почему, в частности, я так хотел поехать на конференцию — Баттестини все равно поехал бы, но теперь нам оплатят все расходы, и мы сможем встретиться с этими ребятами и сопоставить наши результаты.
— Отлично, рад за тебя. Как долго ты там пробудешь?
— Конференция продлится шесть дней, с воскресенья по пятницу. Потом я планирую задержаться в Риме еще на пару дней; так что вернусь не раньше понедельника. Подожди минутку, сейчас я точно тебе скажу. — В трубке послышалось шуршание, — с восьмого по шестнадцатое. Я вернусь шестнадцатого утром. Гвидо, обещаю тебе, что следующие два выходных за мной.
— Ладно тебе, Серджио. Всякое бывает. Я присмотрю за мамой, пока ты будешь в отъезде, а потом ты поедешь к ней в ближайшее воскресенье. Потом — снова я. Не сомневаюсь, ты бы на моем месте поступил так же.
— Я просто не хочу, чтобы ты подумал, что мне неохота к ней ехать, Гвидо.
— Давай не будем об этом, ладно?
Брунетти был поражен, что брат до сих пор принимает так близко к сердцу все, что касается матери. В течение прошлого года он тщетно пытался, без малейшей надежды на успех, смириться с тем, что их мать, энергичная, жизнерадостная женщина, которая вырастила их, вложила в них душу, теперь не с ними. Но где? Где-то далеко-далеко, в сокрытом от посторонних глаз мире. В ожидании, когда наконец эта пустая безжизненная оболочка, бывшая когда-то ее телом, соединится с ней, дав ей возможность, покинув этот мир, обрести вечный покой у Престола Всевышнего.
— Не хотел я просить тебя об этом, Гвидо, — сказал брат, в очередной раз, по обыкновению, напомнив ему о своем старшинстве, о том, как он всегда боялся им злоупотребить, и об ответственности, которая вследствие этого была на него возложена.
Брунетти припомнил словечко stonewall, [8] которое частенько употребляли его американские коллеги, когда разговор заходил в тупик и нужно было срочно сменить тему. Вот и сейчас он попытался прибегнуть к тому же маневру:
— Как дела у ребят, Серджио?
Серджио рассмеялся в ответ: он, как всегда, считал необходимым оправдаться, а Гвидо казалось, что это вовсе не нужно.
— У Марко уже заканчивается срок службы в армии; в конце месяца приедет домой на четыре дня. А Мария Луиза болтает теперь исключительно по-английски. Так что этой осенью отправим ее в Лондон, любоваться картинами Куртолда. [9] Это какое-то безумие, Гвидо, ехать в Англию, чтобы изучать там технику реставрации!
Паола, супруга Брунетти, преподавала английскую литературу в университете Ка'Фоскари. Так что Серджио вряд ли удалось бы удивить Брунетти рассказами о несуразностях системы высшего образования в Италии.
— А она достаточно хорошо владеет языком?
— Куда уж лучше! Если бы это было не так, мы бы отправили ее к вам с Паолой на лето.
— И чем бы мы, по-твоему, с ней занимались? Болтали по-английски с утра до вечера?
— Ну да.
— Знаешь, Серджио, мы переходим на английский, только когда хотим, чтобы дети нас не поняли. Но теперь им так хорошо преподают его в школе, что они практически всё понимают, и мы и этого больше не можем делать.
— А ты попробуй перейти на латынь, — сказал Серджио со смешком, — она всегда тебе давалась.
— Боюсь, что я все позабыл. Сколько лет прошло… — отозвался Брунетти.
Ему стало грустно.
Серджио каким-то чудом уловил его настроение. Это ему всегда удавалось.
— Я еще позвоню тебе перед отъездом, Гвидо.
— Хорошо. Stammi bene. [10]
— Чао. — И Серджио положил трубку.
В течение своей жизни Брунетти не раз слышал подобное: «только благодаря ему…», и всякий раз не мог не вспомнить о Серджио. Когда Брунетти, который всегда хорошо учился, исполнилось восемнадцать, было решено, что на обучение в университете у семьи нет денег; что он должен сначала встать на ноги и начать вносить свой вклад в семейный бюджет. Брунетти желал учиться так же страстно, как другие в его возрасте желают близости с женщиной. Но что ему оставалось делать? Смириться и начать искать работу. И тогда Серджио, в то время только получивший должность техника-лаборанта, настоял на том, чтобы брат не прерывал учебу, при условии, что он сам будет оказывать семье посильную материальную помощь. Уже тогда Брунетти был уверен, что хочет изучать право, и не столько современное законодательство, сколько историю права, его эволюцию, и причины, по которым оно развивалось именно так, а не иначе.
Поскольку в университете Ка'Фоскари не было юридического факультета, Брунетти пришлось уехать в Падую, что прибавило Серджио новых расходов; ему даже пришлось отложить женитьбу на три года, в течение которых Брунетти стал одним из самых успевающих студентов на факультете. Он даже начал подрабатывать, давая уроки студентам младших курсов.
Не поступи он в университет, он никогда не встретил бы Паолу, с которой познакомился в студенческой библиотеке; и, разумеется, никогда не стал бы полицейским. Иногда он задавал себе вопрос: если бы обстоятельства сложились по-другому и он стал, к примеру, страховым агентом или обычным городским чиновником, изменился бы его внутренний взгляд на мир, на окружающие его вещи? Чувствуя, что праздные раздумья затянулись, Брунетти решительно протянул руку к телефону и снял трубку.
6
Брунетти так ни разу и не поинтересовался у Паолы, сколько комнат в особняке ее родителей; ему казалось, что это пошло. Он до сих пор не знал, сколько же на самом деле комнат в этом шикарном палаццо. Вот и сейчас он понятия не имел о количестве телефонных номеров, которыми располагал Орацио Фальер. Брунетти знал три номера: первый предназначался для публичного пользования, для друзей и партнеров по бизнесу, второй — только для членов семьи, и третий — личный номер графа, которым он практически не пользовался.