Души. Сказ 2 - Кристина Владимировна Тарасова

Я поймала собственное отражение: испуг и отчаяние переливались друг с другом и по щекам; бледность растеклась до ключиц. Можно было не притворятся, а потому я схватилась за голову и одиночно всхлипнула. Разговоры с Хозяином Монастыря всегда оканчивались одинаково: чувством опустошённости и отрешённости. И вечной его победой, потому что без ощущения превосходства он не уходил. Даже ценой чужих слёз и выставлением чужой никчёмности.

Я утёрла взмокшие глаза и отправилась в сторону главного зала, где таинственно возвышалась монолитная дверь, скрывающая выход в мир свободы, и сопутствующая решётка, чтобы послушницы не забывали о своей животной натуре и – в частности – сучьей функции.

На выходе стояли двое. Я опередила их грязные речи, бросив колючий взгляд и приказ отворять. Мальчишки переглянулись: сначала улыбнулись, затем – насупились.

– Открывайте. Мне долго ждать?

– Ступай, монастырская кошка, – любезно сказал один.

– Твои дела этажом выше, а выходить на улицу нельзя, – плешиво молвил следующий.

И следующий схлопотал пощёчину. Хотел взорваться, ответить – друг его придержал (послушницы неприкосновенны со стороны служащих, но, кажется, обратного наказа не существует).

– Я велела открыть дверь. Мне звать Отца?

– Вы по его решению…?

– Я даже не с его разрешения! – отрезала следом. – Но я могу то сделать, и ни Отец, ни Вы не помешаете.

Один потянулся к нависающему замку (неужели выбраться отсюда было просто и всегда осуществимо?), однако второй воспрепятствовал.

– Вам ещё неведомо моё имя, – пренебрежительно кинула я, впитав в себя все услышанные некогда речи приходящих богов (а я знала, что все они лжецы и притворщики), тут же благодатно улыбнулась и подвела: – Но скоро Монастырь задышит под моим началом.

– Вы будущая Хозяйка Монастыря? – оживился мальчишка, а друг его – с ладонью на щеке – виновато потупил взор.

– Хуже, – улыбнулась я.

– Откройте ей, – отрезал выплывший за спиной голос.

Ян поддержал плечом колонну. Руки, в очередной раз, вдел в карманы, в зубах скрепил тонкую сигаретную спицу (не успел поджечь). Я видела, как всё в нём закипело и накалилось, как взгляд утаил меня в окрестностях Монастыря, под землёй.

Двери отворились, и решётка отъехала. Я перешагнула через порог. Неужели…неужели могла сделать это раньше? Неужели могла просто выйти?

…но то было бы безрассудством, глупостью, ошибкой. Через пустыню обыкновенным шагом не уйдёшь, а вот бредущих по воле (и без) лиц встретить можешь.

– Ступай, – подстрекнул Ян, окатив ледяным взглядом. – Ступай, Хозяйка Монастыря.

Меня сдавила его малодушная интонация.

– Оставляй своих послушниц и рабов, – продолжал голос.

Охраняющие дверь переглянулись.

– Пожелаю оставить главного из них, – уколола я и побрела в сторону сада.

Силуэт Хозяина Монастыря двинулся следом. Тень упала на осоку и пару подстриженных древ. Я тронула свисающую ветвь и едва не расплакалась. Для умиротворения и удовлетворения требовалось так мало.

– Это всё, чего ты хотела? – уловил мужчина.

– Достаточно было спросить.

– Желания послушниц беспокоят меня в последнюю очередь, позабыла? – упрекнул он, отдавая воспоминаниям разговор в день знакомства. – Превыше моих желаний на этой земле ничьих нет и не будет.

– А если они совпадут? – я улыбнулась – впервые за последние дни – искренне. То растопило мужское сердце: вынудило без ума нагнать и, взяв за руки, обернуть на себя. Моё же сердце растопили шелест крон и запах зелени. И всё-таки для спокойствия требуется немного.

Ветер подхватил мои волосы и приласкал ими мужские плечи, спровоцировал сплетни шуршащих трав и подглядывающих послушниц.

– Прекрати издеваться, ведь я не могу этого сделать, – спокойно отозвался Хозяин Монастыря, заглядываясь на губы.

– Я тоже, – ответила я, заглядываясь в потерянные глаза.

– Хоть и хочу, – уточнил более невластный голос. То значило: принципы нерушимы. Принципы Монастыря, личные, мирские. Порядок нерушим.

– Взаимно, – упрекнула я. То значило: после совершённого и свершённого прощение не придёт, после его решений (в моём понимании – ошибок) как раньше быть не может.

Пальцы прогулялись по плечам и взобрались к лицу. Ян поправил вырывающуюся прядь и спадающую бретель.

– Убери свои руки, – с трудом выпалила я.

Так резво, броско, вопреки распирающей груди.

Здание Монастыря обросло глазами и ушами. Все и всё смолкло: и дрожащие деревья, и воющие на горизонте пески, и ревущие над разбитой дорогой вороны, и плывущие по небу сухие облака.

– Предпочту остаться верной женой. Убери свои руки.

Хозяин Монастыря послушался. А затем склонился к лицу и лбом припал ко лбу. Зажмурился.

– Страдаешь, Ян? – нашептала я, ибо тайна имени ещё существовала, а тайна чувств была очевидно нелепа и потому недостойна громких речей.

Но разве не самые главные слова произносятся едва слышно?

– Я радуюсь, Луна, – солгал Хозяин Монастыря и измученно засмеялся.

– Очевидно.

– Ты заслуживаешь имени своего мужа и его самого, это верно. Вы одинаковы.

– О чём ты?

– Словно близнецы…Потому мы сошлись с тобой в речах, Луна. Вы схожи с ним.

– О ком ты? Разве был вечер торгов?

– Был.

– Но… – голос дрогнул, – ты не устраивал их, не представлял жён, не показывал послушниц, не обращался ни к кому с предложениями…

– Ты не собиралась уходить? – спросил Ян, словно бы из последних сил хватаясь за удирающий момент.

– Я провожу с тобой всё своё время и знаю о всех твоих планах – никаких торгов не было.

– Ты не собиралась уходить?! – настойчивей повторил мужчина.

– Я покину Монастырь, – ответила безынтересно. – Ты знаешь, Отец. Вслед за супругом, я уйду.

– Вот и всё, – челюсть его скрипнула. Ответа он ожидал иного. Мольбы? Расспросов? Просьбы? – Твоё решение, Луна. Вновь оно.

Грудь раскололась.

– Ты лжёшь, – улыбнулась я.

– Хотелось бы мне лгать.

– Поучаешь? Наказываешь?

– Хотелось бы.

Он не мог так поступить. Ян – эгоист, циник и собственник; а потому принадлежащее ему должно находиться в Монастыре. Никак иначе. Но лицо – поникшее, опечаленное – удручает и заставляет верить. Когда…?

– Можешь ударить, Луна, но позволь этому случиться, позволь это сделать.

И Хозяин Монастыря склонился, замерев перед губами. Я подалась навстречу, но в воздух взмыло животное ржание. Откуда…?

Хозяин Монастыря бегло обернулся на металлические жерди ворот, через которые – то видно – на горизонте вырисовывался диковинный силуэт.

– Не стоило упоминать его имя, – протянул Ян.

– О чём ты? – спросила я. – Кто и чьё имя упоминал?

– Прошу, иди.

– Просишь? – бровь нагловато дрогнула.

– Прошу.

– Этого недостаточно.

– Прошу, Луна, – выдавил Хозяин Монастыря и – неожиданно – рухнул на колени. – Вот. Я прошу тебя: ступай. Ты сломала что-то во мне. Иди. В комнату, в бани, на кухню – куда пожелаешь. Можешь избить охрану, можешь помолиться, можешь извести сестёр…что угодно – только пропади с улицы и не приближайся к кабинету.