Сцены из жизни за стеной - Януш Вишневский

После прогулки мы возвращаемся к ним в квартиру на торжественный воскресный обед. Они знают, что я из Польши, поэтому иногда угощают меня пирогами с капустой и грибами или борщом. Алекс садится со мной к столу, а Вольфганг готовит для нас на кухне салат с авокадо, зернами пинии и красным луком…

Маркировка

Если хочешь, я расскажу тебе про стыд. Я ощущаю его до сих пор. И до сих пор не знаю, какой из моих стыдов более пронзительный…

Мне было тогда неполных девять лет. Закрыв глаза, я как сумасшедшая сбегала со второго этажа на первый, хватала скакалку, висевшую в коридоре на крюке у разбитого зеркала, и мчалась через дворик за кусты сирени возле трансформаторной будки. Там я прыгала через скакалку. С закрытыми глазами. Я не хотела, чтобы меня кто-то видел. Ни мама, которая открывала окно на кухне и кричала мне, что я снова хлопаю дверьми, ни толстая проныра-соседка со второго этажа, которая, расставив локти на серой подушке, весь день разглядывала дворик, где ничего не происходило, ни даже ее тощий облезлый кот без правого уха, что всегда сидел рядом на подоконнике. Я надеялась, что если спрячусь за трансформатором и зажмурю глаза, никто не заметит моего стыда. Я прыгала. В лужах, в грязи и в пыли. Сначала на правой ноге, потом на левой, потом на обеих. Прыгала очень долго. А когда уже почти не ощущала ног и начинала задыхаться, падала. Потом возвращалась с грязными ногами домой и засыпала. В ночном кошмаре я стояла раздетая донага со скакалкой, опутавшей мои ноги, перед котом, а он дышал на меня водочным перегаром и, что самое ужасное, говорил со мной голосом моего отца. Утром я просыпалась на кровати рядом с матерью. Когда она спрашивала о «вчерашнем», я прикидывалась, что ничего не помню. А когда мать уходила на работу, я тихонько, чтобы не разбудить спавшего на диване отца, пробиралась в ванную, запиралась там на ключ и дотошно осматривала свои бедра и нижнюю часть живота. И только тогда начинала плакать. Дважды мать водила меня к психологу, которому она жаловалась, что я не хочу играть с детьми во дворе, только прыгаю со скакалкой и ни с кем не разговариваю. Когда я и ему ничего не сказала, она оставила меня в покое…

Я жила тогда с родителями на первом этаже. Двумя этажами выше жил вместе со своей бабкой молодой парень со светло-рыжими волосами, которые летом выгорали на солнце. Он собирал марки. Иногда я ходила к нему. Мать говорила, что я ходила туда прятаться от пьяного отца. Но я знаю, что это неправда. Я могла стыдиться отца, но никогда не стала бы его бояться. Ни с кем я не чувствовала себя в большей безопасности, чем с ним, и никто не любил меня так же сильно. Если я уходила на третий этаж, то только от стыда. Больше всего я стыдилась, когда мать не пускала отца домой и он лежал пьяный на лавке у мусорных баков. Мне казалось тогда, что даже облезлый кот смеется над ним. Я стояла у окна, смотрела на эту лавку, прикусив до крови губы, и молилась, чтобы побыстрее стемнело.

Теперь я знаю: мать отправляла меня на третий этаж, чтобы я не смотрела на все это.

Я уходила туда, чтобы переждать возвращение отца, и рассматривала там марки. Я садилась за дубовый стол в комнате того парня на чердаке. Он, не говоря ни слова, выкладывал на стол альбомы, открывал какой-нибудь из них, садился на стул рядом со мной, и я отчетливо чувствовала, как под мою юбку заползают его влажные и скользкие от пота пальцы. Мать учила меня отличать добро от зла, но не учила говорить об этом. Поэтому я заклеивала себе рот этими марками. Я предпочитала тот запрыганный до беспамятства стыд, нежели стыд за моего отца.

Я давно не живу в том старом доме, но регулярно навещаю мать в ее квартире на первом этаже. Там нет уже трансформатора и кустов сирени. На их месте асфальтированная парковка, где я оставляю свою машину. Но даже сейчас, проходя через дворик, я опускаю голову и никогда не смотрю на окно, где сидел кот. Двумя этажами выше по-прежнему живет тот «парень». Сначала у него начала неметь нога, потом она отнялась, и он стал ходить, приволакивая ее. Потом со второй ногой случилось то же самое. Врачи, похоже, так и не поняли, что с ним произошло. Все ему сочувствуют, когда он на костылях, с трудом преодолевая каждую ступеньку, поднимается на два этажа — те самые, на которые я когда-то в панике взбегала. Мать не учила меня ненавидеть. А кажется, должна была научить. Но я лишь посматриваю на него, и порой мне его как будто немного жаль.

У меня в квартире на книжной полке стоит переплетенный в темно-зеленую кожу альбом с марками. Единственная гашеная из них до сих пор стоит у меня перед глазами. «Торунь. Дом Коперника» — эта марка была первой. Я поместила ее на первой странице в первом ряду. Когда бываю в Торуни, я останавливаюсь в гостинице, окна которой выходят на улицу, где стоит дом Коперника. Я никогда в нем не была…

Неистинная красота

Лорьен девятнадцать лет, у нее длинные светлые волосы, кожа цвета спелого персика, изящный овал лица, огромные голубые глаза и губы, которые всегда кажутся слегка припухшими. А когда она накладывает на них блеск, они становятся просто невероятно пухлыми. Поэтому она редко пользуется помадой. Не хочет, чтобы думали, будто она нарочно увеличила губы, накачав их «какой-то химией». Кроме того, Лорьен, у которой 178 сантиметров роста, весит 48 килограммов, и, как она сама шутит, «по меньшей мере треть из них приходится на бюст». У нее всегда была огромная грудь, и, будучи подростком, она — как сама призналась в одном из интервью — очень этого стеснялась. Она редко надевает обувь на каблуке, избегает нарядов с глубоким вырезом и предпочитает свободные свитера и ветровки защитного цвета. На вопрос о том, что ей больше всего нравится в своей внешности, она шутливо отвечает, что уши, которые она унаследовала от французской бабки. Швейцарская бульварная пресса единодушно постановила, что тело Лорьен могло бы стать «средоточием любых эротических мечтаний для самых взыскательных мужчин и лесбиянок». Лорьен воспринимает эти комментарии со свойственной ей скромностью, говоря, что природа через родителей неслыханно щедро одарила ее. Она искренне считает, что являет собой пример особой генетической мутации, которая встречается так же редко, как модель, которая говорит правду, утверждая, что ей в самом деле не требуется сидеть на диете.

Телевидение одного из франкоязычных кантонов использовало Лорьен для чудовищного эксперимента. Со скрытой камерой они посетили вместе с ней десять известных пластических хирургов. К каждому из них девятнадцатилетняя победительница нескольких конкурсов красоты обращалась с просьбой подкорректировать ее тело. Одних она просила увеличить ей губы, других — грудь, третьих — отсосать жир (которого у нее нет) из бедер, ягодиц, икр или живота. И лишь один хирург направил ее к психиатру, заявив, что при таком весе она, скорее всего, страдает анорексией. Еще один предостерег от опасности операционного вмешательства, каковым является липосакция, но не увидел ничего странного в том, что молодая стройная девушка просит его убрать жир, которого у нее на самом деле нет. Восемь (!) оставшихся без колебаний согласились провести бессмысленную и рискованную операцию, пообещав, что у пациентки бюст будет еще больше, губы еще более пухлыми, а живот и бедра станут еще стройнее. Массовая погоня за ненастоящей красотой повсеместно превратилась сегодня в опасное, маниакальное психическое заболевание. И что самое поразительное — ему оказались подвержены (и к тому же на нем зарабатывают) даже те, кто в силу своей профессии и призвания должны были бы от него предостерегать.

Широко распространенный нарочито искаженный канон женской красоты существует главным образом благодаря средствам массовой информации. Кто-то придумал, опираясь на призрачные цифры, идеальные размеры женского тела, кто-то добавил к этому соответствующий оттенок кожи, кто-то разглаживает на компьютере морщинки, удаляя электронными кистями милые девичьи веснушки, удлиняя и утолщая ресницы, жестоко уплощая чуть ли не до впалости животы и поднимая, вопреки законам гравитации, ягодицы. Кто-то, не будучи знаком с оптикой, раскрасил волосы, кто-то установил верхнюю границу возраста, преодолев которую женщины становятся тридцатилетними пенсионерками, кто-то ввел изнурительную диету, а кто-то продает получившийся продукт в качестве якобы совершенной геометрически и графически модели, разминувшейся с геометрией и действительностью на световые годы. Лишь 4 процента женщин на Земле отвечает стандартам этой модели и только в течение 6,5 процентов времени отпущенной им жизни. Перемножив две эти цифры, мы получим то, что ученые называют статистической погрешностью или исчезающе малой величиной. Она настолько мала, что ею можно пренебречь. Ради правды о женщинах. Я прежде всего — ученый и постоянно пренебрегаю исчезающе малыми величинами в силу их несущественности.